Человек, ставший Богом. Воскресение

– Что?! – воскликнул Каиафа.

– Иисус и его сотрапезники не станут дожидаться нас.

В комнату вошел левит и сообщил, что римский командир хочет видеть первосвященника. Искариот дрожал от страха. Священники обменялись взглядами.

– Пусть войдет, – сказал немного растерявшийся Каиафа.

– Добрый вечер, ваше святейшество, – сказал командир, решительно направившись к первосвященнику.

– Это дом священника! Не дотрагивайся ни до чего! – воскликнул Каиафа.

– Только мои ноги дотрагиваются до земли, – с откровенной иронией в голосе заметил командир, позволив себе немного расслабиться. – Но я думал, что это вы не входите в дома язычников.

Он говорил на превосходном арамейском языке. Вероятно, он уже много лет служил в Палестине. Каиафа, Анна и Годолия сразу же поняли, что за нарочитым спокойствием пришельца, его горящими глазами и начищенными до блеска доспехами таится угроза, и поэтому ничего не сказали в ответ.

– Его превосходительство прокуратор Иудеи Понтий Пилат, – продолжил командир, – поручил мне сообщить вам, что Иисус Галилеянин не должен быть арестован без участия римских солдат.

Он посмотрел на дрожавшего Искариота с равнодушием, с каким обычно смотрят на бродячих собак. Трое священников молчали, обдумывая смысл послания.

– Такие предосторожности излишни, – наконец сказал Каиафа. – Мы арестуем человека тайно. Это не вызовет никаких волнений.

«Но как Пилат узнал о наших планах?» – мысленно спрашивали себя Анна и Годолия.

– Тайно или открыто – это не имеет значения, – возразил командир. – Приказ есть приказ. Могу добавить, что, если арест будет произведен без участия римлян, прокуратор Иудеи отдаст приказ освободить Иисуса.

– Речь идет о религиозном деле, – заметил побледневший Годолия. – Нам запрещают арестовывать возмутителя спокойствия?

– До сих пор его действия не вызывали беспорядков, – сказал военный. – Вас всего лишь просят выполнить приказ прокуратора Иудеи. Вот и все. Спокойной ночи.

И командир ушел.

Трое священников были возмущены до глубины души. Иуда жадно ловил ртом воздух.

– Что это значит? – наконец произнес Каиафа. – Или он запрещает намарестовывать Иисуса, или он потерял к нему интерес. Зачем нужны солдаты?

Годолия прошелся по комнате.

– Пилат, – начал он, – допускает, что это религиозное дело и что охрана Храма уполномочена, в соответствии с нашими договоренностями с Римом, арестовать Иисуса.

– Значит, – сделал вывод Годолия, подняв вверх указательный палец, – он хочет, чтобы мы не ударили в грязь лицом, вот и все. Он не хочет, чтобы человек был убит во время ареста, например.

– Но почему Пилат проявляет к Иисусу столь пристальный интерес? – прошептал Анна.

В комнату вновь вошел левит и сообщил, что шестеро вооруженных римских солдат ждут у дверей. Их возглавляет командир, который только что здесь был.

– Им известно не только о наших действиях, но даже о планах, – сказал Годолия.

– Хорошо! Хорошо! – раздраженно воскликнул Каиафа.

– Позволят ли они нам распять его? – спросил Анна у Годолии.

– Сомневаюсь, – ответил Годолия. – Такой интерес свидетельствует о том, что прокуратор откажет нам в разрешении.

– Да будет он проклят! – вскричал Каиафа, ударив кулаком по столу. – Да будет Пилат проклят!

– Гнев не исправит ситуацию, – сказал Анна. – Предлагаю принять выдвинутые условия, пусть мы и считаем их неприемлемыми, но отныне чаще прибегать к хитрым ходам. Мы арестуем этого человека. Где он сейчас может находиться? – спросил он у Искариота, близкого к обмороку.

– Вероятно, они укрылись в Гефсиманском саду.

– Прекрасно, – сказал Анна. – Годолия» пошли охранников в Гефсиманский сад.

– Но сначала один вопрос, – вмешался Каиафа. – Мы его арестуем. А потом? Если Пилат выступит против распятия, мы сгорим от стыда, поскольку нам придется отпустить арестованного.

– Пилат – не хозяин положения, – возразил Анна. – Мы можем надавить на него. Мы соберем толпу около его резиденции, на той стороне улицы, и толпа потребует приговорить Иисуса к смерти. Я смогу собрать не менее пятисот человек. Это неминуемо вызовет у римлянина тревогу. Ведь тогда ответственность за уличные беспорядки ляжет на него.

Годолия направился к двери, но Анна остановил его, задав вопрос:

– Как ты думаешь, почему Пилат интересуется Иисусом?

– Во всем виновата его жена. Эта старая дура считает Иисуса кудесником.

– Нет! – возразил Анна. – Римский прокуратор никогда не пойдет на поводу у своей капризной жены. Причина кроется в чем-то другом.

– И что же это может быть? – спросил Каиафа.

Анна потеребил бороду.

– Вероятно, он хочет использовать Иисуса в игре против нас. Например, сделать его фактическим царем Иудеи.

– Что? – недоверчиво откликнулся Каиафа.

– Царь-клиент. Как Ирод Великий. Как тетрарх, – объяснил Анна. – Очень удобно. При человеке, которого сделали царем и одновременно первосвященником, ситуация заметно упростится. Для римлян это гарантия мира. Не надо питать иллюзий, Годолия, – если нас выпроводят за дверь, в лучшем случае никто не станет оплакивать нашу судьбу.

– Ты хочешь сказать, – пробормотал Искариот, – что Иисус мог бы действительно стать царем Иудеи и первосвященником?

– Идем, Искариот. Жребий брошен, – ответил Годолия.

– Нет! – застонал Иуда.

– Ты хочешь, чтобы тебя арестовали? – спросил Годолия. – Идем, говорю тебе!

И он бесцеремонно вытолкал Иуду в ночь.

Анна и Каиафа налили себе вина.

– Ты уверен? – спросила Прокула, глядя на супруга поверх чаши с фруктами, поданными на десерт. – Ты уверен, что они не причинят ему зла?

– Я уже тебе сказал. По крайней мере до тех пор, пока не учинят над ним суд.