Человек, изменивший мир (Сборник)

– Потому, что не может быть никогда? – съязвила она.

– Совершенно верно, – ответил он, явно принимая вызов. – Есть законы природы, которые неуязвимы. За тысячи лет набралась тысяча томов по оккультизму, эзотерическим знаниям, телепатии, парапсихологии, телекинезу и прочим чудесам. И что же? Результат все тот же – нуль. А впрочем, другого и быть не может.

Я покосился на сестру. Выбросит ли она на стол козырный туз. Нет, еще тянет.

– Хотя, – сказал Зверев, посматривая на нас с насмешливой симпатией, – очень хорошо понимаю адептов мистического! У меня тоже бывают минуты упадка, слабости. А оккультизм обещает рр-раз – и в дамки! Не надо ни многолетней учебы, ни каторжной работы – сразу властелин мира! Верно? Ведь достаточно только читать мысли, и ты уже получаешь явное преимущество над всем человечеством! А если научиться двигать двухпудовики? Ведь две урановые половинки весят меньше!.. Словом, слабые находят лазейки. Одни покупают лотерейные билетики, чтобы без труда загрести все крупные выигрыши, другие уходят в мистику – там обещано еще больше…

Мы прихлебывали горячий кофе, внимательно рассматривали розовощекого, довольного собой Зверева. Козырь уже явно накалялся в кармане у Ленки, прожигая подкладку.

– Я наслышан о наших московских кудесниках, – продолжал Зверев, раскрасневшись от кофе и чувства превосходства. – Впечатляет! Взглядом поднимают двухпудовые гири, сгибают кочерги, сплющивают чайники… Но как только попытаешься проверить, кудесники оказываются не в настроении, звезды стоят не так, штаны тоже мешают… А для нас вовсе не надо двигать гирями. Мы подвесим на шелковой ниточке кусочек фольги. Сдвинь ее мыслью, и луч солнца, отразившись от минизеркальца, скакнет на десятки делений, которые нанесем на стене! Но, увы, всякий раз звезды стоят не так!

Он рассмеялся, распинаясь про жуликов и проходимцев в парапсихологии, но мы могли бы ответить, что в науке их не меньше. Но мы молчали, потому что козырь был все-таки у нас. Не просто козырь, а туз!

Лена сказала с горячим презрением, которым она вся сочилась:

– Наука! Бездушная, бесчеловечная… У науки и ее рыцарей нет ни чести, ни достоинства, ни гордости…

Зверев хохотнул, его круглые, как у хомячка, щечки заколыхались:

– Шарлатан в тюрбане и мантии выглядит гораздо эффектнее ученого! К тому же демонические глаза, позы… Куда тягаться чахлому доктору наук, облысевшему в тридцать, испортившему зрение в двадцать, заработавшему сколиоз в двадцать пять…

– Но человек, – сказала она все так же презрительно, – это не только голый машинный интеллект! Это еще честь, гордость!

Мне показалось, что они говорят, не слушая друг друга. А так может продолжаться до бесконечности. Я толкнул сестру, чтобы она не тянула из клопа резину. Пора выкладывать.

– Мы не за этим пришли, – сказала Лена. Ее глаза победно горели. – Я готова!

– К чему? – спросил Зверев, насторожившись.

Вместо ответа она молча вперила взгляд в чашку, что стояла перед Зверевым. Чашка шелохнулась. Зверев смотрел на Лену, потом на чашку. Через несколько секунд чашка чуть-чуть крутнулась, словно висела на невидимой ниточке. Зверев бросил быстрый взгляд на меня. Я сидел с каменным лицом, но внутри у меня все пело и стояло на ушах. На этот раз у сеструхи получилось с чашкой! Прошлый раз она сумела передвинуть лишь бритвенное лезвие…

– Как вы это делаете? – спросил Зверев.

Глаза у него стали очень внимательными, настороженными. Лена светилась триумфом. У нее это нечасто получалось, и по дороге сюда мы здорово трусили, что опять сорвется, не получится, опять мордой в грязь…

– Кухня меня не интересует, – ответила Ленка высокомерно. – Существуют высшие тайны, доступные только для посвященных!

– Понятно, – кивнул Зверев, хотя, по-моему, черта с два ему было что-то понятно. – Вы – посвященная, не так ли? Как вы это делаете?

