Чеченский след

— Он вроде ждал кого-то, — заметил третий, потирая здорово задетую Гордеевым челюсть. — Паскуда! — Он замахнулся было ногой, чтобы еще раз ударить адвоката в живот, но резкий окрик старшего заставил его передумать.

— Приказано не бить!

Остальные между тем рассыпались по квартире, переворачивая все вещи в поисках документов.

— Нашел! — Один из омоновцев вышел из комнаты, тряся бумагами, привезенными Гордеевым из Чечни.

— Должна быть еще видеокассета.

— Нет там ничего, два каких-то фильма только валяются.

— Ладно, пошли, в машину его! Кстати, у него в машине тоже надо посмотреть.

И так же быстро, как появились, люди в масках исчезли, прихватив с собой вырубившегося Гордеева.

Уже с утра Юля заметила два ближайших к дому Гордеева магазина. Они находились с разных сторон, равноудаленно — минутах в пяти ходьбы каждый. Тот, который был дальше от метро, показался Юле чуть дешевле, потому она выбрала именно его. Но хлеба там почему-то не было.

— Кончился, — объяснила продавщица. — Должны были в три завезти, но что-то машина опаздывает.

Вздохнув, Юля поспешила во второй магазинчик — эдакий мини-супермаркет, где помимо продуктов продавались различные моющие средства (эх, сюда бы на три часа раньше!) и другая всячина вроде журналов и открыток. Но к единственной кассе образовалась очередь человек из восьми. Десятиминутная прогулка за хлебом грозила растянуться уже на полчаса. А еще, как назло, старичок-пенсионер (и чего его понесло в этот магазин, есть же и подешевле!) медленно-медленно отсчитывал мелочью пять пятьдесят за хлеб.

— Хоть бы вторая касса работала, — раздраженно сказала девушка, стоящая впереди, своему другу, на что тот отреагировал по-философски терпеливо:

— Ты же знаешь, что так всегда происходит, когда куда-то торопишься.

«И правда, — успокоилась Юля. — Чего я так нервничаю? Да и торопиться особенно некуда. Подумаешь, обед слегка остынет…»

И все-таки она с большим трудом дождалась своей очереди. Еще вдобавок у кассирши кончились мелкие купюры, и она пошла их менять куда-то в глубь магазина.

Отдав старушке на входе только что полученный от кассирши на сдачу рубль, Юля заспешила к дому Гордеева. В пакете у нее соседствовали батон «Подмосковный» и каравай черного хлеба под названием «Столичный» — Юля не стала особенно раздумывать над тем, какой выбрать. В любом случае не пропадет, решила она.

Из двора дома, где жил Гордеев, резко вынырнула машина, Юля едва успела отскочить. «Что-то я все норовлю под колеса попасть в последнее время», — мелькнуло у нее в голове.

Она поднялась на лифте на седьмой этаж, роясь в кармане в поисках ключа от входной двери. Уже вставив ключ в замочную скважину, она вдруг боковым зрением скорее не увидела, а ощутила, что за ней кто-то наблюдает. Она обернулась, и дверь соседней квартиры немедленно захлопнулась.

— Проголодался? — громко сказала она, заходя в квартиру. — Очередь была за хлебом, предста…

Больше она ничего сказать не могла, потому что увидела, что посреди коридора валяются сброшенные куртки и зонтики, а от зеркала прямо напротив входной двери остался висеть один ужасно тонкий и наверное очень острый осколок.

«Все-таки меня нашли!» — пронеслась, словно комета по холодному пустому космосу, обжигающая своей очевидностью мысль.

Я с трудом разлепил веки. Голова гудела, словно чугунная батарея, по которой стучат среди ночи недовольные соседи. С трудом я осознал, где нахожусь и как сюда попал. Я лежал на заднем сиденье автомобиля, в запястья сведенных за спиной рук впивались наручники. Зачем-то я попытался пошевелиться — та ошибка, которую совершают почти все плененные таким образом. И в тот же момент получил еще один удар по черепу.

«Самое обидное, что пообедать так и не удалось», — последнее, о чем я успел подумать.

