Человек с чужим прошлым

До чего же ломит в паху…

Может быть, он зря стоит здесь, как послушный телок, приготовленный на заклание, ожидая своего палача? Шмидт – мужик здоровый, Владимир Иванович на занятиях убедился в тяжести его кулака и силе натренированных мышц – насмерть может забить. Как им объяснить тот страх, который испытывает затравленный человек, не имеющий больше родины и вынужденный продавать себя чужим спецслужбам? И поймут ли его они – уже подмявшие под себя половину Европы, везде чувствующие себя хозяевами? Нет, могут не понять и не поверить.

Так что же, пока не поздно, прыгнуть на собаку, потом к двери, попытаться расправиться с охранником, взять его оружие и… подороже продать жизнь? Куда побежишь из замка с глухим двором, по углам которого стоят вышки с охраной, вооруженной пулеметами? Ну, вырвешься – один шанс на тысячу, – а потом? Кинуться к любовнице Марчевского и попросить спрятать, или в костел Святого Рафаила, к Ксении и ее дяде? Нужен он им всем…

Словно поставив точку под его невеселыми мыслями, гулко стукнула дверь подвала. Голос Ругге отозвал собаку.

– Можете повернуться.

С трудом опустив затекшие руки и боясь шевелить болевшим от удара плечом, Тараканов обернулся. Сзади него стояли Ругге и Шмидт. Инспекторов из Берлина не было.

– Мы проверили ваши слова, – подполковник показал в улыбке золотые коронки. – Это правда, Тараканов. Если не возражаете, мы будем продолжать называть вас по этой фамилии.

– Не возражаю, – Владимир Иванович устало опустился на пол.

– Пойдемте! – гауптман Шмидт помог ему подняться. – Отведу к врачу.

– Спасибо.

– Не обижайтесь, Тараканов, – вслед ему проговорил начальник абверкоманды. – Война! Вечером Шмидт поедет в город. Можете тоже встряхнуться…

* * *

Желание встряхнуться высказали также Дымша и Выхин. Тараканов чувствовал, что им обоим не терпится расспросить его о «беседе» в подвале: как с ним говорили, о чем? Счастье этих дурачков, что сегодня до них не дошла очередь: у Ругге или, скорее всего, у инспекторов из Берлина, изменились планы.

«Ничего, голубчики, – глядя на них, утешил себя Владимир Иванович. – Еще попотеете под палочкой Шмидта и постоите под охраной собачки Ругге. Наверняка, у каждого из вас есть темные пятнышки в биографии, о которых вы предпочли не сообщать своим новым хозяевам; не я один такой счастливый, вас тоже помотало по белому свету, а господа немцы горазды жилы тянуть и выкапывать забытые подробности давних событий. Потом я посмотрю на вас…»

Гауптман Шмидт был, как всегда, ровен в обращении, словно и не он несколько часов назад собирался сделать из Тараканова отбивную. Усадив компанию в свою машину, он довез их почти до центра города, высадив недалеко от вокзальной площади.

– Ну что, двинем в кабак? – глядя вслед отъехавшему автомобилю, предложил Тараканов. – Я сегодня вроде именинника.

– По этому поводу стоит упиться как сапожники, – засмеялся Выхин.

– Сначала поставим свечку Пресвятой Деве, – серьезно заметил Дымша. – Сегодня мы были избавлены от тяжкого испытания.

– Откуда вдруг такая набожность? – Удивился Вадим. – Раньше, помнится, Пресвятой Деве вы предпочитали отнюдь не святых?

– Не богохульствуйте, – насупился пан Алоиз. – Если хотите, пошли в костел вместе или скажите, где будете, я поставлю свечку и приду.

– Не рассчитываю на заступничество святых, – ухмыльнулся Вадим. – Это не слишком надежные покровители.

– У него уже есть один, – подмигнув, сообщил Тараканов. – Самый главный командир над всеми покойниками.

– Езус Мария! Ничего святого! – патетически воскликнул Дымша. – Ждите меня в гражданском кафе!..

«Сопляки, – думал он, шагая к ближайшему костелу, – придет время, попомните мои слова: будете рады кому угодно свечки ставить…»

* * *

Штубе, сидевший в темном «адлере» рядом с молодым водителем в штатском, повернулся к человеку, курившему на заднем сиденье.

– Тех двоих отдайте первой группе, а за поляком поставьте наблюдение поплотнее, чтобы не вырвался. Докладывать каждые полчаса.

Мужчина кивнул и, потушив в пепельнице, прикрепленной к дверце, недокуренную сигарету, вышел из автомобиля…

* * *

Костел был почти пуст – только на передних скамьях, ближе к алтарю, сидело несколько старух. Что-то тихо говорил ксендз, потом заиграл орган. Величественная и скорбная мелодия поплыла под высокими сводами, заставив набожных старух часто креститься.

Дымша пробрался к свободной скамье и сел посередине, положив руки на колени. Как же он устал, кто бы только знал, как он устал! И еще сегодня такое нервное напряжение. Обошлось? Кто знает, что на уме у Ругге и приехавших из Берлина? Хочется рассчитывать на лучшее, но готовиться всегда следует к худшему – золотое правило.

Вспомнился давно покойный дядя, который не признавал никаких молитв, кроме одной – он всегда твердил в костеле: «Боже, дай мне разум сделать то, что в моих силах, не делать того, что не в моих силах, и научи меня отличать одно от другого». Маленького Алоиза эта молитва смешила и пугала, но теперь, по прошествии стольких лет, когда он наконец-то понял цену и смысл жизни, дядина молитва показалась ему верхом мудрости человеческой.

Как просто и правильно – делать, что можешь, не делать, чего не можешь, и научиться отличать одно от другого. Только, как научиться, у кого? Вечно вляпаешься в то, что тебе делать не следовало, и забываешь про то, что нужно было бы сделать. А уж об умении отличать одно от другого и говорить не стоит – жизни не хватит научиться, если пан Бог не подскажет. А он никак не хотел подсказать Дымше, ну никак.

Сидеть бы и сидеть здесь, в костеле, слушать орган и никуда не спешить, оставив навсегда проклятые игры разведок, уносящие столько нервов и прибавляющие седых волос. «Но и денег в банке», – добавил внутренний голос.

«Деньги! – мысленно фыркнул Дымша. – А вот кто мне прибавит жизни? За деньги даже лишней секунды бытия не купишь. Да и у кого купить – у людей? Они, пожалуй, деньги возьмут, чтобы поскорее отправить тебя к святым, а святым деньги не нужны. Потому они и святые…»