Человек-недоразумение

Мне выдали бельё, полотенце и даже поношенные тапочки. Два куска мыла и зубную пасту с щёткой мне заранее передали родители. Они же подготовили мне синюю школьную форму: как им сообщили, при интернате существовала полноценная школа, и я, о счастье, ничего не потеряю в изучении курса одобренной министерством образования школьной программы для детей моего возраста. Так что я не нуждался ни в чём. Попросту говоря, я был абсолютно счастливым человеком.

Высокий и очень худой санитар, глядя на которого так и просилось определение «дистрофик», проводил меня до палаты. Санитар был крайне погружён в себя, что-то бормотал на ходу, совершал энергичные движения руками, объясняя отсутствующему собеседнику, как глубоко он ошибается, и не обращал на меня никакого внимания. Я плёлся за ним и с интересом оглядывался по сторонам. Иногда, то в коридоре, то в какой-либо одиноко растворённой двери, появлялось любопытное детское лицо. Я насчитал таких лиц штук шесть. Все они наводили на печальные размышления. Это были лица форменных дебилов. Нет, дебил это начальная стадия процесса отупения, этих особей, пожалуй, стоило назвать олигофренами или идиотами. Они были безнадёжны: пустые взгляды, не содержащие ни мысли, ни дуновения эмоции.

Перспектива превратиться в такое же растение несколько напугала меня, поэтому за все три с половиной минуты дороги до своей палаты я принялся лихорадочно прокручивать в голове возможные варианты побега. Я уже раз двадцать убежал из этого заведения, пока мы добрались до конечного пункта: через окно, через крышу, сквозь лаз в земле, на воздушном шаре и с помощью ковра-самолёта. Именно так бегство из интерната стало для меня с самых первых минут пребывания в нём навязчивой идеей. И это несмотря на то, что здесь я провёл весёленькое в самом прямом смысле слова время.

Наконец мы приблизились к заветной двери. Санитар, вспомнив наконец, что он кого-то сопровождает, нервно оглянулся, но, заметив меня в трёх метрах позади, успокоился. Ещё мгновение — и он распахнул передо мной врата в неизведанное.

Неизведанное встречало меня в количестве трёх душ. Души — по виду пацаны моего возраста или чуть постарше — сидели каждый на своей кровати и занимались умственным трудом. Один читал книгу, другой собирал из детского конструктора некую абстрактную фигуру, а третий раскладывал на коленях карточный пасьянс. Все трое, заслышав шум у двери, отвлеклись от своих дел и метнули в мою сторону этакие пытливые, но в целом достаточно равнодушные взгляды. В мгновение ока я пробежался по их лицам и понял…

Чёрт возьми, я понял, что попал к своим! Таких высокоинтеллектуальных и одухотворённых лиц я не видел никогда. Это были лица, на которых пылало Богоборчество, на которых застыл неистовый Протест, которые искрились Поиском и необходимостью Преображения окружающих сгустков действительности. Тотчас же мне стало ясно, что они преодолели похожую дорогу в это заведение, что они узники мятущейся совести, что они преобразователи мира, а точнее, его ниспровергатели и извечные враги.

Видимо, нечто подобное увидели во мне и они, потому что их лица, бывшие в первое мгновение весьма напряжёнными, вдруг просветлели, раскрылись и даже озарились лёгкими улыбками.

— Принимайте новенького, — бросил им санитар. — Если будут бить, — взглянул он выразительно на меня, — зови. Но лучше отбиваться самому.

Его предупреждения показались мне верхом глупости. Я знал, что никто меня здесь бить не будет.

Дверь захлопнулась за моей спиной, а я продолжал стоять, не двигаясь с места. Я видел в углу свободную кровать, которая явно предназначалась мне, но почему-то не решался сделать к ней положенные шаги.

Один из троицы, тот, который раскладывал пасьянс — почему-то тогда меня нисколько не удивило, что в режимном заведении ребёнку позволяют играть в карты — приподнялся с кровати, подошёл ко мне вплотную, окинул с головы до ног внимательным взглядом и спросил:

— Ты за добро или за зло?

