Человеческое тело

Баллезио в общих чертах описал вооруженное столкновение и зачитал список погибших, делая между именами выразительные паузы:

— Гвардии старший капрал Симончелли. Гвардии старший капрал Кампорези. Первый старший капрал Маттиоли. Старший капрал Митрано. Они следовали в «Линче». Старший капрал Йетри обстрелян из легкой артиллерии. Ранен первый старший капрал Торсу. Выжившие до сих пор находятся под огнем врага. А сейчас пошли все к черту!

При звуке каждого имени кто-то вздыхал, постанывал, матерился: сразу понятно, насколько им дорог тот или иной из погибших.

Ирене встает, наливает воды, пьет маленькими глоточками. Потом наливает воды командиру. Ставит стакан на стол, рядом с его головой. Баллезио поднимается. Там, где лоб опирался на руки, осталась красная полоса. Полковник залпом выпивает воду и застывает, разглядывая полупрозрачный пластиковый стаканчик.

— Знаете что? Мне бы очень хотелось сказать что-нибудь о каждом из этих ребят. Все ждут, что сегодня вечером я буду говорить об их товарищах, вспомню их, словно я их отец. — Слово «отец» он произносит с презрением. — Всякий хороший командир должен это уметь. Что погибший был честным парнем, отличным солдатом, умел обращаться с техникой. И так про каждого — нужно что-нибудь вспомнить. И они правы. Но понимаете, в чем загвоздка? Мне в голову ничего не приходит. Я им не отец. Будь у меня дети того же возраста, я бы с утра до вечера драл им задницу. — Он комкает в руке листок с именами погибших. Пожалев об этом, сразу же разглаживает его ладонью. — Я никого из них даже в лицо не помню. Артуро Симончелли. И кто же это такой? Винченцо Митрано. Этого да. Смутно. Этого вроде тоже припоминаю: Сальваторе Кампорези. Высокий. Думаете, можно об этом упомянуть? Мы оплакиваем нашего товарища Сальваторе Кампорези, он был высокого роста. А эти двое? Йетри и Маттиоли. Понятия не имею. Может, я и в лицо-то им ни разу не взглянул. Здесь на базе у нас сто девяносто солдат. Сто девяносто душ, которые зависят от меня, от того, с каким настроением я встану с постели, а я даже не научился их различать. Что вы на это скажете? Любопытно, верно? По-моему, очень любопытно. Может, сообщите об этом своему начальству? Хотите — пожалуйста, мне насрать.

— Командир, прошу вас!

— Для меня все они на одно лицо. Так и передайте начальству! Полковник Баллезио сказал о своих подчиненных, двоеточие, кавычки открываются, «для меня все они на одно лицо». Этот умрет или тот — какая разница? Никакой. Так и передайте вашему проклятому начальству. Никакой. Все они — просто мальчишки, не ведающие, что творят.

Баллезио побагровел. Ирене готова дать ему выговориться, оставаясь в рамках приличия, пока он не перейдет непосредственно к ней. Она думает, что может произойти, передай она на самом деле высказывания Баллезио своему начальству. Сейчас он делает ей признание, обусловленное волнением, но все равно это признание, следовательно, оно имеет законную силу. Хватит ли у нее духу использовать его против полковника? Когда ее попросят подробно доложить о событиях на базе, а после того, что произошло, ее об этом непременно попросят, они захотят узнать все, — упомянет ли она об этом? Кто от этого выиграет, не считая ее профессиональной чести? Ирене предпочитает не испытывать свою совесть подобными вопросами. Пора командиру остановиться. Она пытается его перебить, но ничего не выходит.

— Они погибли потому, что совершили ошибку. Они ошиблись. И я ошибся, когда послал их туда. А вы собираетесь совершить еще одну ошибку, написав в отчете то, что не имеет никакого отношения к действительности, ко всей неоднозначной действительности. Потому что вы, извините за откровенность, ни хрена не понимаете в войне.

Ну вот, мы и добрались до обвинений. Я хочу, чтобы у тебя не было никакого оправдания. Она это выслушает, потом развернется и уйдет.

— И до нас с вами было сделано много ошибок, но это нас не оправдывает. — Лоб у Баллезио мокрый, а руки странно неподвижные, ладони прилипли к столу, как лапы сфинкса. — Мы все виноваты. Все. Но некоторые из нас… некоторые куда больше, чем другие.

Сверху, из вертолета, машины, выстроившиеся в кольцо в глубине долины, похожи на магический символ, на круг, защищающий от нечистой силы. Получилась бы хорошая фотография, но никто не снимает.

