Человек-змея

Во-вторых, он определит степень вменяемости: понимаю ли я, где нахожусь, и какое сегодня число. Как с памятью: оперативной, кратковременной, долговременной? Соблюдаю ли элементарные правила гигиены? Поддавшись депрессии (в моей ситуации именно такой диагноз представляется наиболее вероятным), многие предпочитают махнуть на себя рукой. Трёхдневная щетина, хлопья перхоти на одежде, незаправленная рубашка или волосатое пузо, пробивающееся через отсутствующие пуговицы, — и твои акции катастрофически падают. Поэтому, завернув в уборную, я намочил руки, пригладил волосы и сжевал сразу несколько пластинок жвачки, которую по пути сюда стащил со столика для анализов.

— Как вы сейчас себя чувствуете?

— Нормально. Голова немного кружится и горло болит.

— Да, оно слегка поцарапано. Пара дней и пара таблеток аспирина, и всё будет в порядке, — кивает Карлайл, а в жёлтом блокноте записывает: «Больной жалуется на боль в горле». — Мистер Флетчер… можно мне называть вас Дэниелом? — Переведи телефон в режим неформальной работы, разряди обстановку и затягивай сеть. Пусть глупый карась успокоится!

— Да, конечно.

— А вы зовите меня Ричардом, — милостиво позволяет Карлайл и продолжает: — Дэниел, вы должны пройти несколько тестов, которые помогут понять, как вы мыслите и способны ли ответить на биографические вопросы. Вы не против?

— Нет.

На самом деле моё согласие ему нужно как рыбе зонтик. Боже, пошли мне чашечку кофе!

— Дэниел, вы знаете, где находитесь?

— В больнице.

В Голливудской пресвитерианской клинике «Королева ангелов». Именно так написано на форме (сине-зелёной, цвета успокаивающего антифриза), но демонстрировать излишнюю наблюдательность ни к чему. Ещё решит, что я жутко умный, возьмёт блокнот потолще и закажет ленч, приготовившись к долгой пытке.

— А в какой именно?

Качаю головой и убираю с глаз волосы.

— Не знаю, где-то в Лос-Анджелесе.

Кивает, кратко конспектирует мой ответ, затем ставит заглавные РВ, три крестика и третий обводит.

— В какой части больницы мы сейчас сидим?

— Кажется, на третьем этаже. Здесь нет окон, поэтому точнее не скажу.

Вот тут я слукавил: расположение комнаты могу назвать точно. От отделения «Скорой помощи» мы с Уоллесом прошли метров сто, поднялись на четыре этаже на лифте, затем два поворота направо, три налево. Значит, я сижу лицом к югу; окажись здесь окно, оно выходило бы на Фонтан-авеню.

Откидываюсь на спинку стула, скрещиваю ноги, переплетаю на груди руки. Зеркальное отражение моего мучителя, поза называется «Доверься».

— Откуда знаете, что вы на третьем этаже?

В блокноте появляются ПЗ, три крестика, третий снова обведён.

— Мы же на лифте сюда приехали.

— Отлично!

Эксперт ёрзает, но открытую позу не меняет. Почему-то он сел не напротив, а на соседний стул. Ногу на ногу не закидывает, левый локоть опустил на подлокотник (на моём стуле подлокотников нет: Уоллес знал, кого куда сажать), левая рука разглаживает усы и потирает подбородок, грудь расправлена. «Мне нечего скрывать», — всем своим видом показывает психиатр. Очень важно помнить: то, что в журналах по популярной психологии пишут о языке тела, — сплошная ерунда. Перекрещенные руки или ноги могут выражать честность и уверенность в себе с таким же успехом, как скрытность, недоверие и коварство. Чем богаче язык, тем лучше, так что самое главное — вовремя сменить позу.

Мой файл далеко, не дотянуться, а Карлайл знай себе пишет в жёлтом блокноте. Сверху чуть не десять сантиметров оставляет, строчки кривенькие, вниз убегают, так что страница в мгновение ока заканчивается. Почти все слова сокращены, однако буквы не смыкаются, а стоят на расстоянии.

— Знаете, какой сегодня день?

— Четверг, число — восемнадцатое.

