Чекисты рассказывают...
Шрифт:
— Я тоже не соприкасался, а вот приказали и работаю, — мягко, как бы оправдываясь передо мной, сказал Богомолов. — Надо, контрреволюция за горло берет.
Насчет практики не помогло, тогда я стал излагать свою весьма не революционную биографию, упомянул тестя-генерала.
— Разные генералы бывают, — заметил с улыбкой старичок. — Вон повыше твоего генерала Брусилов, а сразу перешел на сторону Советской власти. Садись, будешь следователем. Товарищ Заремба поможет, он у нас специалист насчет составления всяких протоколов и решений.
Услышав свою фамилию, в комнату вошел
— Вы меня?
— Познакомьтесь, это наш следователь, товарищ Юденич. Молодой еще, ему помочь надо…
Меня все не покидало чувство, что попал я сюда случайно, сейчас этот удивительный разговор кончится, и я покину Особый отдел, вернусь к своей работе в Комиссии по ликвидации голода. А разговор не оканчивался. Он принимал все более конкретный и деловой характер. Богомолов достал из шкафа кипу следственных дел, передал мне. Машинально я принял их, но так настороженно, так неуверенно, что Богомолов поспешил успокоить:
— Да ты не бойся, дела простые… Беляки.
— Какие беляки?
— Ну всякие там дутовцы, анненковцы, осиповцы. Разберешься. Тех, кто не участвовал в карательных отрядах и не связан с контрразведкой, направляй в Реввоенсовет — там спецы нужны, формируется Красная Армия. А кто участвовал, пусть посидят.
— Где? — задал я наивный вопрос.
— В тюрьме, милый. Ты же юрист, знаешь, что за преступления перед народом надо расплачиваться.
Это я, конечно, знал и не потому, что имел юридическое образование, а потому что в мире существовали нормы и представления, понятные каждому человеку.
Мой новый начальник вышел, а я остался с кипой папок и следователем Зарембой, который иронически смотрел на меня и мою растерянность перед обязанностями, появившимися так неожиданно. Коллега вынул портсигар, предложил мне папиросу. Закурил молча. Я все еще не в состоянии был свыкнуться со своей ролью. Заремба прервал молчание:
— Работа, конечно, ответственная… Судьбы людей, и главное нет кодекса, одни установки. Но если все решать по совести…
По совести. Все это я запомнил. Это было понятно и в то же время страшно. Совесть может ошибаться, как все, связанное с чувством. Достаточно ли я тверд и мужествен?!
Я вздохнул, встал из-за стола и подошел к окну. И вдруг увидел жену. Бедняжка, она стояла на другой стороне улицы, на тротуаре, укутавшись в шаль. Надо скорее сказать ей, успокоить. Бросаюсь к двери, но на пороге меня останавливает красноармеец.
— Товарищ Юденич, вас вызывает помощник начальника.
Значит, предупредить жену не удастся. Шагаю вслед за красноармейцем в кабинет Зингерова. Он уже не за своим огромным столом, а у входа. Ждет меня.
— Приняли дела?
Пока я раздумывал, как лучше объяснить ситуацию и мои опасения, Зингеров дал распоряжение.
— Останетесь в отделе: работать и ночевать, надо расчистить тюрьму. От контры. Дел много накопилось.
— И домой не отпустите?
— Нет.
— Ну что же, раз надо…
У меня перед глазами стояла жена, обеспокоенная, бледная.
— Я хотел бы сообщить дома, кое-что из одежды взять…
Зингеров посмотрел на меня с сожалением — ему казалось, наверное,
что я напуган и пытаюсь скрыться.— Прежде прочтите это и подпишите.
Он взял со стола бланк и протянул его мне. Я пробежал глазами текст, в котором говорилось, что обязуюсь держать в секрете государственные тайны. «В случае нарушения обязательства, добровольно обрекаю себя на расстрел», — говорилось в конце бланка. Последняя фраза заставила меня побледнеть.
— Как? Добровольно?
Зингеров спокойно, даже сухо ответил:
— Такой порядок. А вы что, боитесь проболтаться?
Опять посмотрел на меня с сожалением. Я взорвался:
— Ничего не боюсь…
— В таком случае будем считать вопрос решенным. Подпишите!
Я машинально, с пренебрежением расписался.
— Устраивайте свои семейные дела, — принимая листок, сухо произнес Зингеров. — Приступайте к работе. Предупреждаю — не опаздывать!
На улице я догнал жену, понуро удалявшуюся от Особого отдела, взял под руку.
— Жив! — произнесла она радостно.
— Жив, жив…
— Зачем вызывали?
Я рассказал ей все подробно. Не скрыл и своих сомнений.
— Нужна только честность, так поняла я, — ответила она успокоенно. — Что же ты не решаешься?
— Уже решился.
Она сжала мою руку.
— Может быть, это твое будущее.
Жена оказалась права. Начался незабываемый период моей жизни…
Решать по совести. Кажется, совершенно ясное понятие, но каким оно становится трудным, когда сталкиваешься с событиями, участником которых являешься ты сам. Перед тобой человек со всеми своими достоинствами и недостатками, он борется с тобой, борется за себя. В течение каких-то часов, дней, а то и недель происходит поединок между обвиняемым и следователем. Тактика следователя одна — наступление, обвиняемого — защита. Но иногда положение меняется, приходится отступать и даже обороняться. В перерывах между допросами следователь работает, работает порой больше, чем во время встречи с противником.
Так вот в процессе этой работы, а точнее — борьбы надо решать судьбу обвиняемого. На нас возлагалась обязанность определить преступление и предложить наказание. И то и другое органически связано. Уже в процессе следствия возникает мнение относительно результатов, поэтому формулировка обвинительного заключения по своему тону должна соответствовать решению. Личное отношение следователя к обвиняемому присутствует во всем этом. Прежде всего спрашиваешь самого себя: заслужил человек такого наказания? Свою совесть спрашиваешь.
А если я ошибаюсь? Если что-то пропущено, не вскрыто. Если факты, обвиняющие человека, всего-навсего случайное совпадение, и он не в силах доказать противное.
Богомолов говорил мне:
— Чутьем надо узнавать — кто свой, кто контра.
И привел пример из своей практики:
— В дни осиповского мятежа я был председателем ЧК в железнодорожных мастерских. Поговоришь с беляком, и сразу понятно, чем он дышит.
— Тогда враг действовал открыто, бросался на Советскую власть с оружием в руках, — возражал я. — Теперь он маскируется. Трудно определить, чем он дышит, чутьем его не разгадаешь…