Чекист

— Ты не представляешь себе, как этот человек предан революции! Это тонкий, умный, честнейший человек. Ты мне веришь? Веришь? — допытывалась она, заглядывая ему в глаза. Митя кивнул и снова отвел взгляд. — Конечно, он привезет рекомендательные письма от влиятельных людей. Его ведь все любят!

Пока она расписывала достоинства своего Владислава, Митя все вспоминал тот прошедший темный вечер, и шорох, и шепот в кустах, и эту пошлую серьгу, которая покачивалась, поблескивая, над ее лицом.

Он проводил ее через дорогу к гостинице. Прощаясь, Тая долго держала его ладонь в своих горячих пальцах и говорила:

— Другой бы на твоем месте затаил на меня обиду, злость, захотел бы причинить мне горе. Но ведь ты же настоящий, ты новый человек. Ты понимаешь, что сердцу нельзя приказывать. Помнишь, рассказывал мне про Кирсанова, про Лопухова... Я так и не прочла, но все-все помню. Ты такой же, как они! И я знаю, ты хорошо ко мне относишься. Хочешь мне добра. И сделаешь мне добро. Так, Митя? В конце концов, на кого мне рассчитывать? Ведь ты единственный мой настоящий товарищ! — с какой-то детской беспомощностью воскликнула она.

— Сделаю! — глухо сказал Митя и, вскинув голову, быстро зашагал домой.

Почему он должен быть лучше других? Кирсанов и Лопухов — это вымысел Чернышевского. Таких людей не бывает. И стоит ли этот Владислав подобной жертвы?! Жить с ним в одном городе! Проходить, может быть, ежедневно мимо окна, за которым он и Тая! Да кто он такой, в конце концов? Митя смутно вспоминает споры, которые велись в комнате Александра в те трудные для него дни. Говорили о польской социалистической партии. Значит, действительно тогда в Брянске были представители этой партии, вели какие-то переговоры с русским революционным подпольем. Значит, Владислав не был социал-демократом! В таком случае, почему Митя должен ему доверять сейчас? Нет, нет, так нельзя рассуждать. Мало ли что было. И Петр был анархистом. Но сомневается ли он в порядочности Петра! А Владиславу верит Тая. Она любит его. Она предпочла его Мите... Нет, он не имеет права сомневаться. И ведь он желает ей добра. Должен желать ей добра...

Что за ночь он провел, не сомкнув глаз, несколько часов простояв у окна, прижимая лоб к обледеневшему стеклу!

Утром Митя выполнил свое обещание.

Александр обрадовался.

— Хороший парень? Ты его знаешь?

— Знаю. Хороший, — ответил Митя.

Через несколько дней Тая уехала в Москву и возвратилась в Брянск в середине марта.

Митя узнал об этом от брата. Александр как-то мимоходом бросил ему:

— Твой-то пират прибыл. Второй день работает.

Еще через день Тая привела мужа в Совет, познакомить с Митей. Митя держался спокойно, говорил с ним уверенно и независимо. Даже пошутил. И когда попрощались, он сказал себе, что испытание выдержал, что теперь-то он, наверное, вытравил Таю из своего сердца. Только никак не мог вспомнить, о чем он с Владиславом говорил, не мог представить его лицо, на которое смотрел добрых полчаса.

Лишь вечером вспомнил: Владислав рассказал, что в Брянск приехал Петр, что он остановился в «Федерации анархистов» и просил Митю прийти.

И Митя решил пойти наконец в эту знаменитую федерацию, о которой рассказывали столько легенд. Ему очень хотелось встретиться с Петром. Его уже мучили первые сомнения.

ФЕДЕРАЦИЯ АНАРХИСТОВ

На ступеньках высокого крыльца длинного двухэтажного здания, в котором до революции размещалась полицейская команда, развалясь на разостланной овчине, полулежал человек. Плотно спеленутый пулеметными лентами, патронташами, туго перевязанный кожаными ремнями, он походил на тюк, приготовленный к дальней перевозке. На поясе у него висела гирлянда гранат. Опершись на локоть и положив ногу на ногу, он сосредоточенно разглядывал носок собственного сапога.

Митя с интересом рассматривал часового — так называемую домашнюю охрану, которую Совет разрешил анархистам.

— Мне нужно повидать одного товарища из Москвы, — обратился он к часовому.

Грозный страж, чьи пухлые губы и ни разу еще не бритый подбородок выдавали его возраст, поворотил голову, оглядел его ноги, так как козырек картуза мешал видеть остальное, и, не удостоив ответом, вновь обратился к своему сапогу.

Митя нерешительно поднялся на крыльцо, переступил через порог. К его удивлению, часовой даже не пошевелился.

Митя очутился в длинном коридоре, в конце которого лестница вела на второй этаж. В коридор по обе стороны выходило несколько дверей. В доме было шумно. Откуда-то сверху неслось нестройное пение — слышались мужские и женские голоса.

С грохотом распахнулась одна из дверей, и на пороге появилась огромная косматая фигура, босая, в кальсонах, в рваной нижней рубахе. Некоторое время, выпучив красные глаза, фигура смотрела на Митю, ожесточенно раздирая ногтями на груди мочалку буро-седых волос, потом сиплым басом вопросила:

— Сапун есть?

Митя, не поняв, пожал плечами.

— Ну и валдак! — с презрением изрекла фигура, оглушительно зевнула и захлопнула перед ним дверь.

Митя дернул одну, другую дверь — заперто. Он решил подняться на второй этаж. Здесь справа за широким проемом в стене была комната, где стояли столики, стулья, у стены громоздились ящики и мешки, очевидно, столовая федерации. За одним из столиков сидели пять или шесть мужчин, перепоясанных ремнями, и две молодые женщины. Одна, с черной лошадиной челкой до бровей и нечеловечески большими глазами, откинувшись на спинку стула, курила. Другая, совсем девочка, с крысиными хвостиками косичек, старательно подтягивала хору и при этом разливала из кастрюли в тарелки суп. На Митю никто не обратил внимания. Он пошел по коридору и отворил первую же дверь.

Какой-то человек в бекеше, склонившийся над столом, метнулся к двери, загородил собой вход. Митя заметил, что стол завален оружием.

— Кто такой? Что надо? Как прошел сюда? — заговорил человек, с тревогой и подозрением оглядывая Митю.

— Меня никто не остановил, — спокойно ответил тот.

— Я тебе говорил, тут у вас не люди, а сброд паразитов, — раздался из комнаты такой знакомый голос, что Митя невольно крикнул:

— Петя!

Человек, стоявший в дверях, зло заорал:

— Эй, горлодеры! Тихо! Менять караул!

Песня смолкла, и мальчишеский голос с насмешкой ответил:

— Володечка, это насилие над личностью. Моя личность желает петь и жрать!

Ответ был встречен в столовой одобрительным хохотом.

Бритое лицо Володечки стало багровым. Но кричать, очевидно, было бесполезно.

— Вот сволочи! — со вздохом сказал он. В это время чья-то рука отодвинула его от порога, и Петр, услышавший голос Мити, вышел к нему.

Они не бросились друг к другу. Какой-то миг они молча смотрели друг другу в глаза,