Чайки возвращаются к берегу. Книга 1 — Янтарное море

— Он, может быть, и без документов здесь живет! Арвид ни о ком в сельсовете не говорил…

Дверь начала дергаться. Делиньш нагнулся к полу и прошептал через щель люка:

— Лидумс, я пошел к ним!

Хлопнула дверь, резко звякнул наружный висячий замок, как будто Делиньш, выйдя, тотчас же запер его. Затем послышались раздраженные голоса, постепенно удаляющиеся. Как видно, Делиньш отвлекал приезжих.

Все было тихо в подвале. Но вот у двери опять заскрипели сани, снова послышались голоса, но уже не такие резкие и грубые, как будто приезжие устали уговаривать Делиньша или, может, пришли к какому-то согласию. Затем затопали лошади, кто-то крикнул: «Садись»! Кто-то еще раз выругался: «Я еще с тобой поговорю, щенок!» Щелкнула плеть, шум начал удаляться.

Лидумс приподнял сильными руками люк подполья. Он слышал тяжелое дыхание Делиньша за дверью. Но вот Делиньш осторожно вошел и сел на кровать, не замечая настороженных глаз своих сожителей, глядящих из щели…

Лидумс откинул крышку совсем, вылез, встал к простенку, чтобы его не увидели, если вздумают вернуться те, приезжие.

— Ну что?

— Уехали… — тихо сказал Делиньш, вытирая пот со лба.

— Кто это такие?

— Брат прежнего лесника… которого убили… — устало сказал Делиньш. — Я уговорил приехать в другой раз, когда Арвид будет дома. Наследник хотел посмотреть, где был убит брат, да попутно уж и распродать мебель, дрова…

— Ну что же, парни, давайте завтракать! — обычным тоном сказал Лидумс.

Делиньш помог Вилксу вылезть и посадил его на постель. Эгле пролез на свое место в угол.

Едва сели за стол, как Делиньш увидел на дороге какого-то человека, подходившего довольно робко, с оглядкой, но все-таки, видно, решившего заглянуть на хутор. Все повторилось сначала. Лидумс и шпионы влезли в подпол, Делиньш вышел, запер замок и пошел навстречу прохожему.

Вернулся он быстро. Объяснил:

— Человек ищет, где бы купить сена. Подводы видел, но ни с кем не разговаривал.

— А ты так ему и поверил? — насмешливо спросил Эгле. Он постепенно приходил в себя, и его характер опять начал проявляться.

— Помолчи, Эгле! — раздраженно сказал Вилкс. — Я и раньше знал, что ты трус, но никак не ожидал, что можно трусить до беспамятства!

— Кто трус?! — завопил Эгле, хватаясь за карман, но Вилкс, злобно оскалив зубы, показал ему его собственный пистолет.

— Молчать! И оружия ты больше не получишь! Неврастеники не имеют права держать в руках оружие!

Лидумс притушил разгоравшуюся ссору тем, что словно бы и не заметил, как дымятся спорщики. Он положил на стол тяжелые руки, задумчиво спросил:

— Что будем делать дальше?

Оба словно споткнулись. Эгле растерянно спросил:

— А в чем дело?

— А в том, что на хуторе оставаться, по-моему, не следует… — размеренно ответил Лидумс. — Эти сельсоветчики завтра же вызовут Арвида и насядут на него, а послезавтра приедут проверить, а вправду ли тут живет один Делиньш? Что будет тогда?

Наступило растерянное молчание. Вилкс хмуро спросил:

— Что думаете вы, командир?

— Убираться отсюда и как можно скорее! — жестко ответил Лидумс.

Завтракали в молчании. И когда вернулся Арвид, молчали. А вечером Лидумс и Делиньш выехали на лошади лесника в Тукумс разузнать что-нибудь о возможном новом пристанище…

Делиньш вернулся к утру. Лидумс, рассказал он, решил проехать по старым хуторам, с хозяевами которых «братья» держали когда-то связь. Путешествие это он посчитал опасным и решил отправить Делиньша назад. Сам он обещал вернуться через два-три дня. Если все будет хорошо, добавил Делиньш.

Делиньш держался спокойно, но Вилкс видел, чего ему стоит это спокойствие. Зато когда Эгле вдруг принимался ныть, что вот они остались тут втроем с этим мальчишкой, Вилкс обрывал нытье коллеги с таким угрожающим видом, что Делиньшу приходилось еще и защищать труса. Что-то сломалось в душе Эгле. Он уже ничем не напоминал того, всем угрожающего заговорщика, каким явился прошлой весной к «братьям». Делиньш понимал, что это боязнь, но так как сам он никогда и ничего как будто не боялся, то, даже и жалея Эгле, все-таки презирал его.

Переломилось что-то и в природе. Метели вдруг кончились, небо стало нежно-голубым и высоким, как будто в нем отразилось далекое море; облака, курчавые, мягкие, двигались неторопливо, выстраиваясь замками, крепостями, тенями душ людей и животных, — начиналась весна света, пронзительная, тонкая, с ледяными заморозками, с синими тенями, с жаркими проталинами на солнечной стороне леса, со звонкой капелью с крыш.

Собака перестала жаться ко двору, не лезла в дом, она была полна тревоги, то ли любовной, то ли охотничьей, убегала куда-то далеко в лес, и порой ее приглушенный лай доносился, как с того конца света.

Лоси и дикие козы, которых снег теперь не останавливал, а, наоборот, держал своим твердым настом, осмелели настолько, что подходили к самому огороду лесника, уронили как-то прясло изгороди, свалили и растащили стог сена. Только кабаны и медведи еще лежали в своих логовищах, но по утрам порой уже слышалось далекое, как гроза, рычание проснувшегося «шатуна», наверно, залило полой водой берлогу, и он вставал, пьяный ото сна, поводя красными глазами, и вызывал на бой всю округу.

Небо к вечеру становилось таким нежно-зеленым в высоте и серебристым по горизонту, словно его оковывали металлом, как камень в кольце, и только к утру снимали серебряную пластину, давая ему опять изгибаться и светиться самыми огненными красками.

В эту весну света исхудавшие, больные, Вилкс и Эгле выползали на завалинку, натянув на себя все теплое, что было в доме, сидели целыми часами, глядя в высокое небо, в начинающий светлеть лес, на потемневшую от подталин дорогу, усыпанную круглыми катышами конского навоза, прислушивались к далекой стрельбе обкатываемых тракторов, — эта гулкая стрельба доносилась сейчас издалека, да не с одной стороны, а со всех сторон, будто три человека в домике лесника были обложены со всех сторон тракторами, как танковыми армиями. И так слабы были эти три человека против грохочущей вокруг, и все мимо, мимо, этой тракторной армии, что порой то один, то другой не выдерживал, вставал, уходил в дом. Весна в Латвии стала совсем не такой, к какой они привыкли и какую они ожидали увидеть.

Лидумс вернулся на третий день к вечеру.

Когда он вылез из саней, сдирая собачьи рукавицы, колотя нога о ногу, чтобы размять затекшие мускулы, он был ни дать ни взять мужик-подводчик. И лошадь, вкусно похрустывавшая сеном, и сами эти сани, укрытые рядном, — все напоминало старую Латвию, дальние дороги от хутора к хутору, крестьянские поездки на базар, когда хозяин возвращается, наконец, протягивает руку под облучок саней, вынимает оттуда гостинец для детей, а для себя бутылочку водки… Но Лидумс обил сапоги, деловито сказал вышедшим встретить его сотоварищам: