Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы
Шрифт:
— А вы… — вспомнил с излишней застенчивостью Пекар.
— Ах, что там я — пятая спица в колеснице! Шоколадку «кошачьи язычки» за четыре кроны двадцать геллеров, если уж вам так хочется, или букетик подснежников, когда они подешевеют на две кроны…
Он осмотрел коридоры, заглянул в буфет и только тогда сообразил, что странный Янко мог быть и в своем кабинете. К удивлению, это абсурдное предположение оправдалось.
— Случилась такая удивительная вещь… — начал Пекар обиняками, спрятав за спину выцветшую спортивную сумку с компрометирующим содержанием.
— Дай бог, чтобы эта удивительная вещь случалась по три раза на неделе, правда? — прервал
Пекар наконец понял, что Янко не затормозит, двигаясь по своей орбите не совсем творческого работника, но божественного менеджера. И предоставив ему творить смелые планы, решил сам делать черновую работу.
Он начал действовать. Вынул бутылку, уверенным шагом обошел стол Янко, естественным движением открыл самый нижний ящик и сунул туда бутылку.
— Имеете право, — комментировал Пекар свои действия.
— Ноль очков, — поправил его Янко и тоже начал действовать.
Вынул бутылку из ящика, обошел стол и сунул ее Пекару в карман.
— Шутки в сторону, не будем портить пустяками наши дружеские отношения, — продолжал он спокойно. — Мне уже пора быть на худсовете. Надо бы зайти за Мишо.
— За Мишо? — удивился Пекар, так как единственный Мишо, которого он знал, служил с ним в армии, а сейчас работает трубочистом где-то за Михаловцами.
— Он в угнетенном состоянии, — объясняет Янко. — Обрадуется, когда вас увидит.
— Я же его не знаю.
— Вот в этом все и дело, что мы не знаем друг друга, хотя живем рядом. Он работает за других как лошадь, человечен как лошадь. Мы забываем о нем, может быть, у него тоже такое чувство. У него проблемы. Развод. Я ему раздобыл отличного адвоката. В четверг иду свидетелем. Мы ему многим обязаны. Хороший мужик. Сколько раз нам помог, А ведь не был обязан. К «Взаимопомощи» из-за гаража я бы обращаться не стал.
Пекара сейчас не интересует ни какой-то Мишо, на «Взаимопомощь», он устремился за Янко, который схватил свой портфель и мчится прочь. В дверях Пекар пытается сунуть бутылку ему в портфель, хотя ясно, что туда не вместилась бы и пробка.
— Отстаньте, не будьте смешным! Как я объясню, что не успел написать отзыв? — защищается Янко, повысив голос, и быстрыми широкими шагами уходит выполнять свою дневную норму обязанностей.
— Сто двадцать — брутто гонорар, минус налоги, минус проценты… — топает за ним Пекар, показывая расчетный листок и громко анализирует, где произошла ошибка. — Ведь это же «бикавер», а не какой-нибудь яблочный «стенолаз»…
Снова сует преследуемому в руки бутылку, и когда тот прячет руки за спину, пытается засунуть ее ему под мышку, как градусник.
— Перестаньте, не щекочите! — хохочет странный Янко. — Не заставляйте меня прибегнуть к непопулярным мерам.
Неожиданно, как в детской игре в салки, Янко сворачивает в сторону и шмыгает в комнатку, куда и царь пешком ходит.
Пекар обходит дверь и кричит в окошечко:
— Не будьте наивны, пан Янко, не ломайтесь как ребенок!
— Я не ломаюсь, ноль очков! Не старайтесь парализовать меня надуманными проблемами, — вызывающе раздается из-за двери. — Я не могу заставлять людей ждать меня.
— Я поставлю это у двери и уйду, хорошо? — торгуется Карол.
— Я ничего не подписываю. За этот предмет я не отвечаю. Моя компетенция узкоограниченна.
— Моя, твоя, как будто это
важно, — пробует Пекар любимый путь к компромиссам, но на душе у него смутно, больно, ему даже хочется заплакать. — Не будем же мы драться, мы же все — словаки.— Моя мать была «габанка»[92], а отец из обедневшего рода лесничих! — раздается, как эхо, гордый ответ.
— Мне все равно, я за расовое равноправие в соответствии с Хартией ООН. Я засуну ее в окошечко, смотрите, чтобы не упала, хорошо? Вы можете подарить ее кому угодно, мне это безразлично, ясно? Не будьте таким.
Но, когда он встает на цыпочки, чтобы засунуть «бикавер» в окошечко, раздается крикливое предупреждение:
— На вашу ответственность! Помогите, он мешает мне выполнять обязанности.
— Не устраивайте скандала, не надо так кричать!
— Я не кричу, вы оказываете давление. Вы не имеете права. Я теряю представление о времени.
— Хорошо, хорошо, еще увидим! — Пекар наконец отказывается от тщетных попыток; после некоторого раздумья он приходит к выводу, что победа не на его стороне, поэтому бьет ногой в дверь, не очень, впрочем, сильно, и, уходя, говорит почти вслух: — Хам невоспитанный, наглец, воображала, ангела из себя строит! Ему, видите ли, этого мало, он хочет кучу сертификатов!
И тут же пугается, что Янко его слышал. Но из-за двери раздается лишь звук споласкивающего механизма марки «Микадо», он звучит как триумфальный взрыв саркастического смеха. «Смейся, Микадо!» — думает Карол горько.
Когда ржание воды стихло и в месте общественного пользования воцарилась тишина, Пекар на цыпочках, сдерживая дыхание, вернулся обратно.
— Знаете, она у меня сама вырвалась из рук. Не осуждайте человека. Если бы вы знали, в каких семейных обстоятельствах я живу, жена пишет в газеты… — признается он тихим голосом, из которого уже исчезла агрессивность. — Знаете, я совсем другой человек, я рос один, совсем без психолога…
Пекар осторожно нажал ручку и заглянул внутрь. Кабина была пуста. Пуста, как шкаф старого холостяка. В обманутом Пекаре, который не мог понять, куда скрылся странный Янко, снова вспыхнуло негодование, и он забормотал сквозь зубы:
— Не отступлюсь! Старый хрен бюрократический, фарисейский, мещанский, синтетический… Ноль очков, я его сразу раскусил!
Но тут на всякий случай осмотрелся, не слышит ли его кто-нибудь.
Согласно новейшим исследованиям, во вселенной времени не существует, но Пекар, вопреки этим исследованиям, изменился за тот короткий промежуток времени до неузнаваемости. У него было чувство, что он даже немножко поседел, хотя бы душой, что-то в нем поседело, может, печень, может, двенадцатиперстная кишка. А что-то созрело, может быть, аппендицит. Он сразу избавился от стародевической нерешительности и уже больше не теряет в принципе не существующего времени на лишние церемонии.
Опыт из области культуры был так дорого им оплачен, что, несмотря на прямолинейность его характера, сейчас от него можно ожидать сюрприза.
«Не будем заниматься крайними случаями, — решил он наконец, — жизнь продолжается, хотя трамвай и прибыл на конечную остановку». Вот, это сказал уже совсем другой Карол Пекар. Или он только притворился таковым.
Когда в местном буфете он заметил между искателями славы металлурга Мики, то тут же заказал у стойки по триста граммов салата из крабов, картофельного и из горьких перчиков. «Какие там церемонии», — вспомнил он изречение Кунг Фу из телевизионной многосерийки, в которой тот лупил двух индейцев сразу.