Человек находит себя (первое издание)

Неожиданно Таня вздрогнула и открыла глаза. Перед нею стоял Ярцев.

— Спокойной ночи, Татьяна Григорьевна, — сказал он и тихо засмеялся. — Спать-то нужно домой ходить.

Таня потерла глаза пальцами и устало поднялась.

— Никуда мне сегодня что-то не хочется идти, Мирон Кондратьевич, — сказала она, — так бы и выспалась тут прямо на столе. К утренней смене нужно здесь быть, а уйду домой — обязательно просплю.

— Опять двухсменная вахта? — с напускной строгостью спросил Ярцев.

— Нет, просто хочу посмотреть, как начальник цеха отнесется к одному новшеству, которое мы применили сегодня.

— Что за новшество?

— Показать?

— Обязательно! А как же вы думали?

— Тогда пошли в цех.

На шипорезе уже работала станочница третьей смены.

— Вот, смотрите…

— Кто соорудил эту замечательную штуку? — спросил Ярцев. — Почему вы раньше ничего не говорили, Татьяна Григорьевна? Ну что за тайны, что за индивидуализм?

— А вот и не индивидуализм вовсе, товарищ парторг! — весело ответила Таня. — Я сама до сегодняшней смены ничего не знала… Выйдемте из цеха, здесь шумно. Я все расскажу.

Они вышли и медленно пошли по Двору, залитому светом электрических фонарей. По земле, обгоняя идущих, то сокращаясь, то вытягиваясь, бежали их качающиеся тени. Начинался ветер. Он налетал порывами, и тогда фонари на столбах вздрагивали и тревожно раскачивались. Казалось, их встряхивают наверху чьи-то невидимые руки.

Таня рассказала Ярцеву все. И о раздутом задании Костылева, и об отысканном в инструменталке прижиме, и об истории, услышанной ею от Трефелова, и о песне Нюры.

— Вот ведь пустяк, выходит, нужен человеку, Мирон Кондратьевич. Ну много ли прибавилось? Просто легче и удобнее стало работать, а радость какая! Праздник и только! Вплоть до песни… Нет, нет! Обязательно дождусь Костылева! Пусть он только попробует сделать что-нибудь! Сама я еще терпела, но чужую радость не отдам ни за что.

Заметив в голосе Тани воинственные нотки, Ярцев сказал:

— К сражению, значит, готовитесь? Ну, ну. А все же я советую, Татьяна Григорьевна, шли бы вы отдыхать.

— Я? Отдыхать? — Таня даже остановилась от удивления. — А Костылев утром…

— Утром ровно ничего не случится, вот увидите.

— Вы думаете?

— Полагаю… Ну, а допустим, Костылев даже вмешается и запретит это; сможет он что-то изменить?

— Ну, конечно, нет. Теперь это уже прочно наше.

— Вот именно. Так что извольте идти домой и спать.

Ярцев повернул к проходной. Таня послушно пошла с ним.

Путь до дома по тихой уснувшей улице, свежий ветер, дующий прямо в лицо, звенящий шум тополей — все это отогнало усталость. Поднимаясь по ступенькам крыльца, Таня почувствовала, что спать ей уже не хочется. Она прислонилась к резному столбику и запрокинула голову навстречу ветру. По небу мчались рваные лоскутья туч, глотая созвездия и снова выбрасывая их позади себя. Таня стояла, и на смену радостному возбуждению темное, как ночные тучи, чувство одиночества незаметно стало подкрадываться к ней, обволакивать… «Георгий… увижу ли его когда-нибудь? — думала она. — Дождусь ли снова?… Ждала всю жизнь и… опять одна. Как жить?.. Где брать силы?..» Но налетел какой-то особенный сильный и свежий порыв ветра, Таня жадно глотнула живительный, пахнущий хвоей воздух, и эти мысли стали уступать место другим: «Не раскисать, Татьяна! Не сметь! Нет, нет! Я люблю… на всю жизнь люблю, и силы в этом. Я дождусь! А если очень долго тебя не будет, я снова найду тебя, Георгий, слышишь?»

