Чайная роза

— Ты настоящий? — прошептала она, прикоснувшись к его щеке пальцами, испачканными глиной.

Это лицо, которое она знала сердцем, было тем же и одновременно другим. На нем появились мелкие морщинки, а кожа туже обтягивала скулы. Но глаза не изменились. Они были такими же — прекрасными, голубыми, только печальными. Намного печальнее, чем те, которые она помнила.

Он притронулся к ее лицу, приложил ладонь к щеке, и тепло этой руки сказало Фионе, что он действительно настоящий. А потом Джо привлек ее к себе, поцеловал, и у нее зазвенело в ушах; где-то глубоко внутри раздался протяжный треск, с которым на озере ломается лед. Запах его кожи, вкус его губ, ощущение близости его тела ошеломили ее. Казалось, что десять бесконечных лет — десять лет тоски по нему, любви к нему, несмотря на скорбь и гнев, десять лет болезненного одиночества, ноющей пустоты в сердце — исчезли в одночасье.

Противоречивые чувства, копившиеся в душе десять лет, вырвались наружу потоком, угрожавшим затопить ее, разорвать на части. Фиона попыталась отстраниться, но Джо схватил ее за запястья.

— Нет! Я больше не отпущу тебя. Никогда. Ты слышишь меня? Слышишь?

Он кричал на нее. Фиона боролась с ним, отчаянно пыталась вырваться и злилась, что не может освободиться. А потом сама вцепилась в полы его сюртука, в рубашку, в грудь под ней, не думая о том, что причиняет ему боль. Уткнулась лицом в плечо Джо, всхлипывая и раз за разом повторяя его имя.

Джо крепко прижимал ее к себе.

— Не уходи, Фиона, пожалуйста, пожалуйста, не уходи, — шептал он.

Она искала его губы, умирая от желания их поцеловать, хотя знала, что так поступать нельзя. Это безумие. Это нехорошо. Он не принадлежит ей. Но Фиона уже не могла справиться с собой; она слишком хотела его. Рубашка Джо расстегнулась. Она просунула под нее руку, положила ладонь на его грудь и почувствовала биение сердца. На глазах Фионы проступили слезы. «Я всегда хотела этого, — подумала она. — Владеть его сердцем. И отдать взамен свое».

Старое желание, копившееся в глубине ее тела, вспыхнуло снова. Фионе хотелось ощутить прикосновение его кожи к своей. Ощутить его внутри себя. Снова прикоснуться к его душе, зная, что он чувствует то же самое. Как тогда, в его узкой ковент-гарденской кровати. Джо хотел того же. Она видела это в его глазах.

Не говоря ни слова, он поднял ее и понес к причалу. Когда они оказались под дощатым настилом, укрывшись от посторонних взглядов, Джо опустил ее на старый брезент, лег рядом и уютно прильнул к ней. Как всегда. Слышался негромкий плеск реки, в воздухе стоял запах глины. Джо расстегнул ее блузку и лифчик и осторожно прикоснулся к шраму. В его глазах стояли гнев и печаль. Фиона попыталась прикрыть шрам полой блузки, но он отвел ее руку и поцеловал воспаленную кожу. А потом начал бережно целовать ее плечи, шею и грудь. Фионе хотелось чувствовать прикосновение его рук, губ. Чтобы вспоминать этот вечер завтра и помнить его всегда.

Она притянула к себе его голову, обвила руками шею и жадно поцеловала в губы, чувствуя, как Джо расстегивает брюки, задирает подол платья и снимает с нее трусики. Потом Фиона ощутила, как он раздвинул ей ноги и наконец-то, наконец-то вошел в нее. Наполнил. Овладел ею. Целиком.

— Я люблю тебя, Фиона. О боже, как я люблю тебя…

Фиона покачала головой. Она не хотела слышать этих слов. Он любил ее, она любила его, но все было чертовски безнадежно. Как всегда.

— Возьми меня, Джо. Пожалуйста, возьми меня, — прошептала она.

Но Джо не торопился. Он лежал совершенно неподвижно и смотрел на нее. Неистовая, пугающая страсть, стоявшая в этих глазах, была видна даже в темноте.

