Человек, ставший Богом. Воскресение

Теперь они оба могли различить, что кричали люди, собравшиеся на улице:

– Смерть богохульнику!

– Полагаю, я правильно догадался, о чем ты думаешь, – сказал Пилат. – Если я, прокуратор Иудеи, освобожу тебя, ты окажешься пешкой в моей игре. Однако сейчас ты должен осознать, что ставка в игре – твоя жизнь.

Пилат встал и направился к двери.

– Прикажите людям, собравшимся внизу, замолчать, или я рассержусь.

– Я им уже приказывал, – ответил стражник. – Но это толпа священников. Может, все-таки следует побить их палками?

Пилат выругался и захлопнул дверь. Он обратился к Иисусу, который не изменил позы и теперь стоял спиной к прокуратору:

– Слушай меня внимательно! На улице вот-вот из-за тебя вспыхнет мятеж. Было бы хорошо, если бы ты поскорее нашел доводы в свою защиту. Мы не можем торчать здесь весь день. Ты потомок Давида? Если да, подтверди, и этого будет более чем достаточно. Но скажи поскорее! Тогда я смогу немедленно освободить тебя, а чуть позже мы установим твою принадлежность.

Пилат зашагал из угла в угол.

– Возможно, Рим не проявит враждебности к законному царю Иудеи.

Иисус посмотрел на Пилата. Хитрый. Честолюбивый. Солги и получи царский венец. Под всевидящим оком Господа?!

В окно влетел камень. Крики стали неистовыми. Одна, а то и две сотни старых бородатых фанатиков требовали крови! И только потому, что их древние обычаи были опорочены!

«Если в Риме кто-нибудь примется утверждать, будто он сын Юпитера…» – подумал Пилат.

Нет, такого человека не встретят с распростертыми объятиями! Цезарь разгневается. У богов есть веские основания оставаться наверху и не плодить ублюдков! Даже Геркулес был бы брошен в тюрьму!

– Проклятие! – прошептал Пилат на арамейском языке.

Прокуратор выучил это слово: Maflouq!На латыни эквивалента не существовало, по крайней мере столь хлесткого. Пилат открыл дверь.

– Охрана!

Пилат позвал так громко, что все подскочили. Командир охранников не заставил себя ждать. Пилат на минуту задумался. Этот таинственный иудей вряд ли скажет что-нибудь определенное, а Пилату совершенно не хотелось доставлять Синедриону удовольствие. Необходимо было взять ситуацию под контроль.

– Командир, выставь двадцать вооруженных людей перед террасой.

Потом прокуратор повернулся к Иисусу и спросил:

– Значит, тебе нечего сказать?

– Я невиновен.

Пилат недоверчиво посмотрел на Иисуса. Невиновен, да, но не в смысле, противоположном смыслу слова «виновен». И этот человек заставил Синедрион дрожать от страха?

– Твоя невиновность никого не волнует! – воскликнул Пилат. – Невиновность никогда не имела значения, когда речь шла об интересах отдельных людей и целых народов!

Дорога была каждая минута, а человек, голова которого была поставлена на кон, не нашел ничего лучшего, чем заявить о своей невиновности!

– В данный момент в твоих руках судьба твоего народа. Хочешь ли ты стать вождем иудейского народа? Интересы иудеев и Рима могут совпасть. Ведь совпадали же они при Ироде Великом. Ты понимаешь меня?

Иисус пребывал в полнейшей растерянности. Неужели для этих людей не было ничего важнее светской власти? Но в то же время ему не давал покоя и другой вопрос: неужели на протяжении всей своей жизни он только и делал, что готовился принести себя в жертву? Но ради чего? Иисуса охватила тревога, и он не нашел слов, чтобы ответить Пилату.

«Он не верит мне, – думал Пилат. – Он думает, что я только притворяюсь».

Прокула приоткрыла дверь и долго смотрела на Иисуса, потом, не выдержав взгляда Пилата, ушла.

– Давай спустимся, – предложил Пилат.

Прокуратор открыл дверь и резким кивком обратил на себя внимание секретаря и стражников.

– Проводите его вниз вместе со мной.

Они вышли на устланный плитами помост, нависавший над террасой. Собравшиеся снаружи приблизились к ним, однако они не решались дотрагиваться до стен языческого дворца, поскольку боялись осквернить тело и душу. Ну конечно! Назревал скандал. Пилат окинул толпу взглядом: одни раввины, их подручные и доносчики, ловко управляемые саддукеями! И уже только поэтому прокуратору захотелось сыграть с ними злую шутку.

Раввины вновь начали кричать. Вернее, издавать душераздирающие вопли.

– Замолчите! – грубо приказал Пилат на латыни.

Эхо его приказа отразилось от стен дворца, перелетело через стены укреплений и растворилось в Иудейских горах. Гнев римлянина сразу же отрезвил и одновременно встревожил раввинов. В центре стоял Годолия, плотно сцепив зубы.

– Я понимаю, – продолжил Пилат, – вы пришли, чтобы потребовать освобождения вашего царя.

И прокуратор показал рукой на Иисуса, который устремил на толпу застывший взор.

Ответом Пилату стали крики, свист, сжатые кулаки.

– Тише! – вновь крикнул Пилат. – Неужели вы думаете, что мне нужен царь иудеев?

Годолия стал красным, как переспевший гранат. Бессонница не только не обессилила его, но, напротив, наделила еще большей энергией.

– Перестань оскорблять нас! Этот человек не только не наш царь, но и вообще не царь! Он самозванец!

Пилат с нескрываемым удовольствием смотрел на Годолию, который начал терять над собой контроль.

– Распни его! – кричал Годолия. – Мы приговорили его к смерти, поскольку он осквернил нашу религию!

Раввины вторили Годолии:

– Распни его! Распни!

Однако это сборище вполне могло спровоцировать беспорядки! А прокуратору это было ни к чему. Конечно, он быстро подавил бы мятеж, но Рим непременно провел бы расследование…

– Почему? Что плохого он вам сделал? – спросил Пилат.

– Ты не понимаешь нашей веры! Распни его!

Пилат повернулся к Иисусу.

– Говори же! – буквально выдохнул прокуратор.

Но Иисус, казалось, окаменел. Взять в свои руки власть и иметь дело с этими людьми!

– По традиции в преддверии вашего праздника я освобождаю одного арестованного, – сказал Пилат. – Арестованных двое – он и Иисус Варавва! [5]

– Кто такой Варавва? – спросил один из раввинов, нахмурив брови. – Он наш человек?

– Кто такой Варавва? – спросил Годолия у левита.

5

Евангелисты, сообщившие нам имя Иисуса Вараввы, похоже, не осознавали, что на древнееврейском языке это имя означает «Сын Отца» или в более широком смысле «Сын Господа». Совпадение между именем и Божественным происхождением, в чем обвиняли Иисуса, представляется слишком значимым, чтобы оказаться случайностью. Вполне вероятно, что Пилат выдумал это имя, чтобы получить последнюю возможность освободить Иисуса.