Чехия. Биография Праги

Я шел к Карлову мосту, центру пражской ойкумены. Я двигался в лабиринте улочек, их названия скользили предо мной: На Мустку, Гавелска, Мелантрихова, Главсова, Карлова… Помню, что шел уверенно, и, как мне тогда казалось, кратчайшим путем.

Открылась маленькая площадь Крестоносцев с памятником Карлу IV, и за ней — мощная Староместская мостовая башня, ворота, что ведут на мост с правого берега. Я миновал их, остановился у бронзового Распятия и почувствовал: что-то изменилось. Вроде бы все выглядело как вчера: текла река, сияло солнце, и с моста можно было рассмотреть городские холмы и набережные, зелень садов на склонах Града, шпили кафедрального собора Святого Вита, красные крыши домов Малой Страны и другие мосты, выше и ниже по течению. Но что-то явно изменилось. Я опять был в Праге моей юности, и она меня узнала, простила и приняла. Я был свободен, и ничей бдительный взор не буравил мне спину; в многолюдной толпе я остался с Прагой один на один, как с любимой женщиной, когда она ждет поцелуя и нежного слова. Мне чудилось, что я прежний студент, что время повернуло вспять, и что сейчас из-под остроконечной арки Староместской башни появится Тонда, подойдет ко мне и скажет: «Мишка, ты стоишь тут уже три часа. День жаркий, пора бы и пива выпить».

Мой совет тем, кто держит в руках эту книгу, тем, кто когда-нибудь окажется в Праге, на Карловом мосту: заткните уши, не слушайте вашего гида! Он сообщит, что ширина моста десять метров, а длина — пятьсот шестнадцать, что начали строить мост при императоре Карле, а закончили при его сыне Вацлаве. Еще поведает, что украшать мост статуями принялись с семнадцатого века, и теперь этих изваяний ровно тридцать: одни подлинные, другие — копии, и самым первым, примерно в 1650 году, воздвигли Распятие. Гид назовет архитектора Петра Парлержа, руководившего строительством моста, и скульпторов разных школ, трудившихся над статуями без малого три века: Якоба Брокофа и его сыновей Михала Йозефа и Фердинанда Максимилиана, Матиаса Брауна, Матиаса Якела и последнего из мастеров Карела Дворжака, творца скульптурной группы Кирилла и Мефодия (изваяние установили в 1938 году, вместо статуи не очень популярного в Чехии иезуита Игнатия Лойолы). Вам также перечислят изображенных скульпторами святых: святого Августина и святого Норберта, святого Христофора и святого Антония Падуанского, чешских святых — князя Вацлава и княгиню Людмилу, а также сомнительного святого Яна Непомуцкого (но Яна Гуса, этого истинного святого, среди них не будет).

Гид расскажет вам все это, и я спрошу: ну и что? Подобную информацию легко извлечь из книг и видеофильмов, но главное — не это, главное — впечатление. Отойдите в сторонку, взгляните на мост, прогуляйтесь по нему и ощутите ту сказочную атмосферу, что создают река, ароматный воздух, виды города и три десятка статуй. Так ли важно, кто и когда их установил, кого они изображают? Целостная картина впечатляет гораздо сильнее, и ни к чему мелкие подробности; здесь, на мосту, вы можете реально погрузиться в прошлое, почувствовать то, что стоит за каждым из нас: ощутить генетическую память многих поколений предков, чья жизнь была суровой, часто голодной и очень короткой. Однако они продолжали род человеческий, трудились и создавали красоту, пришедшую к нам словно послание из минувшего, как знак того, в чем заключается предназначение людское. Не в этом ли смысл Карлова моста и других подобных мест?

Возможны ли иные трактовки? Да, разумеется. Сам мост — символ имперского статуса чешской столицы, а изваяния — символ ее унижения. Большей частью они создавались по заказу и на средства иезуитов, доминиканцев, августинцев и прочих радетелей из католических орденов, искоренявших в Чехии протестантско-гуситскую ересь. Чехия в те времена была не свободной страной, а славянским придатком Австрийской империи, и статуи святых, в основном, не чешских, символизировали ее подчиненность католикам Габсбургам. Так что изваяния, установленные на мосту, который старше их на триста лет и создан в эпоху величия Праги, можно трактовать в определенном идеологическом смысле. Но и его нельзя втиснуть в бинарные рамки «победа — поражение», ибо галерея святых многозначна; если проследить, при каких обстоятельствах появлялись те или иные памятники, становится ясной их связь с политикой, будь то мрачное время реакции и гонений или сравнительно либеральная эпоха, когда Габсбурги предпринимали попытки умиротворить своих славянских подданных.

Разумеется, тогда, оказавшись в этом святилище над водами Влтавы, я не думал обо всех этих сложных символах и знаках. Я старался увидеть нечто новое в памятном мне пейзаже: не потому, что изменились Карлов мост и Прага, а по той причине, что я сам стал другим. Юность, увы, не воротишь, и девятнадцать лет — изрядный срок…

Я родился в послеблокадном Ленинграде в семье военного врача, и мы, как и Владо со своими родителями, буквально «жили на чемоданах», нигде не задерживаясь надолго. Кольский полуостров, Киев, Феодосия, Ялта и другие крымские городки, Калуга, Смоленск… Отец служил в военных госпиталях, в каждом по три-четыре года; если умножить этот срок на семь-восемь мест службы, как раз и получится вся жизнь офицера. Мать болела туберкулезом, обычным в те послевоенные годы недугом, и, когда ей становилось особенно плохо, меня отправляли к бабушке в Ленинград. Так я и мотался между Ленинградом и местом очередной службы отца, что наделило меня привычкой к странствиям. Повзрослев, я ей не изменил и охотно ездил всюду, куда требовала работа. А поводы для этого возникали нередко — наш институт снабжал рентгеновской аппаратурой науку и промышленность огромной страны. Я видел Норильск и Владивосток, Алма-Ату и Ташкент, Львов и Таллин, города Сибири и Урала, Поволжья, Украины и Юга России. Ни один из них не был похож на Прагу, даже Таллин и Львов, где сохранились старинные кварталы с узкими улочками, средневековая готика, башни, замки и соборы. И дело не в том, что в чешской столице таких диковин много больше — в Праге старина жива и настолько сильна, что диктует стиль всему городу. В Таллине и Львове крохотные аналоги Старого Города окружены и подавлены индустриальными пейзажами, они подобны мавзолеям, в которых хранятся кости и черепа былых владык. И к тому же там в любой день этот прах могли выбросить — ведь мне доводилось бывать в советском Таллине и советском Львове, а в те времена любую церковь, любую древность запросто сносили по воле партийных чиновников. Собственно, та же картина и сейчас наблюдается в Москве, Петербурге и других российских городах; партия уже другая, а чиновники — прежние.

Я стоял на Карловом мосту, зная, что завтра распрощаюсь с Прагой, и утешался мыслью о том, что редкие свидания лишь подогревают любовь. Вояж за пределы Союза являлся для нас с женой редкостью, настоящей экзотикой; в зарубежные командировки меня не посылали, и я был совершенно уверен, что в ближайшие двадцать лет увижу Прагу только в сладких снах. И думалось мне, что снова я встречусь с чешской столицей разве что на пенсии.

К счастью, я ошибался.

Глава 11 Немного истории. Великие бунтовщики

Люди — листья на древе истории, что опадают с приходом осени, а города — ветви, ибо живут они дольше людей. Но происходящее с людьми и городами нельзя понять вне контекста мировых событий, определяющих их судьбы, так что мы, повествуя о Праге, должны коснуться и более широких тем — таких, например, как христианство и история его расколов. Самый грандиозный раскол, на римско-католическую и православную конфессии, случился в 1054 году, однако он был не последним, особенно для западной церкви, подчинявшейся папе римскому. Следующий совпал по времени со смертью императора Карла IV в 1378 году и воцарением на чешском престоле его сына Вацлава IV. На западе Европы тогда шла Столетняя война, люди умирали от чумы, по дорогам бродили шайки разбойников, бунтовали крестьяне, и теперь к этим бедствиям добавилось еще одно: святых понтификов, возглавлявших единую прежде католическую церковь, стало двое, а потом и трое. Один папа сидел в Риме, другой — в Авиньоне, третий — в Пизе, и у каждого были свои сторонники, каждый предавал анафеме конкурентов и тянул одеяло в свою сторону. Мы не станем вдаваться в объяснение причин такой ситуации, ибо это выходит за рамки нашей книги, но нетрудно понять, каковы оказались последствия: авторитет папы как непогрешимого судьи и религиозного лидера пошатнулся, устои Церкви дрогнули, а ее служители, начиная с самих пап, предались мирским порокам — прежде всего, стяжанию власти, земель и богатств. Наступила эпоха великого брожения умов, и длилась она с 1378 по 1414 год, до созыва Вселенского собора в Констанце.

