Человек-Черт
Шрифт:
Сопровождающий остановил шаг и приказал Жую взять одну из совковых лопат, прислоненных к стене. Тогда только Андрей узнал в сопровождающем своего дальнего родственника Иосифа Эггельса. Ну конечно! Естественно он! «История всех до сих пор существующих обществ была историей борьбы классов-классов-классов-сов-сов-сов…» – разбрал Жуй среди эха и, затравленно озарившись вокруг, взял лопату. Они вдвоем с Эггельсом приблизились к огромной горе органических нечистот и по примеру своего двоюродного деда, Андрей набрал целую лопату кашицы из глилых сырых жил и почерневших раскисших овощей и еще чего-то мерзкого на вид. «Обшественные формации-мации-мации-иии…» –
Заглянув в чан с мутной затхлой водой, Андрей Жуй отступил назад, но глаз не отвел. Лопата упала на пол, подняв сильное эхо, заглушившее фразу, начинающуюся с «Мировозрение социо…». Эггельс же продолжал швырять в воду гниль. В бочках были люди. Маленькие как дети, как дельфинята, они копошились в воде, хватали ртами нечистоты, глотали их, нажирались ими, вырывая их у своих собратьев. В небольших по площади чанах было по многу людей – человек по пятьдесят и им, несомненно, было тесно, но они не знали такого понятия. «Ценность отдельной человеческой личности в коллективном-лективном-лективном-ном-ном-ном…» Накидав в бак несколько лопат нечистот, Эггельс перешел к следующему. Кожа на его тощем как скелет теле вспотела несмотря на холод и сквозняки, жилы напряглись, татуировки соцгероев двигались в такт движениям тела, но Жую казалось, что портреты перемещаются сами по себе и открывают рты в беззвучных речах. Хотя почему беззувучных? Быть может что цеховое эхо и есть отголоски фраз, сказанных портретами.
Жую стало муторно, он еще раз взглянул на голых маленьких людей, копошащихся в баках на правах форели. «Коллективизация пролетариата-тариата-тариата-та-та-та…». Где тут выход? Где выход? Надо бежать отсюда! Бежать со всех ног, без оглядки! Убежать, вырваться от сюда и рассказать про творившееся тут бесчеловечье! Жуй уже сделал несколько робких шагов по направлению к предполагаемому выходу, но подскользнулся на куске склизского сала и упал! Упал прямиком в один из баков! В мгновение ока погрузившись с головой в вонючую муть, Андрей, запаниковал, забил руками ногами, закричал и его рот сразу наполнился глилостной водой и отходами жизнедеятельности. Он всплыл на поверхность, не переставая кричать и бить руками, вновь пошел на дно, ощущая десятки скользких рук подводных людей. Ледяные скользкие маленькие пальцы.
Как он выкарабкался на бетонный пол? Жуй не понимал. Ведь только что захлебывался в воде, только что глотал нечистоты, набирая их полный рот и шел ко дну. Наверное на какое-то время он, охваченный паникой, лишился памяти. Теперь он стоял на твердом полу мокрый вонючий, обуреваемый рвотными позывами. Эхо прекратилось. Оперевшись о какой-то металлический агрегат, Андрей повернул голову и смотрел как обнаженный Иосиф Ильич Эггельс проволочной удавкой ловит маленький людей-рыб. Вот один из несчастных вскормленных на гнилье водяных человечков попался в удавку и был выловлен наружу. Упав на холодный под человечек без пола и возраста забился в конвульсиях, замахал своими маленькими ручками и наконец испустил дух.
Эггельс поправил резинку своих трусов и поволок выловленного в сторону, оставляя после себя мокрый след. Про своего двоюродного племянника он, словно бы, запамятовал. Несмотря на паническое желание как можно бустрее покинуть этот ужасный цех, Андрюша, все-таки решил проследить за родственником.
А тот доволок человка-рыбу до некоего ступенчатого поднятия, оказавшегося, на поверку возвышением для императорского трона. Отцепив добычу, каннибал преподнес ее восседающему императору, тот, не вставая с трона, взял маленького человека-рыбу и когда император поднес жертву ко рту – Жуй отвернулся. До него раздался хруст разрываемой человеческой плоти и чавканье.– Ну-ка, – услышал парень и приоткрыл глаза. Император обращался к стоящему перед троном Иосифу Эггельсу. – Брякни че-нить.
– Че брякнуть? – спросил обнаженный дистрофик.
– Ну че-нить… – Андрюша не смотрел как император откусил еще кусочек, слышал только хруст разрываемых сухожилий, – из нашего.
– В каждой душе живет тяготение к счастью и смыслу, – произнес Эггельс.
Император на минуту задумался.
– Кто это сказал? – спросил он.
– Фома Аквинский.
– Не, не то, – вновь хруст рвущейся кожи и жевание. – Не то.
– Ну допустим… Философия не служанка теологии, а теология не наука. А комплекс положений, связанных между собой не рациональной последовательностью, а цементирующей силой веры.
– Хм… Блаженный Августин, что ль? – пренебрежительно спросил император.
– Основоположник номинализма и эпистомологии – Уильям Оккам. Год рождения – 1285-й, в 1313-ом году вступил в орден миноритов, а в…
– Помилуй! – император выковырял жилку из зубов и сплюнул ее под трон. – Давай, не умничай. Брякни че-нибудь из наших.
– В каждом человеке – солнце. Только дайте ему светить.
– Не то!
– Это Сократ.
– Да хоть кто! Ты начинаешь меня раздражать! Еще одна попытка!
– Незыблемая середина – это добродетель наивысшая из всех. Конфуций.
– Не то!
– Истина рождается верой, а умирает предрассудком.
– Кант?
– Гегель.
– Все! Ты меня выбесил!
– Подождите-подождите! Э… Сейчас… Одна из концепций постмодернизма: мир – это текст…
– Ага! – насмешливо поддакнул имератор, – еще скажи, что мы не можем вырвать ни страницы нашей жизни, но можем сжечь всю книгу. Это не я сказал, это Сартр. Знаешь такого?
– Сам вижу, что не то… – согласился Эггельс. – Вот Бердяев утверждал, что… Нет… О! Вот! Человечество является скорее средством, а не целью. Человечество является только подопытным материалом…
– С Ницше ты попал не по адресу! Хотя близко.
– Если характер человека создается обстоятельствами, то надо, стало быть сделать обстоятельства человечными. Подходит? Это Маркс. Честно.
– Знаю что Маркс. Но все равно не то…
– Человека унижает не атеизм, а идолопоклоничесво.
– Еще.
– Производственные отношения – это базис основы существования человеческого общества.
– Дальше.
– Все, что имеет отношение к нематериальной стороне жизни общества, – культура, религия, право, философия, наука, – это надстройка. Она имеет второстепенное значение.
Император тяжело вздохнул, поняв, что большего от дистрофика не добъешся. Откусив еще кусочек человека-рыбы, он нехотя отлепил от себя свое собственное лицо и прилепил его Эггельсу на затылок.
– На уж, – император вздохнул. – Живи пока, гнида.
Санкт-Петербург.
2 августа 2017 г.
Жуй открыл глаза.
Он дома. Голова его повернута к трюмо.
На трюмо стояли новые электронные часы, показывающие «11:48». Жуй моргнул и прислушался к своему сердцу. Оно стучало нехорошо. Стучало так, что он чувствовал сердечный такт всеми частями тела, ему казалось, что он даже немного двигается на кровати.
Рядом лежала Марина Евсеенкова, далее Пистон. Лицо его было испачкано чем-то белесым. Ламии не было.