Перед запертыми в «Линче» открывается не столь впечатляющий вид: остов бронемашины, части которой еще продолжают гореть, овцы — растерзанные, с оторванными конечностями, без головы, и первый старший капрал Торсу, раздавленный трупом товарища.

Чтобы защитить раненого, машины выстроились в круг, носами наружу. Маневр неприятный (многим пришлось давить колесами мертвых овец) и опасный (все или почти все сошли с дороги, рискуя напороться на мину).

Время идет, и с того мгновения, как выстрелы прекратились, глаза лейтенанта Эджитто замечают новые, не столь очевидные детали. Его окошко забрызгано кровью. У некоторых овец, потерянно бродящих вокруг, на шее веревка. Оружие погибших чудом не пострадало.

Он крикнул Торсу, чтобы тот каждую минуту подавал знак рукой, что он жив и в сознании. Если Торсу не подаст знак, лейтенанту срочно придется что-нибудь придумывать, чтобы оказать помощь сардинцу. Кому-то придется рисковать своей шкурой вместе с ним. Но Торсу прилежно приподнимает правую руку, а потом роняет ее на землю. И так семь раз подряд.

Я еще жив.

Я еще жив.

Я еще жив.

Я еще жив.

Я еще жив.

Я еще жив.

Я еще жив.

Этого времени достаточно для того, чтобы вертолеты разогнали оставшихся врагов, пару раз совершили контрольный облет и один, два, три раза безуспешно попытались сесть. На четвертый раз один «Блэк Хоук» все же касается земли, остальные набирают высоту и продолжают патрулировать зону, летая широкими кругами.

С Эджитто по рации связываются неизвестно откуда, с какого-то командного пункта, расположенного в сотне километров от них, посреди другой проклятой пустыни — зато там у радиолюбителей рядом с клавиатурой компьютера дымится чашечка кофе. Голос дает ему указания ласково, словно говорит с ребенком, потерявшимся на городской окраине и не узнающим ничего вокруг: вы врач, верно? О’кей, мы рады вас слышать, все будет хорошо, вас оттуда выведут, главное — делайте, что вам говорят. Пока что не двигайтесь, подождите сигнала, что опасности нет, когда мы очистим территорию, лейтенант… вы ведь лейтенант, верно? Как вас зовут, лейтенант? Отлично, лейтенант Эджитто, выберите кого-нибудь из ваших людей, пусть будут готовы, когда мы дадим сигнал, вы вместе с ними выйдете из машины, чтобы оказать помощь двум раненым. Вы увидите, что…

— Один из них не ранен, — перебивает Эджитто, — думаю, он… — Но договорить не получается. Мог ли Йетри выжить после того, как его прорешетили пули, после того, как он рухнул на землю? Нет, не мог.

Голос из рации продолжает невозмутимо:

— Значит, раненому и погибшему. Когда вы сделаете все необходимое, чтобы привести раненого в стабильное состояние, вы погрузите обоих в вертолет.

Эджитто чувствует, как кто-то хватает его за руку, и оборачивается к Рене.

— Тело погибшего останется с нами, — говорит сержант.

— Но…

— Ребята мне этого не простят.

Эджитто понимает и в то же время не понимает требование Рене. Чувство локтя — он ничего такого никогда не испытывал. Впрочем, решение за ним, он — командир. Он не очень хорошо знает, как полагается действовать в подобных ситуациях, но ему кажется, что требование сержанта нарушает целый ряд правил. Ну и наплевать!

— Тело останется с нами.

— Лейтенант, это невозможно, — возражает голос из рации, звучащий несколько иначе.

— Я сказал, тело останется с нами. Или вы явитесь за ним лично?

Несколько секунд из рации разносится треск, потом голос отвечает:

— Принято, лейтенант Эджитто. Ждите сигнала.

Судя по виду, эмоциональное состояние Рене не очень хорошее. Губы бескровные, лицо бледное, голова покачивается взад-вперед, словно у него вдруг началась болезнь Паркинсона. Эджитто протягивает ему бутылку воды и приказывает отпить, затем пьет сам: нужно не допускать обезвоживания, не забывать делать все необходимое.

Эджитто приходится разработать план дальнейших действий. Он объясняет сержанту:

— Идем мы с вами и один из ваших людей, только один. Чем меньше времени мы проведем снаружи, тем лучше для всех. Мы с вами занимаемся целыми телами. Прежде всего нужно перенести труп этого парня. Как его зовут?

— Йетри. Роберто Йетри.

— Отлично. Потом поможем раненому, положим его на носилки из вертолета. Сержант, вы выносите вид крови, ран, обнаженных костей?

— Конечно.

— Если вам не хочется идти, ничего страшного, многих подобное зрелище шокирует, но тогда надо послать кого-нибудь другого. Вы должны быть в сознании.