Человек-оркестр: микроструктура общения

Многим знакома ситуация с подрастающими детьми близких друзей или родственников: до какого-то возраста им нравится, когда их с симпатией трогает хорошо знакомая тетя или дядя. В один прекрасный день в ответ на точно такое же поглаживание по голове или по щеке подрастающий человеческий детеныш вдруг делает резкое движение в сторону и застывает с упрямым, смущенным и сердитым видом. (Родителям хорошо знакома такая неожиданная неласковость детей, когда они начинают тяготиться тем, что с ними обращаются как с «маленькими»). Интерпретация одностороннего физического контакта как напоминающего о разнице в статусе, видимо, в этом возрасте и формируется, причем особенно резкую реакцию протеста вызывают прикосновения «без спросу» к лицу и волосам.

Бывают социальные ситуации, когда именно эта функция прикосновения – функция указателя статуса – выступает на первый план, и от того, кто кого «похлопает по плечу» и тем самым проявит явное или скрытое доминирование, зависят отнюдь не «чувства», а распределение ролей.

Грозный профессор в развевающемся белом халате быстро идет по коридору «своей» клиники с явным намерением учинить разнос. Больные, медсестры, врачи – все на свой лад «играют короля», демонстрируя различные знаки зависимости: головы склоняются ниже к бумагам, авторучки пишут быстрее, походки становятся более «деловыми» и деревянными, взгляд – ускользающим, как если бы за каждым и в самом деле водились ужасные прегрешения… В целом все эти знаки создают непротиворечивую, внутренне упорядоченную картину ситуации, где а) право доминирующего лица проявлять агрессию подтверждается; б) его статус и «страшность» несколько утрируются, потому что он явно этого хочет; в) активность в возможном контакте резко поляризуется – все участники, кроме одного, могут только отвечать, реагировать.

В середине коридора профессор почти налетает на молодого врача, недавно работающего в клинике и, видимо, еще не усвоившего правил игры. Вопрос: «Почему Вы не на рабочем месте?» – сопровождается угрожающим «нависанием», сокращением расстояния и длительным пронизывающим взглядом; громкость и артикулированность вопроса таковы, что любой ответ будет казаться беспомощным блеянием. Молодой доктор спокойно, как бы рассеянно отвечает: «Вызвали в одиннадцатую терапию» и, в этой же интонации извинившись, поправляет торчащий воротничок крахмального халата профессора, который незаметно для себя задает следующий вопрос куда более мирным тоном. (Ни в коем случае не следует понимать этот пример как совет: только очень неуверенный в себе руководитель так легко «прокалывается» в ответ на мелкий несловесный знак, не подтверждающий его статус).

Личное (персональное) расстояние может достигать 120 см; физический контакт не обязателен. Это – оптимальные дистанции для разговора, беседы. Хотя номинальный «размах» в пределах персонального расстояния всего около 75 см, вариации в этих пределах могут быть бесконечно разнообразными, от вежливого «пребывания в одном пространстве» до теплого интереса к собеседнику, от раздражения до сочувствующего любопытства. Как правило, люди, общающиеся на таком расстоянии, как-то друг к другу относятся. Даже если на самом деле они друг другу не очень интересны, расстояние как бы само по себе обязывает их быть хотя бы светски-внимательными.

Обратите внимание, как естественна реплика вполголоса, обращенная к случайно оказавшемуся рядом постороннему человеку, вместе с которым мы наблюдаем какое-то уличное происшествие или рассматриваем афишу – стой он немного дальше, желание что-то сказать вряд ли бы возникло. Даже спрашивая время на улице, люди обычно придерживаются персонального расстояния, придавая тем самым вопросу характер личной, то есть адресованной именно этому партнеру, просьбы.

Социальные расстояния располагаются в промежутке от 120 до 260 см. Такая дистанция наиболее удобна для формального общения всех видов и окрасок. Наконец, публичное расстояние характерно для общения, в котором не так уж важно, кто именно перед нами – лицо или лица могут выделяться, но все же это не определяет ситуацию. Таково, например, общение докладчика с аудиторией.