В переулке послышались чьи-то шаги. К крыльцу подошел Алексей. Он остановился внизу, различив в темноте Таню. Медленно поднялся по ступенькам.

— Татьяна Григорьевна, что это вы?

— Воздухом дышу, — чуть слышно ответила Таня. — Голова такая тяжелая, тяжелая…

Помолчав, Алексей сказал:

— Ну, задание я выполнил, всё теперь.

— Спасибо…

Алексей осторожно взял Танину руку.

— У вас пальцы холодные. Простынете на ветру, — с каким-то особенным участием сказал он.

— Мне тепло, — все так же тихо ответила Таня, осторожно высвобождая руку. — Идите отдыхать, Алексей Иванович, вы ведь устали…

И в этих совсем просто сказанных словах Алексей уловил ту же спокойную строгость, что и недавно в цехе. Ему очень хотелось побыть здесь, возле Тани, поговорить с ней, в конце концов просто постоять. Но осторожно отворив дверь, он вошел в дом.

5

Костылев появился в это утро раньше обычного. Не было еще семи часов. Его крайне интересовало, что у Озерцовой с заданием.

Шпульников, сонный и, по обыкновению, небритый, возился с рабочими листками. Увидев начальника, он сразу посвятил его в ход событий:

— Васька Трефелов с Соловьевым серебряковскую «бандуру» откопали, — торопливо, стараясь объяснить все как можно скорее, говорил он, не сводя глаза с костылевокого лица. — Озерчиха приказала на шипорез привернуть… Так и работаем. Я скинуть хотел, поскольку от вас указания не было, да не посмел. Парторг, ночью был в цехе… А она, эта штука-то, ничего, в общем, складно получается…

— Ну, парторг парторгом, а порядок в цехе сам по себе, — негромко, но с жестяными нотками в голосе сказал Костылев. — Снять при мне, и сейчас же! Пошли.

Он вышел. Шпульников выскользнул следом и, опережая начальника, быстро лавируя между стеллажами, тележками, станками, помчался к шипорезу. За ним неторопливо и твердо шагал Костылев.

Рабочие, мимо которых он проходил, догадывались, что сейчас произойдет, и настороженно смотрели ему вслед: печальная история мастера Серебрякова была известна многим. Но все получилось иначе, чем ожидали окружающие, иначе, чем думал сам Костылев.

Ярцев вместе с предфабкома Терниным появился в цехе получасом раньше. Оба стояли возле работавшего шипореза. Заметив парторга и Тернина, Шпульников замедлил шаг и в нерешительности остановился, пропустив вперед своего шефа. Ярцев улыбнулся Костылеву и поманил его пальцем.

— Слушайте, это же замечательная вещь! — громко, стараясь перекричать шум поющих резцов, заговорил он, показывая на каретку станка с укрепленным на ней клавишным прижимом. — Вы очень своевременно распорядились поставить эту штуку на станок. Смена Озерцовой благодаря вам выполнила, наконец, задание, и довольно объемистое. Молодец, Николай Иванович! Вот это и есть настоящая помощь молодым. Идея конструкции ваша?

Ошарашенный Костылев промямлил в ответ что-то невнятное. Этого он не ожидал. Получить сразу две такие оплеухи! Выполнила задание! И это с помощью устройства, которым он запретил пользоваться и которое сейчас преподносят уже как его идею. Его хвалят за то, что он ненавидит, чему завидует, что готов уничтожить, выбросить, исковеркать! Что делать? Отказаться? Заявить, что он здесь ни при чем? Тогда какой же он начальник, если его подчиненные творят все, что вздумается? Сделать вид, что это в самом деле его идея? Ярцев не знает истины. Но рядом Тернин, а он работает на фабрике с первых дней и около года был строгальщиком в смене Серебрякова, он-то знает!