Человеческая комедия

– Встретила фермера с Пустоши, гляжу - у него в корзине яйца; я попросила - дай парочку, голубчик, он и дал, чтобы сделать мне удовольствие.

Прохлопотав целых два часа, в продолжение которых Евгения раз двадцать бросала работу, чтобы сбегать посмотреть, не кипит ли кофе, чтобы пойти и прислушаться, не встает ли кузен, она добилась, что был приготовлен завтрак, очень простой, дешевый, но который был чудовищным нарушением закоренелых обычаев в доме. За полуденным завтраком обыкновенно не садились. Каждый брал со стола немножко хлеба, масла или что-нибудь из фруктов и стакан вина.

Окинув взглядом стол, переставленный к камину, кресло перед прибором кузена, бутылку белого вина, хлеб и кучку сахара на блюдце, Евгения задрожала всем телом, только тут представив, какие взгляды метал бы на нее отец, если бы случайно вошел в эту минуту. Она то и дело посматривала на часы, чтобы рассчитать, успеет ли кузен позавтракать до возвращения старика Гранде.

– Будь покойна, Евгения: если отец раньше времени вернется, я все возьму на себя, - сказала г-жа Гранде.

Евгения, не сдержав волнения, уронила слезу.

– Ах, милая маменька, - воскликнула она, - я недостаточно тебя любила!

Шарль, напевая, долго прохаживался по комнате, затем спустился вниз. Было, к счастью, только одиннадцать часов. Уж этот парижанин! Он оделся с таким щегольством, как будто очутился в замке той благородной дамы, что путешествовала по Шотландии. Он вошел с приветливым и веселым видом, что так к лицу молодости, но его улыбка грустной радостью отозвалась в сердце Евгении. Шарль уже посмеивался над разрушением своих анжуйских замков и совсем весело подошел к тетке.

– Хорошо ли вы провели ночь, дорогая тетушка? А вы, кузина?

– Хорошо, сударь. А вы?
– сказала г-жа Гранде.

– Я - превосходно.

– Вы, верно, проголодались, братец, - сказала Евгения, - садитесь за стол.

– Нет, я никогда не завтракаю раньше двенадцати, потому что обычно встаю лишь в полдень. Однако после дорожного образа жизни мне уж это неважно. Впрочем…

Он вынул очаровательные плоские часы работы Брегета .

– Как? Только еще одиннадцать? Рано я поднялся.

– Рано?
– удивилась г-жа Гранде.

– Да, но мне хотелось заняться делами. Пожалуй, я с удовольствием съем что-нибудь, так, пустячок - кусочек дичи, куропатку.

– Матерь божья!
– вскричала Нанета при этих словах.

“Куропатку!” - мысленно повторила Евгения: она бы с радостью отдала за куропатку все свои сбережения.

– Садитесь, пожалуйста, - обратилась к нему тетка.

Денди грациозно опустился в кресло, как хорошенькая женщина усаживается на диван. Евгения с матерью придвинули стулья и сели возле него перед камином.

– Вы постоянно здесь живете?
– спросил их Шарль, которому зал при дневном свете показался еще безобразнее, чем при свечах.

– Постоянно, - отвечала Евгения, глядя на него.
– Кроме поры сбора винограда. Тогда мы отправляемся на помощь Нанете и живем все в аббатстве Нуайе.

– Вы никогда не гуляете?

– Иногда по воскресеньям, после вечерни, если хорошая погода, - сказала г-жа Гранде, - мы ходим на мост или же посмотреть, как косят сено.

– Есть у вас тут театр?

– Ходить на представления?
– воскликнула г-жа Гранде.
– Смотреть комедиантов? Но неужели вы не знаете, сударь, что это смертный грех?

– Кушайте, сударь, - сказала Нанета, ставя на стол яйца, - мы вам подадим цыплят в скорлупке.

– А, свежие яйца!
– сказал Шарль, который, как человек, привыкший к роскоши, уже и не думал о куропатке.
– Да это чудесно! А нельзя ли масла, а, голубушка?

– Ладно, масла! Только уж тогда не будет вам печенья, - сказала служанка.

– Подай же масла, Нанета!
– воскликнула Евгения.

Девушка наблюдала, как ее кузен резал тоненькие кусочки хлеба, и находила в этом такое же удовольствие, как самая чувствительная парижская гризетка, глядя на представление мелодрамы, где порок наказан и торжествует добродетель. Правда, Шарль, воспитанный баловницей матерью, окончательно отшлифованной модной барыней, отличался щегольством изящных и мелких движений, какие бывают у манерных женщин. Сочувствие и нежность молодой девушки обладают в самом деле магнетической силой влияния. Поэтому Шарль, чувствуя особую заботливость кузины и тетки, не мог не поддаться воздействию чувств, щедро изливаемых на него. Он бросил на Евгению взгляд, сиявший добротой и ласковостью, взгляд, который, казалось, улыбался.

Рассматривая Евгению, он заметил гармонию черт этого ясного лица, всю ее невинную повадку, чарующий свет ее глаз, говоривших о мечтах юной любви, о желаниях, не ведавших страсти.

– Ей-богу, милая кузина, появись вы в вечернем туалете в ложе оперного театра, - я вам ручаюсь, тетушка оказалась бы права, - вы бы ввели мужчин в тяжкий грех вожделения, а женщинам внушили бы ревность.

От этого комплимента у Евгении забилось сердце, и она затрепетала от радости, хотя ничего в нем не поняла.

– Ах, кузен, вам хочется посмеяться над бедной провинциалкой.

– Если бы вы меня знали, кузина, вы поверили бы, что я ненавижу насмешку: она сушит сердце, оскорбляет все чувства.

И он очень мило проглотил кусочек хлеба с маслом.

– Нет, у меня, вероятно, не хватает остроты ума, чтобы смеяться над другими, и этот недостаток мне очень мешает. В Париже умеют убить человека, сказав: “У него доброе сердце”. Эта фраза означает: “Бедный малый глуп, как носорог”. Но, так как я богат и, что всем известно, попадаю в мишень на открытом месте с первого выстрела в тридцати шагах, из пистолета любой системы, - насмешники остерегаются задевать меня.

– Ваши слова, племянник, показывают, что у вас доброе сердце.

– Какое у вас красивое кольцо, - сказала Евгения.
– Не будет нескромностью попросить его у вас посмотреть?

Сняв с руки кольцо, Шарль подал его Евгении; принимая это кольцо, она покраснела, чуть коснувшись кончиками пальцев розовых ногтей кузена.

– Посмотрите, маменька, что за прекрасная работа!

– Ого, тут золота немало, - заявила Нанета, подавая кофе.

– Что это такое?
– спросил Шарль смеясь.