Чем ближе ты находишься - тем меньше видишь

У неё есть несколько спокойных часов перед рассветом, который она хочет встретить на веранде, в шезлонге, под шум близкого моря. Несколько спокойных часов перед тем, как новая история затянет её с головой.

***

Алиса идет к лестнице наверх, на чердак едва переваливает за половину горизонта солнце, но сейчас ей жизненно необходим Бартон. То, что она сжимает в ладони, жжёт под ребрами своей значимостью. Если отдать ему это, то все изменится, если еще есть чему между ними меняться.

За толстой дверью мечется огонек — так она ощущает жизнь внутри. Ал касается пальцами деревянной обшивки, но тут же толкается вперед, не давая себе времени на страхи. Первым в глаза бросается огромное окно с видом на океан и бескрайнее небо. Как другой мир за пределами понимания. Затем она отмечает скудность обстановки, минимум мебели: матрас на полу, пирамиды коробок, верхние из которых открыты, и комод, куда помещалась абсолютно вся одежда. Конечно, Клинт Бартон и его вера в равноправие ящиков. На полу нет ничего, только голая серая поверхность, нагреваемая солнцем. Это место выглядело необжитым, в нем точно не было места другой женщине, здесь был Клинт, и какая разница, где жить, если рядом человек, которого ты любишь всем сердцем.

Алиса смотрит на Клинта, который с увлечением копается во всех ящиках комода, вытаскивает оттуда предметы гардероба, придирчиво рассматривает и комком убирает обратно. Он стоял спиной к входу, может, поэтому он и не заметил её присутствия, хотя, дверь скрипнула, возвещая о вторжении. Алиса хмурится, однако вид полуголого, влажного после душа, в одних боксерах, облепивших бедра, мужчины завораживает. Завораживает, как солнечный свет преломляется в капельках воды, отражается от гладкой кожи, путается в светлых, взъерошенных волосах. За ушами выбриты широкие полосы, откуда? Алиса рассматривает его, не зная, намеренно он игнорирует её или нет. Но перекатывающиеся под медовой кожей мышцы, плавность движений, опасность в мнимой расслабленности, идеальная пропорциональность, баланс между силой и гибкостью — слишком завораживающее зрелище.

— Ты от меня не отделаешься, знаешь об этом? — с насмешкой спрашивает Алиса, не получая ответа…

…Клинта выматывают поездки, которые отрывают его на недели от дома, он уже ничего не может сделать для своей девушки, пока она превращается и спит, распотрошенная, оставленная без секретов. Но когда она проснется, он обязан наверстать упущенное.

Однажды, после рейда по Аляске, он остается в снежном лесу, приходит в тот самый дом и пытается понять. Он перебирает книги и комиксы, прячет их от сырости и ветра в сундуки, смотрит на балки под крышей, залезает на остывшую печь. Он ходит снаружи, осматривает постройки, пьет студеную воду из колодца, с самой глубины. Бартон собирает деревянные луки и стрелы, берет в руки два настоящих соколиных пера, рассматривает мишень и следы на снегу. Этот дом кажется проклятым, мужчина почти ждет появления призраков, но воет ветер в трубе, звенят стекла, призраки игнорируют его.

Клинт едет в оставленную деревню, бродит по пустым улицам, ищет таверну. Ему навстречу выбегает собака, заливисто лает, прыгает на него, мечется белой стрелой между ним и одним из домов. Дверь, в которую она скребется, открывается, выходит низенький старичок в большом не застегнутом тулупе с ружьем в руках.

— Снежинка! — прикрикивает он на собаку. — Что ты десь ищешь? — он переводит взгляд светлых глаз на Бартона, чуть приподнимая ружье.

Мужчина едва разбирает слова, старик его понимает и переходит на менее исковерканный английский, повторяя свой вопрос.

— Я военный, — отвечает Клинт. — Здесь произошла серия взрывов газа в горах, мы обследуем местность.

— Газ в горах?

— Да, сэр.

Старик недовольно смотрит на него, потом ухмыляется в пышные усы и зовет за собой внутрь. Первое, что видит Клинт в доме, куда его привели — гобелен с соколом.

