Человек, которому всегда везло
Шрифт:
Служивый, видно задетый за живое пустился в долгие пространные объяснения. Выходило, что невыгодны им этапы идущие на запад, рекрутам деньгами и вещами, как каторжникам и ссыльным люди в городах не подают. Следовательно почти ничего не перепадает охране с арестантов в качестве поборов. Вот бы на восток, да еще через Москву, да по самым богатым купеческим улицам... на жестком, дубовом лице солдата расплылось некое подобие улыбки. Да Урала только довести и почитай рублей тридцать в кармане, а то и больше, как повезет, с одной такой удачной партии ему на дом хватило...
– Почто три рубля, ведь девять с полтиной должна казна жаловать?
– опять встрял неугомонный парнишка.
– Хе-хе девять будет тебе щегол, ежели доживешь конечно, -сказал, как отрезал охранник закусывая и торопливо давясь халявным калачом, -По мне лучше на три но живым-здоровым остатьси, чем сгинуть ни за что под палками и бонбами.
Сашка помалкивал и прислушивался к разговорам конвоя и попутчиков, что ему еще оставалось делать? Так с временем он определился тогда правильно, на дворе стояла весна 1801 года. Совсем недавно от апоплексического удара табакеркой, нанесенного одним из заговорщиков, умер император Павел Первый и теперь на трон уселся Александр тоже Первый. В отличие от нового сашкиного знакомого ремесленника, солдаты на все лады ругали покойного императора, иногда оглядываясь правда на начальство в лице этапного унтера. Покойный оказывается лишил их верного и легкого
– Водки хотите?
– неожиданно огорошил Сашку и его сегодняшнего случайного напарника по пруту суровый и неприступный с виду страж, -Тока двугривенный вперед!
– Чего дорого дяденька, ведь везде же гривенник?
– пацан явно в местных ценах разбирался лучше нашего Александра.
– Ладно давай, -Сашка нащупал в кармане пару монет, все равно сегодня о побеге даже мечтать не стоит, разве что руку ему себе ножом отрезать, как попавшему в капкан волку, спиртное поможет хоть немного заглушить горою накатившуюся необъятныю тоску.
Служивый моментально сбегал до обоза следовавшего за этапом и через несколько минуту прямоугольная бутылка из толстого зеленого стекла с мутным содержимым уже заходила по рукам. Сашка сделал один глоток и передал товарищу по несчастью тот отправил далее, последние капли дрянного сивушного пойла жадно высосал благодетель-солдат. Колонна змеею упорно ползла по длинной грунтовой дороге, скрипел песок под сапогами, мелкая пыль оседала тонким слоем на одежде окрашивая всех путников - арестантов и конвой в один грязно-серый цвет. Опять накатилась невероятная печаль, и видимо не только на Сашку, ребята скинулись и послали за второй бутылкой, затем еще за одной...
.................................................................................