19

Елена довольно быстро пришла в себя после нагрянувших в ее жизнь подобно сокрушительному морскому валу несчастливых событий. Не зря же она была внучкой и правнучкой военных, людей почтенных, генералов, происходящих по прямой линии от других воителей, — были, были в ее роду и офицеры Белой армии, и лишь изредка попадались среди ее предков полковые священники. В семейном альбоме у нее дома хранились пощаженные временем фотокарточки, сделанные на картоне, коричневые и с обтерханными углами. Елена любила рассматривать эти семейные реликвии, она черпала в них силу духа в трудный момент.

Вот и сейчас, чтобы легче думалось, она листала тяжелые страницы альбома и всматривалась в непреклонные скуластые лица, серьезные ледяные глаза и военную выправку родственников и чувствовала, как переполняет ее решительность и способность к хладнокровным и тайным действиям.

К мужу, оказавшемуся замешанным в таком неприглядном деле, она не могла испытывать ничего, кроме жалости и отвращения; отвращение шло от нравственной чистоплотности, а жалость — от избыточной силы здоровой натуры.

Она удивлялась, как это сразу не заметила, хотя по мелким признакам можно было догадаться, подленькой сущности живущего рядом с ней человека. Но сейчас, имея мужество посмотреть судьбе в глаза, она признавала, что ошиблась, и видела всю их совместную жизнь в новом свете. Но горевать по этому поводу она не собиралась, равно как и удерживать при себе мужчину из привычки или сентиментальности — пора было идти дальше, и это было конструктивно.

Более всего в жизни Елена ценила строгий порядок и все старалась приводить в соответствие со своими представлениями о нем. Однако и устраивать сцены мужу и гнать его из дому сейчас, как женщина умная, она не собиралась. Была в ней эдакая внутренняя хитрость, что, кстати, вполне сближало ее характер с характером Аслана. О своих делах она предпочитала никому не сообщать, включая близких подруг, мысли свои до конца никому не поверять. Иногда она сознательно врала, стараясь запрятать истинную причину своих поступков. Откуда взялась в ней эта черта, не свойственная легкомысленной русской нации, неизвестно. Иногда Елена корила себя за подобную недоверчивость к близким людям, но со временем, к сожалению, подобная практика всегда себя оправдывала. Вот и сейчас — муж не мог от нее ожидать каких-то действий, и это давало Елене, слабой женщине, необходимое преимущество; такова была стратегия и тактика войны, которую она не уставала вести многие годы со всем миром. Была такая хорошая старая русская поговорка, вспомнила Елена, усмехнувшись: мужу-псу не давай себя всю… А в современной деревне, совсем развеселилась она, та же мысль звучит грубее и проще: «не надо мужу всю ж… показывать». Куда до этого западным феминисткам… Они все в открытую привыкли, только мужиков распугали да ничего не добились. Здесь надо подход найти…

Захлопнув альбом, Елена сжала губы и стала соображать. Цели были определены — вызволить из тюрьмы отца ее ребенка, воспользовавшись знакомствами и властью мужа… А уж потом решать свои с ним проблемы. Елена считала, что муж совершил подлость исключительно из ревности и оскорбленного собственнического чувства. В таком случае его можно было бы уболтать и уговорить помочь.

Сына своего, яблоко раздора, отправила она вчера погостить к бабушке, собрав ему с собой вещи. Нечего ребенка в дела взрослых путать. Причесавшись, Елена пошла накрывать на стол — мужа необходимо было сперва задобрить. Расставила еду, присовокупила запотевшую бутылочку из холодильника.

Кот Васька метнулся к окну с протяжным мявом. Первым, подлец, чувствовал появление хозяина. Как ему это удавалось — а вот, однако, отличал шум машины Алексея от всех остальных. Оно и понятно — Алексей продукты привозил… Ничего, кот не собака, как привык, так и отвыкнет.

Елена выглянула в окно. Муж приехал не один. Вместе с ним вылез из машины и стоял, разговаривая, какой-то подозрительный тип нерусской наружности. Елена подивилась. Сколько раз слышала она от мужа нелицеприятные высказывания в адрес «чурок», как он их называл, а теперь у него с ними дела? С какой стати?..