Человек

— Очень интересно, что же вам ответили?

— В том-то и дело, что директор про случай с Балалайкиной уже забыл, да и, наверное, представить себе не мог, что учащиеся четвертого класса всё об этом в подробностях знают. Нет, говорит, никогда четверки при таких оценках не будет. Будет двойка, в лучшем случае, если учитель очень сжалится, то может поставить и троечку. Так, что когда я говорил нашей классной руководительнице, что она труслива, лжива и подловата, то знал, о чем и кому говорю.

— Да, она по-своему, конечно, виновата. Но ты не прав. И знаешь, почему? Во-первых, потому, что ты еще сосунок, и не тебе судить поступки взрослых людей, так как просто можешь не знать всех мотивов, толкнувших ее на это. А во-вторых, и в главных, ты не прав потому, что пока что, на сегодняшний день, ты полностью от нее зависишь. Твоей любимой Балалайкиной, после трех двоек она вывела пятерку, а тебе, после трех пятерок выведет двойку, и ничего не поделаешь, никто не спасет, не поможет, не выручит. Так устроен наш мир, в котором кошка всегда съедает мышку и никогда наоборот. Понятно?

— По-твоему получается, что человек должен лизать интимные, плохо пахнущие места всем тем, от кого он зависит?

— Это не по-моему, а по-общечеловечески.

— То есть, я правильно понял? Ты говоришь мне: «Я — алкаш, лицемер, блудливая сволочь, плохой муж, плохой отец, но я тебя кормлю, мой мальчик, ты от меня зависишь и поэтому должен держать язык за зубами». Правильно?

— Я б и сам лучше не сформулировал.

— А если мне все это противно? Если я не хочу так жить?

— Заставят, Андрюша. Заставят. Поверь, сначала сломают, а затем…

— И ты мне поверь. Тот, кто думает, что заставит, сам сто раз потом об этом пожалеет.

— Это что же, угрозы пошли?

— Нет. Это та самая правда, которую все вы боитесь.

— Кто это все?

— Все — это учительница Таисия Львовна, мать, ты.

— Так и знал, что начнешь с учительницы, а закончишь родным отцом.

— Конечно, ты знал, а иначе зачем бы ты кинулся ее оправдывать и защищать? Ты не ее, ты себя защищал. Ведь вы же с ней схожи, как два ужа, рожденные только ползать. Все то, что я ей на уроке высказал, все это и тебе подходит.

— В чем же моя трусость, ложь и подлость?

— Ну, во-первых, в том, что мать не любишь, а говоришь «люблю». Вот тебе и ложь, и подлость, и трусость вместе взятые. Во-вторых…

Борис Перепелкин не дал сыну договорить. Сильным ударом кулака он сбил его с ног и стал жестоко избивать. Его давно уже трясло от сыновьих нравоучений, но он старался сдерживаться. Он слушал сына и не верил ушам своим. Позвал для того, чтобы устроить выволочку, а тот пришел и как совесть, явившаяся в человеческом облике, стал выворачивать душу наизнанку.

Утром, проснувшись с больной головой, Перепелкин старший ужаснулся, вспомнив, что вчера натворил. На дрожащих, подгибающихся, ногах он засеменил в комнату сына.

— Какая Тигра Львовна? Какая Балалайкина? — Андрей никак не мог понять, что от него хочет отец, про кого спрашивает. — Пап, дай поспать.

— Так значит, мы вчера не говорили? — Все не унимался глава семейства, с нездоровым любопытством щупая и осматривая лицо и тело Андрея.

— Я не виноват. Ты, как пришел, сразу в кровать бухнулся. Хочешь, сегодня поговорим.

— Нет-нет, что ты. Мне вчерашнего разговора на всю жизнь хватит, — смеясь, сказал Перепелкин, заботливо укрывая сына.

7.03.2003 г.

Приятели

В кафе, за чаем с бисквитами, сидели два приятеля, Баракин и Щербатов.

— Уверяю тебя, — говорил Баракин, — за деньги, даже самый безобразный, купит самую прекрасную. Возьмём двух претендентов на сердце красавицы, Любимого и Постылого. У Постылого деньги, у Любимого ветер в карманах. Посмотрим, кто победит.

Вижу, как наяву, что будет происходить. Постылый, станет дарить букеты, влюблённые над ним подсмеиваться. Но у Любимого, со временем, в сердце зашевелится змейка. Ведь и он был бы не прочь дарить цветы. Красавица, почувствовав печаль, станет успокаивать, уверять, что сам факт его существования для неё наилучший подарок. Ей удастся, на какое-то время, отвлечь желанного от грустных мыслей, убедить избранника, что ей ничего не надо, кроме его любви. И снова воцарится мир и спокойствие.

Но, Постылый, меняет тактику. Говорит влюбленным о том, что глядя на их гармонию, перестает искать своего и отступается. Более того, покупает молодой паре квартиру, за свой счет её меблирует. Девушке дарит свадебное платье немыслимой красоты, счастливому сопернику — костюм и автомобиль. Но, и это не всё. Жертвует, крупные суммы во все мыслимые и немыслимые благотворительные фонды, во имя их великой любви. Влюблённым открывает счёт в банке. Как говорится, живи да радуйся.

Но, у Любимого свой взгляд на подарки, он от всего отказывается. Не желает жить в подаренной квартире, не хочет, чтобы его краса ненаглядная носила изумительной красоты платье. Не хочет, чтобы во имя их великой любви, какое-то третье лицо, жертвовало сумасшедшие деньги вдовам и сиротам.

И тут, в девичьем сердце, появляются первые признаки недовольства Любимым, не способным, как ей это видится, оценить чужое благородство. Но в угоду избраннику, ради мира и спокойствия, допустим невозможное, отказывается от всего, и они продолжают жить, как жили, то есть в любви и согласии. Любимый и Любимая.

Живут, время проходит, и вдруг оба понимают, что жизнь безнадёжно омрачена. Говорить об этом, копаться в причинах, ни ей, ни ему не хочется. Он начинает прикладываться к рюмочке, она его пытается лечить. Нуждается в средствах. И тут, Постылый наносит, последний, сокрушительный удар. За которым полная победа. Предлагает.. Нет. Ни деньги, а лечение в хорошей клинике. И в тот момент, когда алкоголику в больнице, ставя капельницу ржавой иглой продырявят вену. Поверь мне, Любимый с Постылым, в сознании девушки, поменяются местами.

Прижимаясь в постельке к расчетливому проходимцу, красавица с негодованием в голосе, скажет о прежнем: «Сопляк! Сам во всём виноват».

И попробуй мне возразить.

Щербатов не ответил. Пил чай, ел бисквит, и с состраданием смотрел на Баракина.

2008 г.

Приятная беседа

Брезгунов с братом, сидя за бутылочкой на кухне, обсуждали начальника жены.

— Говоришь и фамилия кошачья? — Интересовался брат.