Человек с разрушенных холмов

– Они тебе что-нибудь рассказали? О Бэлче?

– Я встречался с ним… у костра Хинга и остальных. Он мне не понравился.

Мы поели, и он стал показывать мне местность. Вода была в основном солончаковая или почти солончаковая. Глубокие каньоны перерезали плоскогорье в самых неожиданных местах. На дне некоторых из них имелись поросшие сочной травой луга, другие заросли меските. Тут также хватало неровных, каменистых и пересеченных участков.

– В этих каньонах бродит скот, которому уже не меньше десяти лет и который никогда не клеймили. Попадаются даже бизоны.

– Насчет Бэлча, – напомнил я.

– Нехороший человек… и вся его компания не лучше.

– Давай поподробней.

– Джори Бентон, Клаус Ингерман и Накис Вансен получают сороковник в месяц. Обычные работники имеют тридцатку, и Бэлч пустил слух, что если они проявят себя, то тоже будут получать сорок.

– Проявят себя?

Фуэнтес пожал плечами.

– Будут решительно действовать против тех, кто стоит у них на пути… вроде нас.

– И майора?

– Пока нет. Сэддлер считает, что они не достаточно сильны для этого. Кроме того, есть и другие обстоятельства. По крайней мере, я так думаю, но ведь я всего лишь мексиканец верхом на лошади.

– Покажешь при дневном свете, насколько хорошо ты на ней ездишь.

– Почему бы и нет.

Москиты становились все злей, к тому же холодало, поэтому мы зашли в хижину. У дверей я обернулся, чтобы осмотреться.

Хижина стояла в небольшой живописной лощине, ничем особенно не примечательной, но приметной. Позади нас садилось солнце, оставляя за собой слабое розовое свечение облаков. Где-то ухала сова.

Сильно затоптанный пол в комнате был подметен. Очагом явно мало пользовались. Но и его тоже тщательно вычистили, и в нем горел огонь. Несомненно, на воздухе готовить приятней.

– У Бэлча есть сын? Роджер, кажется?

Лицо Фуэнтеса приняло настороженное выражение.

– По-моему, да. Я встречался с ним.

– Здоровый парень?

– Нет… скорее мелкий. Но очень сильный, очень проворный и… как вы это называете? Жестокий. – Фуэнтес помолчал, обдумывая сказанное. – Он здорово работает кулаками. Очень здорово. Любит задать перцу. Первый раз я видел его в Форт-Гриффине. Он там избил женщину из дансинга. Сильно избил, а ее парень, крупный и мощный, набросился на Бэлча… Роджер быстро двигается. Он наклоняет голову, чтобы подобраться поближе, а потом наносит короткие тяжелые удары в живот. Вот так малыш отделал детину, но в конце концов их растащили, а в Форт-Гриффине не принято просто так останавливать драку. Нехорошая драка, сеньор, очень нехорошая. – Фуэнтес вытащил еще одну сигару и прикурил. Он изобразил спичкой вопрошающий жест. – А у тебя есть причины интересоваться этим, амиго? Что-нибудь серьезное?

– Ну… вообще-то нет. Просто слышал о нем кое-что.

Фуэнтес затянулся сигарой.

– Он ездит… где только захочет. Много ездит. И напрашивается на неприятности. Думаю, старается показать, что он лучше всех остальных. Любит затевать драки с крупными мужчинами и одерживать над ними верх…

Это следовало запомнить. Бэлч наклонял голову и наносил короткие удары с близкого расстояния. Видимо, занимался боксом и научился драться с соперниками больше и сильнее, чем он сам, что давало ему значительное преимущество. Ведь большинство мужчин знают о драке очень мало. Поэтому тот, кто кое-что понимал в боксе, без особых трудностей расправлялся с ними.

Это я запомню.