Тихий провинциальный город успокоился быстро, еще утром толпы любопытных и сочувствующих провожали "несчастненьких" забритых на цареву службу, а уже к обеду все затихло и жизнь вошла в прежнее неспешное течение. В местном дворянском обществе,, что собралось вечером во "дворце" городничего местечковый бомонд обсуждал только два основных значительных события. Первое было связано с женой отставного поручика артиллерии, которую случайно при облаве на базаре подвергли "возмутительному насилию" - тут общество было единогласно, дескать дамочка сама виноватая, ползать по базарам - это удел кухарок и прочих простолюдинок. Особенно долго судачили жены офицеров и чиновников, пикантность происшествию придавал тот факт, что с пострадавшей случилась от испуга, что называется "детская болезнь" недержания... ш-ш-ш! Другое происшествие вызвало несомненно больше внимания, благо в отличии от обмочившейся "отставной поручицы" главный герой присутствовал и охотно отвечал на все вопросы. Курляндский дворянин Филипп Карлович Пферд, следовавший в Москву по коммерческой надобности, был ограблен собственными камердинером и кучером. Злодеи обманом завезли бедного немца в сторону от тракта в глухой далекий лес близ деревни Сосновки. И только благодаря исключительному мужеству и маленькому карманному двуствольному пистолету английской работы, храбрый курляндец отстоял свою жизнь и частично имущество в виде дорожного саквояжа, устрашенные отпором негодяи скрылись вместе с коляской и почти всем оставшимся багажом. После ограбления почты разбойниками из беглых крестьян в прошлом году это было пожалуй самое значимое криминальное событие за последнее время. Местные вдовушки и даже некоторые девицы на выданье с неподдельным интересом рассматривали нового эпического героя: мужчина, что называется еще в соку, и поговаривают состоятельный, раз ведет дела солидного европейского торгового дома. Прямо целую канонаду глазками устроили уездные прелестницы, так и стреляют в бедного Филиппа, все местные кавалеры на время напрочь забыты. Особый восторг у всех местных дворян собравшихся вызвали карманные часы гостя, игравшие каждый час старинный русский гимн "Коль славен Господь в Сионе." и другие мелодии по выбору владельца. Сразу видно - вот она Европа, сумели целый оркестр с органом и духовыми инструментами засунуть в крохотную металлическую коробочку: восхищению, охам и ахам, не было предела. Что с них бедных взять, провинция - еще те папуасы, млеют при виде жестяной банки из под кока-колы. Едва отделавшись от назойливого внимания Виктор Степанович в свою очередь стал внимательно изучать местное общество. И опять и снова прав Гоголь, еще как прав! Толстые чиновники и тощие чиновники. Черные фраки и мундиры суетливых тощих сбились в кучу возле карточных столиков, идет оживленная игра: "Туз... пики... черви...?". Толстые и важные в углу потихоньку и со знанием дела обсуждают различные финансовые дела. Словно два раздельных мира, две вселенных. У тощего в три года не остается ни одной души, не заложенной в опеку, а у толстого спокойно, глядь - и явился где-нибудь в конце города дом, купленный на имя жены или тещи, потом в другом конце другой дом, потом близ города деревенька, потом и село со всеми угодьями. Наконец толстый, послужив богу и государю, ну и понятное дело себе красивому и заслужив всеобщее уважение и геморрой, оставляет службу, перебирается и делается помещиком. А после него опять тощие наследники наследники спускают, по русскому обычаю, на курьерских все отцовское достояние. Круговорот вещества в природе нескончаем...
Надо сказать, что женская половина чиновно-помещичего общества ему не понравилась, одеты красиво и даже со вкусом, но вот лица, б-р-р... явно результат вырождения вследствие близкородственных связей и алкоголизма. Нет пожалуй он себе девок поищет в деревнях среди пейзанок, и для здоровья полезнее, а то тут еще наградят триппером.