— Фиона, скажи, что ты любишь меня.

— Не спрашивай. Это нечестно.

— Говори. Скажи это, Фиона. Скажи.

Она закрыла глаза.

— Я люблю тебя, Джо, — дрогнувшим голосом сказала Фиона. — И всегда любила…

И тут он задвигался, с каждым разом вонзаясь в нее все глубже и глубже и шепча слова любви, пока не спалил ее дотла. Она простонала его имя, а когда все кончилось, горько заплакала, дрожа всем телом.

— Тсс… — прошептал он ей. — Все хорошо, милая, все хорошо. Не плачь. — Джо повернулся на бок, оперся на локоть и привлек ее к себе.

Его уход и внезапно возникшее чувство пустоты только ухудшили бы дело. Ничего хорошего не было. Она не хотела, чтобы Джо уходил. Не хотела, чтобы их близость кончалась. Не хотела видеть, как он встает и снова уходит от нее. Хотела, чтобы они всегда оставались одним телом. От реки потянуло ветром. Фиона вздрогнула, и Джо снова прижал ее к себе.

— Останься со мной, — сказал он. — Поедем ко мне домой.

Фиона решила, что ослышалась:

— К тебе домой?

Он поцеловал ее в лоб:

— Да. Прямо сейчас.

— Ты сошел с ума?

Он посмотрел на нее с недоумением:

— Нет. А что? Что тебя останавливает?

— Что меня останавливает? — с болью в голосе повторила она. — А как же Милли, Джо? Как твоя жена?

— Милли? — с удивлением повторил он. А потом широко раскрыл глаза. — О боже, ты же ничего не знаешь. Совершенно ничего. Ах, Родди, Родди…

— Чего не знаю?

Он порывисто сел:

— Фиона, мы с Милли развелись почти десять лет назад.

— Что?

— Развелись, не прожив вместе и года. А потом я пытался тебя найти. Приплыл в Нью-Йорк и всюду искал тебя.

— В Нью-Йорк? — не веря своим ушам, повторила Фиона.

— В восемьдесят девятом. Как раз перед твоей свадьбой.

Внезапно у нее закружилась голова.

— О черт… — пробормотала Фиона.

— Я думаю… — Джо свел вместе полы ее блузки. — Теперь я думаю, что нужно было начать с разговора.

Джо прислонился спиной к каменной стене здания пристани Оливера, примыкавшего к Старой лестнице, покачал головой и засмеялся.

— Что тебя насмешило? — спросила Фиона, вгрызаясь в соленый, пропитанный уксусом чипс. Она сидела рядом и ела новую порцию рыбы с картошкой, которую Джо принес из паба.

— Ты. И этот вечер. Удивительно.

Она стыдливо улыбнулась:

— Это сон.

— От которого не хочется просыпаться.

— И мне тоже.

Он отвел взгляд, посмотрел на облупившуюся стену, потом привлек Фиону к себе и поцеловал. Она хихикнула, потому что не смогла ответить; рот был забит чипсами. Он тоже засмеялся, а потом опять отвел взгляд. Они вели себя странно. То брались за руки и смотрели друг другу в лицо как завороженные, то смущенно отворачивались. Близкие и далекие одновременно.

Они сидели на Старой лестнице уже почти час. Подумать только, он был в Нью-Йорке! Все эти годы они могли прожить вместе. При одной мысли об этом у Фионы ныло сердце, но что было, то прошло. Уплыло, как листья по воде. И ничто не вернет его назад. Теперь они здесь. Вместе. Снова сидят на реке.

Она рассказала ему все. С того момента, как он оставил ее, и до того, что случилось несколько часов назад, когда она навестила могилы родных и пришла на реку. И он тоже рассказал ей все. О крахе своего брака. О жизни на ковент-гарденской конюшне. О том, как он гадал, куда она исчезла. Как начал свой бизнес. Как ездил в Нью-Йорк искать ее. И о том, какими пустыми и одинокими были последующие годы. Сказал, что никогда не переставал думать о ней, никогда не переставал любить, и она сказала ему то же самое. Были слезы, было неловкое молчание. Трудно говорить о таких вещах. В их сердцах еще жили гнев и печаль.