В реальной жизни, как всегда, появляется много оговорок и осложнений, делающих эту классификацию менее жесткой и надежной. Во-первых, люди в процессе общения могут перемещаться относительно партнера, и это не всегда соответствует усилению или ослаблению контакта. Во-вторых, человек может выражать увеличение или уменьшение личной заинтересованности, «персональности» в общении иными средствами, почти не пользуясь возможностью что-то сообщить с помощью расстояния. Тем не менее некоторые закономерности существуют и должны учитываться. Так, в целом люди все-таки стремятся быть поближе к тем, кто им нравится, чьей оценкой они дорожат, на чью поддержку рассчитывают.

Кроме того, тот, кто легче меняет дистанцию общения, обычно воспринимается как более авторитетный, свободный, имеющий право определять роли остальных. Трудно представить себе подчиненного, который, отвечая на вопрос руководителя, начинает спокойно прохаживаться по комнате, то подходя к начальнику близко, то удаляясь от него: это явный «перехват» доминирующей роли, равносильный объявлению во всеуслышание, кто здесь на самом деле главный.

Кроме расстояния как такового, в организации и анализе взаимодействия очень важно пространственное расположение партнеров. Так, следует помнить, что люди, разместившиеся друг против друга (даже волей случая или из-за имеющейся расстановки казенной мебели), легче переходят в отношения конфронтации, борьбы, чем при других вариантах расположения в пространстве. Слова «противник», «противный» и «напротив» имеют один корень неспроста. Наиболее нейтральным является взаимное расположение партнеров по общению под каким-либо углом, с тем, чтобы они сами могли регулировать степень обращенности друг к другу.

В микроструктурном тренинге общения, например, есть такое внешне простое упражнение: все участники группы, разделившись попарно, молча и сосредоточенно пытаются определить особенности взаимного размещения в пространстве, оптимального для их контакта на данный момент и приемлемого для обоих. Со стороны это похоже на некий странный танец: четверть шага назад, пауза, едва заметное изменение ракурса взаимного расположения, маленькое движение в сторону, еще одно – возвращение к невидимой оси, которая «держит» пару…

Когда получено более или менее отчетливое впечатление, пары распадаются, возникают новые, и так далее, пока каждый не получит возможность поработать с каждым. Такое углубленное вчувствование плюс возможность осознанного сравнения впечатлений от разных людей доступны, видимо, только в тренинговой группе. Оказывается, что при внимательном и непредвзятом наблюдении за тем, как распоряжаются пространством разные люди, начинают угадываться даже такие особенности их коммуникативного почерка, которые непосредственно не представлены. Не раз оказывалось, что после серии подготовительных игровых упражнений участники занятия могут довольно точно описать, скажем, чье-то жилье или рабочий кабинет, легко и с удовольствием погружаясь в мир «малых пространственных привычек» владельца и незаметно переходя к их интерпретации.

То, как человек организует пространство своей комнаты или кабинета, может довольно много о нем рассказать: ведь тем самым он создает «предлагаемые обстоятельства» для потенциальных партнеров по общению. «…Я всегда придавал своей комнате более важное значение, чем другие люди. Значительная часть наших идей зависит от ее расположения. Она, так сказать, второе наше тело…» (Г.К. Лихтенберг).

В одном кабинете, где стоит заваленный книгами старинный стол, которому не помешала бы реставрация, пара красивых разномастных стульев и мягкий кожаный диван, каких когда-то водилось по учреждениям немало, и в другом, где во всю длину расположен Т-образный «стол для руководителей» (это изделие в ведомостях именуется именно так), гудят люминесцентные лампы и тянется наискосок красная синтетическая дорожка, обозначая путь возможного посетителя – так вот, в этих двух кабинетах обитают, конечно же, два совершенно разных начальника.

Как писал в своем «Искусстве беседы» Андре Моруа: «Стиль мебели тоже по-своему влияет на характер беседы. Глубокие английские кресла располагают к полунемой дремоте; стулья с жесткими спинками побуждают к остроумию; диваны, на которых можно удобно развалиться, способствуют сердечным признаниям. Взоры собеседников, расположившихся на таком диване, не встречаются, что действует благотворно на застенчивые натуры, а близость расслабившихся тел навевает чувственные воспоминания». Разумеется, это так не только в отношении салонных ситуаций, о которых идет речь у Моруа, и ряд примеров можно было бы продолжить.