Глава 4

Еще до того, как взошло солнце, мы миновали раскинувшееся у подножия белой растрескавшейся скалы скудное, иссохшее пастбище и оказались среди расколотых холмов. Пока мы не заезжали в каньоны, перед нами расстилалась бескрайняя высокогорная равнина, границей которой служило только небо. Меня остановили выбеленные солнцем и ветром человеческие кости; сквозь ребра грудной клетки – там, где когда-то билось сердце, – проросла трава. Рядом чернели остатки обгоревшего фургона.

– Какой-то пионер отыграл здесь вальс на скрипке. Ржавые ободья от колес фургона, мощные дубовые ступицы, разбросанные болты и обуглившиеся деревяшки. Не так уж много оставляет после себя человек.

Фуэнтес показал на кости.

– И мы с тобой также, амиго… когда-нибудь.

– Я как ирландец, Фуэнтес. Если бы знал, где умру, никогда бы не приблизился к этому месту.

– Умереть – ничто. Вот ты жив, и вот тебя уже нет. Одно лишь важно, чтобы перед концом ты смог сказать: «Я был мужчиной». – Мы двинулись дальше. – Жить по чести, амиго. Вот что имеет значение. Я – vaquero [3] . От меня ждут малого. Но сам я жду от себя многого. Что нужно мужчине? Немного еды, когда он голоден, и хотя бы раз в жизни —женщину, которая его любит. Ну и конечно, хороших лошадей, чтобы ездить.

3

Ковбой (исп.).

– Ты забыл о двух вещах: лассо, которое не рвется, и револьвер, который не висит без дела, когда в тебя целятся.

Он усмехнулся:

– Ты слишком много хочешь, амиго. С таким лассо и таким револьвером можно жить вечно!

Мы принялись разыскивать скот. Я завернул нескольких животных, которые паслись поблизости, и начал сгонять их в кучу. Они бы и так не ушли слишком далеко, однако, когда мы вернемся сюда с большим стадом, их будет легче забрать.

Нам предстояла медленная и хлопотная работа: выгнать скот из каньонов и направить в сторону равнины.

Мы носились по пересеченной местности, где заросли меските чередовались с зарослями опунции. Некоторые экземпляры этого кактуса оказались такими большими, каких я никогда в жизни не видел.

Мне сразу захотелось иметь куртку из кожи или хотя бы плотной ткани. Фуэнтеса спасала куртка из оленьих шкур, поэтому ему было немного легче. Собирая скот, мы забрались в кустарник. Некоторые старые бодливые быки сновали в густых зарослях как черти и повиновались не лучше кугуаров.

Когда наконец нам удалось выгнать их из кустарника, они, сделав круг, стремительно рванули назад. Мы с Фуэнтесом ездили на хорошо объезженных лошадях, но и им пришлось потрудиться, заставляя скот двигаться.

У меня под рубашкой по груди и спине струился пот, кожа зудела от пыли. Стоило только остановиться, как тут же налетали оводы. Всю жизнь я имел дело со скотом, но эта работа казалась самой тяжелой.

Довольно часто в расселинах не оказывалось животных. Мы могли проехать до самого конца и ничего не обнаружить. В других попадались небольшие группы – пять-шесть коров, иногда чуть больше. К полудню мы погнали к равнине пятьдесят или шестьдесят голов, среди которых почти отсутствовал молодняк.

Солнце уже миновало полуденную отметку, когда Фуэнтес взобрался на возвышенность и помахал мне сомбреро. Замечательная шляпа. Я всегда восхищался мексиканскими сомбреро.

– Тут внизу тень и ручей, – указал он, когда я подъехал.

Мы свели лошадей по склону и оказались в низине между холмов. Там росли два огромных хлопковых дерева и несколько ив, а ниже по течению – множество меските.

Ручей оказался лишь струйкой воды, бьющей из-под скалы, возле которой собралась небольшая лужица, где могли пить лошади. Пробежав всего семьдесят ярдов, он исчезал под землей.