Человек с крестом
Шрифт:
В куче бумажек, с которыми возился Делигов, Лузнин вдруг увидел синенький билетик в кино с неоторванным контролем.
И тут Лузнин вспомнил.
Рассказ Марии Ильиничны. Это же ее билет. Ну, конечно! Зачеркнуто, перечеркнуто и нее же совершенно отчетливо выделялись цифры, написанные красным карандашом: 15 и 8. Пятнадцатый ряд, восьмое место…
Лузнин взял этот билет и поднес его к глазам хозяина дома.
— Отвечайте быстро. Чей билет?
Делигов отшатнулся. Его лицо стало бледным, но он быстро понял, что запираться бесполезно.
Хорошо. Я вам скажу. Это билет Разуваевой.
— Вы, наверное, очень тогда нуждались и деньгах? — задал новый вопрос Лузнин.
Задыхаясь от волнения, Делигов заговорил:
— Я очень, очень нуждался. Просто позарез… Хоть ложись да помирай.
— А сейчас?
— Ну… Легче сейчас…
— Но откуда у вас деньги?
И Делигова снова понесло. Захлебываясь словами, он стал рассказывать, какие трудности испытывает с ремонтом дома. Нигде ничего не достанешь. Прямо беда!
— Все-таки, откуда у вас деньги?
— Ну… Подкопил с годами.
— Странно. Копили годами, а когда в парке стукнули по затылку больного человека — денег у вас почему-то не было.
— Да нет, что вы… Я вам все объясню.
— Не надо заговариваться. Отвечайте кратко: откуда у вас в последнее время появились деньги?
— Так я же говорю — скопил.
— Хорошо. Отвечу я за вас. Деньги у вас от Проханова.
И снова кровь стала отливать от лица Делигова.
— Зачем вы запутываете и меня и, главное, себя? Ведь от вашей чистосердечности сейчас зависит все ваше будущее. Неужели вы этого не понимаете? — Лузнин помолчал и заговорил снова. — Поймите, я вас не вызвал к себе официально, а пришел к вам.
Делигов вскочил и, стоя, вперил взгляд в Лузнина. Напряженный, острый взгляд… Острый взгляд! Ну, конечно, вспомнилась Людочка и ее розовые пальчики у глаз. Разумеется, он…
Лузнин улыбнулся.
А зачем вы, Яков Андреич, кружили вокруг моего дома?
— Ну, ходил… А что с того?
— Вот именно: что с того, что ходил? Никому не возбраняется ходить там, где человеку захочется.
Яков Андреевич согласно закивал головой.
— Правда, в рабочее время бросать без присмотра и хозяйского глаза строительство дома-… Вряд ли в этих поступках есть разумные действия.
Делигов вдруг обозлился.
— Мой дом. Хочу строю, хочу гуляю.
— Это уже мужской ответ. — Лузнин поднялся. — Хватит, Делигов. Не поняли вы, не оценили желания помочь вам. Вы запутались, или, скорее всего, вас запутали. А если говорить жестче — вас просто-напросто купили, и купили по дешевой цене. Нам-то картина ясна. И должен вам сказать, что Маргарита была куда откровенней.
— Ах, сволочь какая! — вырвалось у Делигова. — Тварь продажная.
Лузнин поморщился.
— А вы-то сами честнее Гунцевой?
— Сволочь она паршивая! Сводня, потаскуха…
По словам Делигова, Маргарита мстила Проханову. Ей теперь не на что жить.
— Достаточно! — остановил Делигова Павел Иванович. — Завтра, уважаемый Яков Андреевич, придется поставить все на официальную ногу. Прошу с утра пожаловать в прокуратуру. Одновременно еще раз вызовем и Проханова, вашего финансиста и хозяина. И будьте уверены: самым подробным образом уточним, как он вам давал инструкции и для какой цели!
— И отца Василия? — вскрикнул
Делигов. — И этот продал? — Он схватился за голову, но, сообразив, что опять выдает себя, забормотал: — Но я-то при чем? Что я сделал?.. А вообще… Вызывайте кого хотите…— Разумеется. Надо же знать, кому потребовалось ускорить смерть больного человека. В наше право входит и расследование причин — кому срочно потребовалось запутать следствие, направить его по совершенно ложному следу. Может, подскажете? Или дать время на размышления?
— Я думаю… думаю, — Делигов с трудом подбирал слова. До него, ио всей видимости, почти не доходили слова Лузнина. — Я думаю, гражданин прокурор, кто ненавидит церковь и господа бога, тот и…
Лузнин даже вздрогнул от этих слов. Вспомнился телефонный разговор. Те же слова, та же интонация…
«Преступление против совести человеческой»
Рано утром на квартиру к Лузнину прибежала Павлина Афанасьевна.
— Павел Иваныч! Беда! Ох, беда какая!
Павлина Афанасьевна затряслась в беззвучных рыданиях.
— Марья… Марьюшка-то… Ох, батюшки мои!..
— Да что случилось-то? Говорите скорее, — вскричал Лузнин.
— Повесилась… Повесилась, наверно, бедняжка моя!
— Да неужто? Где? Когда?
— Ох, сил моих нет! Ведь этот супостат дом на ее имя перевел. Под самым городом. О господи! Не могу я…
— Когда же это случилось?
— Позавчера я в магазин ушла, а когда вернулась, ее и след простыл…
— Что ж вы ни слова мне не сказали?
— Я-то знала разве? Ох, горюшко мое горькое! Что ж теперь делать-то?
— А как вы узнали?
— Ну, как же? — спохватилась Павлина Афанасьевна. — Письмо пришло от Марьюшки. Вчера вечером получила его. Я прочла — и дух у меня перехватило. Думала, шутит. Бросилась тебя искать. Ни дома нет, ни в прокуратуре. Я — в милицию. К Виктору твоему…
— К Соловейкину, что ли?
— К нему, к нему! Ох, господи боже мой!
— Но где же он сам-то?
— В город уехал.
— А письмо с вами? Где оно?
Павлина Афанасьевна молча сунула в руки Лузнина смятый конверт. Павел Иванович торопливо развернул его и вытащил такой же смятый листок. Уже сам листок этот и его вид о многом говорили.
«Дорогая моя тетя Павлина, — с трудом стал разбирать написанные карандашом строчки. — Знаю, что волнуетесь, по я не могла предупредить. Так все неожиданно. Прямо на дороге меня перехватил батюшка. Мы уехали с ним на машине. Я теперь владелица целого дома. Пишу сейчас одна. Батюшка уехал. И вообще я одна, совсем одна. Дом большой, пустой…»
Дальше стояла клякса; строчки, написанные фиолетовым карандашом, расплылись. Разобрать было возможно только следующую строчку.
«…пустота везде. Нет, не вынесу. Все это мне не нужно. Все равно я пропащий человек. Все время глушу тоску водкой. И не могу забыть Сашеньку. Стоит он перед моими глазами.
Писать больше не могу. Тянет выпить, а нечего…
Жить не хочу.
Прощайте, дорогая моя тетя Павлина.
Прощайте. И не ругайте меня… М. И.».
Пока Лузнин читал письмо, Павлина Афанасьевна смотрела ка него с надеждой, будто ожидала, что он опровергнет все это страшное…