Был объявлен розыск, согласно представленным документам и по приметам со слов хозяина, на вольнонаемного кучера Иоганна Лемке и крепостного крестьянина Алексашку Иванцова, и примерно через три дня стало ясно, что второй злодей уже давно задержан, но к сожалению вернуть движимое имущество законному владельцу невозможно, на него уже наложила руку казна. Любезный городничий посоветовал своему новому курляндскому другу подать в Москве прощение в военное ведомство, на предмет возмещения убытков, так за рекрута причиталось так называемая "рекрутская" квитанция, верных 800 рублей серебром, а при случае и больше. "Филипп Карлыч", как его прозвали в городе однако пока в Москву уезжать не спешил, квартировал сначала на постоялом дворе, а потом снял приличное чину помещение у одной местной вдовы-купчихи. складывалось впечатление, что "немец" ждал, когда найдут коляску с остальным похищенным разбойниками имуществом. Наивный дурачок, разбойников рано или поздно конечно словят, а вот имущество - штука тонкая и очень уж склонная к растрате и пропиванию, что злоумышленники не спустили,
то за них утилизируют полицейские служители. Постепенно он стал в городе своим человеком в кругу местной аристократии - чиновников и офицеров, дело нехитрое... Достаточно было проиграть в карты 200-300 рублей и еще на столько же примерно спонсировать пьянки с цыганами и вот результат: "Душка наш Карлыч...", охотно принимают в каждом доме. Пришлось правда пожертвовать еще и здоровьем, любимая провинциальными "джентльменами" жженка - адская смесь рома и спирта, для почек человека не пившего ранее ничего крепче крепленого пива, безусловно тяжелое испытание. Эпизодически он ездил с визитами к окрестным сельским помещикам, народ в провинции как известно простой и гостеприимный, особенно у кого дочки заневестились, и даже прикупил однажды по случаю крошечную деревушку с тремя десятками крепостных душ. Прежний хозяин был безумно рад выгодной сделке, мало того, что имущество заложено, так ему удалось еще перед продажей всех молодых крепких парней сбыть казне в рекруты. Но ничего, кажется курляндец был доволен приобретением, ведь теперь можно набрать из крестьян собственных дворовых, не прибегая к покупкам или найму в городе, где все слуги, что называется уже "сомнительной нравственности". На первое время наш новоявленный барин ограничился мальчишкой для услуг и посылок, работы по дому, а так же молодой девкой в качестве горничной или кухарки. Девица Марфа правда оказалась на редкость глупой, годной только для сексуальных развлечений, к коим у Виктора Степановича неожиданно появилась сильная тяга. Определенно перемещение во времени благотворно сказалось на физическом состоянии нашего современника, у него даже близорукость исчезла полностью, а тут еще и словно виагры пуд употребил, просто дикое желание "иметь всех желающих" прорезалось. Поэтому пока Петька гремит сковородками на кухне или в комнатах метет, или бегает по городу, разносит записки от хозяина, Марфуша в спальне под чутким руководством господина: "Повернись так, да нет по-другому, набок дура ложись и задницей ко мне!" осваивает Камасутру. Дело шло на редкость туго, и временами бывшему профессору-историку приходилось прибегать к банальному рукоприкладству. Нет читатель, не осуждайте по местным меркам он просто исключительный гуманист, так изредка отпустит пинок заснувшему на пороге кухни Петьке и пару-тройку оплеух бестолковой наложнице - разве это наказание, когда кругом в ходу розги и палки, и не поротого дворового просто невозможно найти? Ведь даже благородные барыни не гнушаются собственноручно избивать в кровь своих горничных и прочих "девок", так им "подлым" и надо, должны угадывать малейшее желание хозяев. Прошла неделя, другая... все шло к тому, что "наш Карлыч" осядет в городе N навсегда, поэтому, когда он внезапно засобирался в Москву местное общество охватило глубокое уныние - как же так, ведь уже привыкли?– "Я аристантец не собака, я такой жи чаловек... Бросил ложку сам заплакал, начал хлеб с водой кусать..." -этот стон у нас песней зовется, позднее Александр узнал, что по наставлениям рекрутам положено орать что-то бодрое и воинственное, но здесь пока будущие воины предпочитали унылые и протяжные арестантские мотивы. Невольно и он поддался всеобщему упадочному настроению, затягивает знаете ли, как наркотик. И к вечеру когда пропитанная дорожной пылью до ушей колонна выбиваясь из сил доползла до острога острога звучало уже нечто другое...