— Уверены?

— Да. — Говорить нужно кратко, по существу, но и молчать нельзя: тут же запишет «Замкнутый, неконтактный» или ещё хуже: «Страдает паранойей».

— Откуда вы знаете число?

— Голова заболела в пятницу. Обычно мигрень у меня длится четыре дня, а когда я вчера здесь проснулся, всё было в порядке. — Активно жестикулирую, на слове «вчера» развожу руками. Всё правильно: неподвижные, спрятанные под стол пальцы — первый признак лжеца.

Услышав, что головные боли случались и раньше, Карлайл пролистывает блокнот назад, делает пометку на абзацах, к которым рассчитывает вернуться, и открывает чистую страницу. Заглядывает в мой файл, царапает несколько убегающих вниз строчек, и ручка замирает, большой и указательный палец разглаживают усы: допрос продолжается.

— Так… Можете сказать, какой сейчас месяц и год?

Ёрзаю на стуле, поворачиваю голову налево: надо же изобразить напряжённый мыслительный процесс!

— Август 1987 года, — вздыхаю я, сжимаю левый кулак и бессильно разжимаю. Это раздражение. Дословный перевод: «Ну зачем меня так мучить?»

На первом этапе Карлайл должен определить, насколько хорошо я отвечаю на простейшие вопросы вроде: кто я, где я, какое сегодня число и кто сейчас президент. Примерно так же врач на поле боя оценивает психическое состояние раненого.

Следующий этап — выяснить, понимаю ли я, почему здесь нахожусь, на основании чего он придет к выводу об осознанности передозировки. Проще говоря, что я сделал? Знаю ли я, что это сделал? Надеюсь, он свяжет ответ на вопрос «почему?» с тем, как я оцениваю реальность.

На самом деле всё сводится к элементарному уравнению, логической цепи, которая, образуя круг, мёртвой хваткой кусает собственный хвост. Вопрос первый: «Вы знаете, где находитесь?» Скажешь: «В больнице», и на некоторое время для эксперта ты нормальный. Вопрос второй: «Знаете ли вы, как сюда попали?» Ответ «Вены вскрыл» докажет: ты трезво оцениваешь ситуацию и отвечаешь за свои поступки. Вопрос третий: «Почему вы вскрыли себе вены?» Скажешь: «Чтобы больше не видеть зелёных человечков и не слышать голоса» — от репутации здравомыслящего не останется следа, и тебя закроют в дурке. Но стоит замкнуть логическую цепь, и ты на полпути домой.

— Дэниел, теперь посчитайте от ста в обратном порядке, каждый раз вычитая по семь. Задание понятно?

Я кивнул.

— Не торопитесь. Главное — начните, и я вас остановлю.

Нужно притвориться, что задание нелёгкое, и я прикладываю все силы, чтобы его выполнить.

— Девяносто три… восемьдесят шесть… — закрываю глаза и мерно раскачиваю рукой, словно такт отсчитываю, — …семьдесят девять… семьдесят два… шестьдесят пять…

— Спасибо, достаточно. — Вот так всегда: обрывают на пятом или шестом вычислении.

Обратный отсчёт — своеобразный тест, а семь — оптимальное число, которым может оперировать кратковременная память. Слабая кратковременная память — первый признак депрессии, демонстрировать которую мне совершенно ни к чему.

С цифрами я всегда дружил, тасую их в голове, словно карты. Размеры предметов определяю на глаз: расстояния, углы, объёмы. Дело здесь даже не в практике, просто у меня с самого детства такая способность.

Следующие задания четырёхфазные: фиксируешь — запоминаешь — называешь — показываешь. Эксперт называет три предмета, которые мне следует запомнить: мяч, дуб, дом. Затем просит следовать указаниям и поднимает карточку с надписью: «Закройте глаза», жирно выведенной маркером. Закрываю. «Отлично, теперь откройте. Возьмите карточку в правую руку. Хорошо. Сложите её пополам. Положите на пол. Замечательно. — Поднимает со стола карандаш. — Назовите этот предмет». Называю. Задаёт тот же вопрос, показывая на свои часы. Называю часы. «Какие три слова я назвал в начале теста?»