ЧЕЛОВЕК
Шрифт:
– Запомни, Филькин, настоящего не существует. Есть только прошлое и будущее. Точка.
Он так и не успел до конца справиться с пуговицами, когда почувствовал нож, приставленный к горлу. Стоявший за его спиной грабитель, с интонацией школьного учителя, ему на это заметил:
– Точку ставить пока воздержимся. Если будете вести себя смирно, ограничимся запятой.
Приятель Филькина почувствовал, как чьи-то проворные руки чистят его карманы. Он непроизвольно испортил воздух.
– То-то же, - засмеялся грабитель. – Действительность любого фантазера заставит себя уважать. От Настоящего еще никто никогда
Когда грабители убежали, приятель Филькина смог выдавить из себя только одно:
– Кажется, я обмочился.
2009 г.
Знакомая
Попал я как-то в новую компанию, и подошла ко мне для знакомства очередная парочка, муж с женой.
– Будем знакомы, - сказал муж и представил себя и супругу. – Меня зовут Геннадий, а это Валерия, моя вторая половина. Не самая лучшая, надо заметить, а если уж говорить, не лукавя, то это та самая свинья, которая всегда грязь найдет.
– Это он про мой веселый нрав, - спокойно пояснила Валерия и тут же, при муже и гостях, недвусмысленно мне подмигнула.
Я смутился.
– Не церемоньтесь, - успокоил меня ее муж, - она все равно в штаны к вам залезет. Здесь нет ни одного смертного, с кем бы она не переспала.
– Ох, Генка, не предвосхищай событий, а вдруг товарищ бессмертный, - шутила Валерия, все больше и больше смущая меня своей развязностью и кокетством.
– Это в смысле «Кощей»? – хохотнул Геннадий и, заметив приятеля, оставил нас.
Я стоял в оцепенении и не знал, как на все это реагировать. К подобной свободе в общении с малознакомыми людьми я не привык.
Пророчества Геннадия стали сбываться уже за столом, а то, что я не «бессмертный», она мне объяснила той же ночью.
Затем встречались еще пару раз; она просила, чтобы я отвел ее в Храм. Грехи замаливать намеревалась. Но поход в церковь, начавшийся с милостыни нищим, закончился покупкой свечей и водружением их перед иконами. На большее ее не хватило. Ни исповедаться, ни службу отстоять она не захотела.
Сказала: «Как-нибудь в другой раз».
И мы поехали развратничать ко мне на квартиру.
– Мой муж милиционер, а я бывшая валютная проститутка, теперь домохозяйка, - говорила Валерия, когда мы гуляли с ней по Ботаническому саду.
– Сотрудники, как правило, на учителях или на врачах женятся, - сказал я.
– Да. Точно. Нижние чины, а мой-то давно уже не «мальчик». По молодости лет и у него была жена «дохтурша», ходила в белом халате не только на работе, но и дома.
И постоянно его пичкала таблетками. Да, и то сказать, ты прав, по образованию я - учительница. Педагогический, в свое время заканчивала. Ну, а потом понеслось. А сказать точнее, понеслась Валерка по «кочкам».
Генка тогда меня спас, из трясины вытащил. Я за это ему всегда, по гроб жизни буду верна и благодарна. Он потому так легко и относится к моим интрижкам, что знает - в душе, в сердце своем, я всегда с ним. Ведь он же у меня единственный.
«Ну, - думаю, - и живи с мужем, раз у вас такая идиллия».
Перестал с ней встречаться, а потом узнал от общих знакомых, что и у «единственного» запас терпения кончается. Стрелял
Геннадий в нее из своего табельного оружия, лежит Валерия в реанимации. В нее стрелял и в очередного «смертного». Жену покалечил, «смертного» убил.А ведь и я мог оказаться на месте последнего.
2000 г.
Издержки профессии
Гинеколог Сергей Ксенофонтович Лобков приехал в родное село хоронить отца. Избежать неприятных разговоров с односельчанами не удалось.
На поминках он напился, вышел посидеть, покурить на скамеечку у дома и к нему подсел сосед, Кузьма Иванович, давний друг отца. У них завязался разговор.
– Ксенофонт говорил мне, что у тебя специальность бесстыжая, - начал дядя Кузьма.
– Бабам под юбки заглядаешь, да с них же за это деньжищу дерёшь.
– Стыдно Вам, Кузьма Иванович, такие вещи говорить.
– стал оправдываться Лобков.
– Начнём с того, что деньжищ не платят, в пору нищенствовать идти.
– Знать, тебе и деньги не важны, лишь бы только под юбку заглянуть?
– Да, зачем мне под юбки заглядывать? Честное слово. Юбки снимаются и женщины, конечно только в медицинском аспекте, показывают то, о чём вы с таким вожделением говорите.
– Да, что ты? Не брешешь? Вот бабы. Ни стыда, ни совести. А я ведь всегда знал, что город до добра не доведёт.
– Вы, наверное, не понимаете, что я врач, что есть женские болезни. Я не от большого удовольствия этим занимаюсь.
– Ну, хоть не врёшь.
– В каком смысле?
– В прямом. Признался, что хоть и не большое удовольствие, но получаешь.
– Да, у Вас какая-то склонность, дядя Кузьма, всё шиворот на выворот переиначивать.
– Ладно, ты только на меня не сердись. Давай, объясни мне свою работу по- своему.
Забыв о том, что перед ним сидит семидесятилетний дед, который всю сознательную жизнь пахал и сеял, Лобков стал ему толковать про эрозию шейки матки, про непроходимость фаллопиевых труб. Кузьма Иванович слушал его и дивился.
– Это значит, у бабы там трубы?
– Да. Две.
– Скажи, пожалуйста. Жизнь прожил и не знал. И эти трубы значит, подвержены каррозии. Они что же, железные, что ли?
– Да, нет. Всё намного сложней.
– Знаешь, Сергунька, ты умника из себя не строй. Понял я тебя насквозь. Ты, значит, эти сказки рассказываешь бабам, дескать, у вас там две трубы и они проржавели, засорились, вот у вас и непроходимость. Давайте-ка, задирайте юбку повыше, сейчас я эти засоры прочищу. Сначала одну трубу хорошенько прочищу, затем другую, а по-нашему, по-простому, говоря - два захода сделаю. Ведь так, Сергуня? И не верти ты хвостом перед односельчанами.
– Если бы, Кузьма Иванович, Вы не состояли с отцом в крепчайшей дружбе…
– Ну, не сердись. Я об этом, то есть о том, что раскусил тебя, ни единой душе не скажу. Ты, вот послушай-ка, мои собственные наблюдения. Они тебе в твоей работе огромную службу сослужат. Как, это по-городскому? Помощь, значит, великую окажут. Я, например, сделал такое наблюдение. Если, баба курит, то значит она и сосит. Твоя жена как? Курит?
– Так… Ведь… Это… Как Вам сказать?
– Ну, что ты всё «Вы» да «Вы». Давай-ка, на «Ты». Тебе сколько годков?