"Таганка, я твой бессменный арестант... Погибли юность и талант в твоих стенах." -народ у нас восприимчив к таким вещам, один раз услышали и понеслось, песня понравилась, смысл тут дело десятое, лишь бы звучало душевно, по настроению. Слова конечно со временем претерпят искажения, так "юность" может превратиться в "унос", "талант" в "талан", но сам мотив останется в народной памяти на века. Партионный офицер приехавший в пересыльную тюрьму заранее, в самом деле чего ему тащится с арестантами, несказанно удивился тогда, уж не "скубентов" осужденных к отдаче в солдаты, набрали ли целый этап? Да нет, он смотрел их еще там в городе, рожи вроде у всех мужицкие, сплошь одно мещанское быдло, "благородных" нет - этих он с первого взгляда привык отличать. А жаль, прямо руки чешутся, врезать бы хоть одному такому умнику в нежное и холеное рыло, так что бы зубы хрустнули.
Вот таким образом завершился у Сашки второй день в прошлом, за ним последовал третий и далее он сбился со счета. К этапу постепенно присоединяли другие партии рекрутов, и вскоре по дороге уже ползли неровной колонной почти две сотни "арестантов", некоторые из бедолаг не выдержали тягот пути, их сперва везли в обозе, а позднее когда места на телегах уже не было стали оставлять в острогах по дороге. Все происходило по одному заведенному сценарию: утром встали, похлебали баланды с черным хлебом, охрана всех пересчитала и приковала на прутья, железный наручник стал таким же привычным и естественным для нашего современника, как когда-то браслет часов. А далее опять бесконечная пыльная дорога, даже дешевой противной водки уже купить - деньги закончились на третий день, и он опять вновь и вновь оказывался вдали от замка... В чем же дело: или фатальное невезение, или конвойные были не столь тупыми как ему показалось с первого взгляда. Все эти дни изнурительного долго пути слились в его памяти в один единственный и почти бесконечный. В итоге под занавес он совершенно, как бы одурел и отупел - защитная реакция организма, но в этом то было и спасение... Если убежать или спрятаться нельзя, то надо слиться с общей серой массой, иначе здесь не выжить: торчащий гвоздь бьют по шляпке. Как бы не была жестока система, но в первую очередь она бьет по "необычным", поэтому единственная защита - маскировка, до поры до времени. А там посмотрим, проклятый бункер врезался в память, точно клеймо каленным железом, уже не стереть никак, однажды он туда вернется и тогда... Главное теперь сохранить свое "я" не превратиться в "оловянного солдатика", робота из мяса и костей.
Солнце медленно, точно нехотя пытается спрятаться за тающий в дымке горизонт, последний длинный день уходящего лета на исходе. Кипит, булькает в ведерном котле наваристая пшенная каша заправленная салом на небольшом костерке, дежурное солдатское лакомство и уже раздражает вкусным ароматом обоняние голодных людей, вдали слышны тихое ржание, распряженных на ночь, лошадей обоза, да негромкая беззлобная перебранка выбирающих места для ночлега арестантов, все настолько устали от долгого перехода, что даже сил нет по-настоящему высказать, что на сердце за день накипело. У дальнего костра, за компанию вместе с конвойными солдатами коротает время странный человек. Это не арестант, и не начальник, а так... не поймешь кто, загадка - случайный гость. Он уже почти полчаса пытается втолковать вполголоса что-то очень важное сидящему отдельно от других нижних чинов в сторонке пожилому партионному унтер-офицеру, а тот только недоверчиво крутит седой головой и время от времени односложно возражает, и лишь в конце у них завязывается настоящий разговор.
– Нет ваша милость, пожалте сперва деньги на кон, наше дело служивое, сами знаете как взыщут ведь за беглого! Спина у меня не казенная, стока палок не перетерпит!
– Бог с тобой унтер, поймаете по дороге бродягу, нищего заместо моего человека, научите откликаться на нужное имя, что в первый раз что ли? Бывало ведь и раньше, ни криви брат душой, я наслышан о ваших проделках.
– Простите ваше степенство, сулят нашему брату завсегда много, а ну у вас и таких денжищ нету?
– За чем дело встало, пошли дружок к моему экипажу, там сразу и отсчитаю тебе положенный задаток, ровно треть, как уговаривались. Остальное получите после успешного дела, если конечно не подведете меня.