В такую вот непростую эпоху пришлось править потомкам Карла IV, королям Люксембургского дома. Их было двое: старший Вацлав и младший Сигизмунд (матери их были соответственно третьей и четвертой супругами императора Карла); имелись и другие сыновья, однако не вышедшие в короли. Вацлав, взошедший на трон совсем еще юным в том же 1378 году, отцовской мудрости, увы, не унаследовал. Он царствовал четыре десятилетия, был дважды женат и умер бездетным в 1419 году. Сигизмунду же, королю венгерскому, от отца досталось больше: хитрый изворотливый ум и склонность к политическим интригам. Он прожил почти семьдесят лет, скончавшись в 1437 году; правил Венгрией больше полувека, стал императором Священной Римской империи и после смерти брата сделался, вдобавок к прочим титулам, чешским королем.

За эти десятилетия между братьями сплошь и рядом возникали конфликты, причем Сигизмунд, как правило, предавал Вацлава, а тот хоть гневался, однако всегда его прощал. Помните легенду о святом Яне Непомуцком, который не выдал ревнивому Вацлаву тайну исповеди королевы? И другое предание — о том, как король был пленен и его спасла прекрасная банщица Сусанна? Эти пражские мифы связаны друг с другом, причем связывают их реальные события. Вацлав не ладил с духовенством, особенно с архиепископом Збинеком, который, как считал чешский государь, слишком уж вмешивался в светские дела. Разумеется, королю не понравилось, когда некий Ян, которого Збинек сделал генеральным викарием пражского архиепископства, осмелился назначить на должность нового аббата, не испросив высочайшего разрешения! Вацлав разгневался, викария Яна казнили, и в результате знатные паны подняли мятеж, причем страсти подогревал не кто иной, как Сигизмунд. Восставшие тогда действительно захватили короля, и он оказался в заключении, но вовсе не прекрасная Сусанна ему помогла, а младший брат Ян, герцог Згоржелецкий. Подобные эпизоды повторялись и в дальнейшем. Так, в 1401 году взбунтовалась венгерская знать, и теперь уже король Сигизмунд был пленен и попал в темницу. Вацлав с войском направился в Венгрию, освободил родича, а мятежников наказал. Увы, брат отплатил ему черной неблагодарностью: через год Сигизмунд захватил Вацлава, отослал в Вену (хорошо еще, что не убил и глаза не выколол!) и взял управление Чехией в свои руки. Вацлаву удалось сбежать из Вены, он вернулся в свое королевство, где его приняли с великой радостью — слишком уж усердно Сигизмунд обирал Чехию и чешских панов. Братья помирились лишь в 1411 году, когда Сигизмунду при избрании его императором понадобился голос Вацлава.

Но хватит о братьях-королях; поговорим теперь о Праге и человеке воистину великом — Яне Гусе. На Карловом мосту нет его изваяния, и там, пожалуй, было бы оно лишним среди католических святых, зато на Староместской площади воздвигли Яну Гусу памятник, который был открыт в 1915 году, в пятисотлетнюю годовщину его мученической смерти. Бронзовый Ян Гус и его соратники стоят перед Тынским храмом девы Марии, бывшем в Средние века главным собором Праги. Место самое подходящее для Гуса — ведь он проповедовал urbi et orbi, городу и миру, как говорили римляне.

Памятник работы чешского скульптора Ладислава Шалоуна — произведение монументальное, многофигурное. Гус, в колпаке и длинной накидке, в какие обряжали еретиков перед сожжением, стоит впереди, и у ног его скульптор изобразил скорбящего. Сзади, за фигурой проповедника, — женщина с детьми; тесной группой стоят сторонники великого реформатора; один из них держит чашу, символ гуситов. На постаменте высечены знаменитые слова Гуса: «Правда победит».

Прежде мы уже не раз вскользь упоминали о гуситских войнах. Теперь пришло время подробно рассказать нашим читателям о жизни Яна Гуса, этого выдающегося чешского проповедника и реформатора.