Человек-Хэллоуин

— Это в конце Первой мировой войны подарили моему прадеду. В знак признания его заслуг.

— Господи, — произнес Вэн, чувствуя, как моча струится по ноге. — Твою мать!

Он закрыл глаза Его разум был пуст, он не мог избежать тьмы, которая окружала его. Вэн задрожал всем телом, словно его окатили ледяной водой. Но через все нарастающую боль что-то пробивалось из глубины сознания, словно что-то жившее внутри его, некая тьма, дожидалось именно этого мига, чтобы выйти на свободу.

— Если человек посмотрит на это, он уже не будет прежним.

Голос Дианы сначала затих, а потом снова сделался громким, и Вэн недоумевал, как это, черт побери, ей удается говорить прямо у него в голове.

Затем он вспомнил, как сильно хотел этого, хотел именно такого переживания. Освободиться от этой деревни, от этих людишек и койгмарного существования, обреченности на семейную каторгу и вечный тупик. Тьма внутри его заволокла разум.

Снова открыв глаза, он испытал такой страх, что казалось, будто тысяча лезвий вспороли его кожу.

Глава 14 ДЕВА МАРИЯ, ЗВЕЗДА МОРЕЙ

1

Ощущение было такое, будто внутри Стоуни Кроуфорда что-то взорвалось. Он схватил Лурдес за руку и потащил ее за собой. Они, смеясь, пробежали по мосту и помчались к поселению. Дождь поливал их бесконечными слезами и промочил до нитки, прежде чем они оказались на площади.

— В библиотеку! — крикнул Стоуни.

Но оказалось, что библиотека закрыта. «Вернусь через десять минут», — было написано на бумажке.

— Нет, сюда! — закричал он, указывая на церковь напротив почтового отделения. Это была церковь Девы Марии, Звезды Морей.

— О господи! — воскликнула Лурдес, когда он взял ее за руку и потащил за собой. Они поскальзывались на мокрой траве. — Я не могу туда! Это святое место! — Она смеялась почти так же громко, как он, ее ладонь, зажатая в его руке, была теплой.

Стоуни увлек ее в церковь. Стены внутри были белыми, словно кости какого-нибудь пустынного животного. Они остановились перед статуей Девы Марии, застывшей, будто часовой, напротив чаши со святой водой. Оба дрожали, озноб пробирал их до костей.

— О Дева Мария, — прошептала Лурдес, чуть наклонив голову и перекрестившись. — Ты, благословенная Матерь Божья, благослови и этого ребенка.

Она прижала руку к животу, и Стоуни впервые заметил, что он начал слегка выдаваться. Ребенок формировался. Ребенок рос.

Стоуни шагнул к Лурдес и положил руку на ее ладонь, чтобы ощутить плод.

— А он уже большой, — произнес он.

Лурдес накрыла его руку своей.

— Посмотри на Марию, — сказала она.

Стоуни поднял глаза на статую, тоже белую, как кость. Лицо статуи было практически лишено выражения. Круглые глаза, римский нос, розовые лепестки губ. Стоуни возмущало обилие статуй в католических церквях. Это походило на идолопоклонство.

— Я не поклоняюсь статуям, — заявил он.

— Я тоже им не поклоняюсь, ты, протестант-атеист! — шепотом ответила Лурдес. — Я смотрю не на статую. Это же воплощение чистоты и святости. Здесь человеческое лицо отображает идею чистоты. Хоть в это ты веришь?

Стоуни пожал плечами.

— Мне нужно знать, веришь ли ты, — настаивала Лурдес, сильнее прижимая к животу его руку. — Для меня это важно.

Стоуни прикрыл глаза. Идея Бога, Иисуса и всего, что с ним связано, всегда была для него абстракцией, чем-то вроде космического сплетения нервных окончаний, породившего Вселенную, которое затем отошло на задний план. Они с матерью ходили в церковь изредка, а отец и вовсе там не появлялся. Но ради Лурдес, ради ее приверженности религии Стоуни сосредоточился и вообразил живую женщину, которая могла бы быть Девой Марией, затем мысленно убрал все краски с ее лица, и она стала белой, словно кость.

— Ты правда думаешь, что она была девственницей?

— Я думаю, она была чиста, — сказала Лурдес, — Чтобы родить Бога, нужно быть чистой. Ты веришь в чистоту?

Стоуни открыл глаза и кивнул.

— Да, верю. Ты чиста.

Он наклонился и нежно коснулся губ Лурдес. Оторвавшись от нее, он убрал руку и посмотрел на статую. Как ни ужасно, она казалась ему почти языческой. Он вынул из кармана смятый фиолетовый цветок. Стоуни вложил его в раскрытую руку статуи.

— Освяти нашу любовь, — попросил он.

— Глупый, ей это не нужно. — Лурдес забрала цветок и воткнула себе в волосы над ухом.

2

Вэн ощущал, как мощь Вселенной прокатывается у него под кожей, воспламеняет кровь, гонит его в дождливую ночь.

— Лошадей! — крикнула Диана — Мы едем охотиться! — Ее волосы развевались на ветру, словно грива. Одежда прилипла к изящному телу, обрисовывая груди, которые он совсем недавно целовал, живот, к которому прижимался, гладкие и стройные ноги, с такой готовностью раздвигавшиеся перед ним, словно Диана была дешевой шлюхой из Нью-Лондона…

— Это черт знает что! — засмеялся он, но все равно побежал за ней к конюшням. — Полный идиотизм!

Вэн перекрикивал дождь, ощущая, как жизненная сила Дианы проникает в него, воодушевляет его, заставляет думать, будто в этом жалком существовании имеется какой-то смысл.

Он больше не чувствовал себя глупым Вэном Гробфордом, остолопом, который никогда не мог понять, отчего собственная мать так сильно его не любит, почему отец обращается с ним так грубо, почему весь этот чертов городишко не падает перед ним на колени…

Сейчас он был больше самой жизни. Вот он, с богиней из летнего дворца, похотливой красавицей, они седлают лошадей на конюшне богатого дома, они едут по гравиевой дорожке сквозь пелену дождя, проезжают под густыми деревьями, под пологом из оранжевых, золотых и желтых листьев, не пропускающим ничего, кроме струй воды. И молнии на мгновение освещают дневным светом дорогу впереди.

Вэн и самого себя ощущал каким-то богом, казался себе красивым, сильным и неудержимым. Прошло несколько минут, а Диана уже нашла дичь. Олень понесся прочь, напуганный топотом конских копыт. Но у Дианы был лук, она вложила стрелу…

Она выпустила стрелу, и та описала идеальный полукруг…

Ее пальцы, лук, полет стрелы и олень, который попытался спастись в кустах, когда стрела угодила ему в левый бок. Потом еще одна стрела и еще… Лошади, кажется, знали лесные тропы и упорно преследовали раненого оленя.

И наконец, Вэн, которому казалось, будто у него на ногах выросли крылья, будто приливная волна чистой энергии несет его, спрыгнул на землю и вцепился оленю в горло, подставляя голову животного под вспышку молнии. Волосы его разметались и летели по ветру, глаза, хоть он об этом не знал, налились кровью. Он мертвой хваткой сжимал горло животного, испускающего дух…