– Подробности меня не интересуют, – ответила Лена еще высокомернее. Ее нос смотрел уже в потолок. – Я не унижусь до того, чтобы заниматься грязными выяснениями, исследованиями! Более того, кто опозорит Откровение доискиванием причин, от того оно уйдет!

Зверев задумчиво посмотрел на чашку. Повисло тягостное молчание. Наконец Лена сказала победно:

– Вы всегда тыкали нас в глаза тем, что мы уклоняемся от демонстрации перед специалистами и… Так вот, я готова! Можете созывать консилиум, конгресс, симпозиум или как там называются ваши ученые сборища, я готова!

Зверев побарабанил пальцами по столу. Его глаза некоторое время обшаривали наши лица. Когда он заговорил, голос был ровный, спокойный:

– Простите, что проверять?

Ленка даже не поняла, ахнула, покраснела от негодования:

– Как это? Я двигала чашку. Или вам нужно, чтобы я разбила ее о вашу голову?

Зверев улыбнулся, откинулся в кресле. Он уже давно взял себя в руки.

– Ради бога, не надо. Чашки швырять можно и без телекинеза! Но проверять пока нечего. Мы уже насмотрелись немало трюков. Сколько лет дурачили простаков Мессинг, Кулешова и прочие фокусники-обманщики! Сколько было публикаций, демонстраций! Теперь у нас есть опыт…

Лена сказала яростно:

– Но я же демонстрировала…

– Трюк, – сказал он, приятно улыбаясь и глядя ей прямо в глаза. – Фокус. Обман зрения. Ловкость рук.

– Я требую выяснения, – сказала она, еле сдерживаясь.

Зверев развел руками:

– Вы можете объяснить принцип? Нет! Так что же мы будем делать? Мы – исследователи, а не потребители зрелищ! Вам нужно демонстрировать не здесь, а в балагане. В лучшем случае – в цирке!

Я вмешался:

– Но почему не сделать так: Лена покажет то, что умеет, а ваши высоколобые интели сами подумают, что и как. Если надо, Ленка подвигает вашу фольгу на ниточке…

Он взглянул на меня с симпатией, как мне показалось, но в этот момент Ленка сказала обозленно:

– Ни за что! Никакой фольги на ниточке! Я двигаю, что хочу, как хочу, когда хочу! И не позволю грязным лапам ученых прикасаться к Великим Тайнам!

Зверев развел руками, взглянул на меня. Я поднялся, подхватил Ленку под руку:

– Пора домой, сестричка! Подзадержались мы, пора и честь знать. Спасибо за кофе!

С этого дня Ленка прямо обезумела. Если раньше она себя, по-моему, каторжанила, пытаясь передавать мысли, двигать мебель, чувствовать эмоции из другой комнаты, то теперь те сумасшедшие дни вспоминались как легкий отдых.

– Что тебе именно этот чиновник от науки? – возразил я. – Давай зайдем в другую комиссию. Чужие поверят быстрее, а для однокашника чуда не бывает.

– Хочу доказать именно ему, – отрезала она упрямо.

– Почему?

– Ему!

Я не спорил, упрямство Ленки знал. Она была упрямей всех ишаков на свете. Ей удавалось переупрямить не только людей, но и вещи, а это уже называлось телекинезом.

Зверев был моим одноклассником. Ничем не отличался, серый середнячок. Кто-то лучше рисовал, кто-то пел, играл в шахматы, ходил на ушах, побеждал на соревнованиях… Зверев ничего этого не умел. Старательно учился, шажок за шажком переползал по бесконечной лестнице знаний, вместо дискотек ходил в МГУ на дополнительные занятия, посещал кружки, помогал лаборантам…

По-моему, Лена избрала его мишенью только потому, что он воплощал в себе, по ее мнению, наихудший путь, какой только могло выбрать человечество. Вместо блестящего взлета сразу на сверкающую вершину – ползком на брюхе, как червяк, не поднимая рыла от земли, обламывая ногти…

С утра Ленка сидела, уставившись в одну точку. Если ее не покормить, она с голоду помрет – не заметит. Я кормил, ухаживал за ней. Сам я не отличался никакими эзотерическими данными, хотя кровь в наших жилах одна, потому чем мог – помогал и был горд, что перед ней приоткрывается завеса Великих Тайн.