— За зло, — не задумываясь, ответил я. — Более того, судя по всему, я и есть то самое зло, которое в этой, надо сказать, нелепой и весьма надуманной дихотомии является таким омерзительным элементом. Иначе за что меня отгородили от мира все эти добрые люди?

Парень многозначительно посмотрел на своих сокамерников, а потом уверенно и твёрдо протянул мне руку и представился:

— Гриша. Основатель и глава Церкви Рыгающего Иисуса.

Мог ли я знать тогда, что буквально через минуту стану архиепископом этой Церкви?

— Вова, — ответил я на рукопожатие. — Человек, разрушивший Чернобыльскую электростанцию.

— Добро пожаловать, — радушно улыбнулся Гриша. — Я так и подумал, что ты имеешь отношение к этому событию… Позволь поинтересоваться, — продолжал он, пытливо заглядывая в мои глаза. — Наверняка ты желаешь подробнее узнать, почему моя религиозная организация имеет такое странное название?

— Вообще-то нет, — ответил я. — Вроде бы всё понятно. Иисус в раю. Он жрёт и пьёт от пуза, он совокупляется с ангельскими девахами, а потому лишь сытно рыгает. Видимо, этого истинного Иисуса ты и хочешь донести до человечества.

— Вот это да! — воскликнул удивлённый Григорий. — Ты просто зришь в корень. Назначаю тебя архиепископом моей Церкви. Не вздумай отказываться.

По правде говоря, я всегда, с самого первого вздоха, совершённого в этой жизни, был настроен антиклерикально. Но, уяснив в мгновение ока, что Гришина Церковь — установление авангардное и радикальное, что оно преследует цели разрушения загнивших религиозных основ человеческого мировоззрения, а следовательно, низвержения и самого порядка вещей, породившего эти основы, а заодно осознав, что столь высокая должность может иметь для меня определённые преимущества невесть в каких ситуациях и раскладах, тотчас же согласился принять сан. Хлопнув меня по плечу, Григорий совершил мгновенный обряд посвящения, а затем познакомил меня с остальными обитателями палаты.

Одного из них, того, кто возился с конструктором, звали Славой.

— Это наш Колумб Запредельности, — дал ему краткую, но ёмкую характеристику Гриша. — Каждую ночь он уносится в один из антимиров и ведёт научные беседы с его обитателями.

— Я предпочитаю называться просто Славой, — с улыбкой пожал мою протянутую руку парень. — К чему все эти громкие титулы? Они актуальны лишь здесь, в этом ущербном и потерянном мире.

— Ты считаешь его ущербным? — переспросил с удовольствием я. — Так приятно это слышать. Так приятно знать, что кто-то думает так же, как я.

— Если б я так не думал, меня бы не упрятали сюда, — грустно объяснил Слава.

— Славик в отличие от нас, мясокостных, — объяснил Гриша некоторые интересные особенности атомного строения Колумба, — состоит из чистой энергии. Ему вовсе не требуется носить волшебный головной убор, чтобы становиться невидимым.

Фраза про головной убор была, судя по всему, шуткой, потому что Глава Церкви и другой пацан, забавлявшийся с книжкой — я наконец-то рассмотрел, что это была книга рассказов Виталия Бианки — коротко хохотнули. Слава поморщился.

— Помолчал бы уж, богопротивный поп, — бросил он усталый и неколкий упрёк Григорию. — Володя человек здесь новый, ему надо привыкнуть к нашим причудам.

— Вовка разрушил Чернобыльскую электростанцию, — объяснил ему Гриша. — Уж надо думать, он кое-что понимает в сакральных знаниях и может отличить клоуна от балерины…

Посчитав знакомство с Человеком-невидимкой законченным, я сделал шаг в сторону, но Слава приподнялся вдруг с кровати и с пытливо-требовательным выражением схватил меня за руку.