— Меня зовут Макаров, я старейшина для этого места, — старик подает ему стакан с медовой жидкостью. Клинт выпивает и морщится, для него это слегка крепко. — Мои люди бежали от твоих «взрывов», а я остался, стерегу деревню от любителей поживиться на чужой беде.

— Скоро ваши люди могут вернуться в свои дома, — старается успокоить его Бартон. Ему необычно уютно в этой обстановке, рядом с этим стариком, хотя он никогда здесь не был, все кажется ему знакомо.

— У вас, людей с материка, всегда есть какое-то мудреное объяснение. Видишь птицу на гобелене? Это наш покровитель и защитник, проводник Великой Матери. Спасает заблудившихся, помогает в охоте. Дух-помощник, он является только тем, кто действительно нуждается в нем. Но если есть он, то есть и другие, путающие следы, пугающие охотников, рвущие силки. Несколько месяцев назад здесь были две девушки, переночевали ночь, да быстро ушли.

— Сэр, позвольте, это природное явление, вряд ли они виноваты…

— Я не обвиняю их. Они заблудились, сокол привел их к нам, потому что так было нужно, он бы не привел сюда врагов. И ты сюда пришел, чтобы найти ответы и покой. Ищи, сколько потребуется, духи тебе помогут.

— Духи, сэр? — Клинт возвращает старику стакан, оплетенное корой дерева и шершавой веревкой стекло, хранящее тепло десятков рук и их смех. — Простите, я не верю в это.

— А я не верю в твои «взрывы газа», — смеется Макаров. — Но я верю, что мои друзья скоро вернутся домой. Что все мы скоро вернемся домой.

Дом. Остывшая, простуженная изба посреди леса, несправедливо и неправильно тихая таверна в брошенной деревне, холодная и величественная Башня, совершенно не пригодная для жизни, замкнутый авианосец в небесах, где каждый чужой, не уютные казармы, куда можно не вернуться… место, где ты в безопасности. Клинт чешет заросшую щетиной щеку и думает, что пора достать ключи от одного такого места. И побриться тоже не мешало бы.

Сегодня ночью он вернулся довольный собой. Почти все закончено, осталось совсем немного, — и будет готов для Принцессы дворец. Бартон заканчивает потрошить комод и оборачивается в разбросанной на матрасе одежде. Дальше его путь лежит на кухню, где он вольет в себя огромное количество кофе, а затем… Впрочем, обычный маршрут не выстраивается, когда он видит смущенно улыбающуюся Алису, живую и настоящую, в этой самой комнате. Девушка прячет ладони в широких рукавах рубашки, чуть переступает с ноги на ногу. Солнце ползет по её телу, расчерчивает яркими полосами, выхватывает каждую черточку. Сильно похудевшая, растерявшая даже то, с чем пришла, но уверенная в своем праве быть здесь и в том, что вернет даже больше.

— Привет, — говорит Алиса. Клинт не слышит, его слуховой аппарат лежит на комоде, но он читает по потрескавшимся сухим губам. И возникает новое сильное желание смять эти губы своими, чтобы заблестели от слюны и покраснели от страсти, с которой их поцелуют.

Девушка хочет сделать шаг, но что-то не получается, она неловко взмахивает руками, едва не падает, но её тут же прижимают к горячему телу. Ал вцепляется в плечи Бартона с такой силой, что, может, будут синяки, или она переломает свои чертовы кости в мелкие щепки, но происходящее кажется ей настолько нереальным, очередным бредом, смертным видением, что лучше держаться до последнего. Она думала, что будет проще, что будут слова, ограниченный запас, а потом они разберутся, только слов нет, застряли в вязком комке на месте связок. Есть обычный, Клинтовский запах, ощущения, которые всплывают из глубин памяти, а когда она, наконец, прижимается губами под ухом лучника, когда растекается солоноватый вкус кожи и дешевого шампуня, слова вообще становятся лишними.

— Привет, — шепчет Клинт и, наконец, целует её.

Не нужно замыкаться в себе, убивать себя. Страшные вещи можно пережить, потому что мы неразрушимы, пока верим в это. Терять надежду нельзя, потому что человека невозможно сломать так, чтобы его нельзя было восстановить. Мы считаем, что мы будем жить вечно, потому что мы будем жить вечно. Мы не рождаемся и не умираем. Как и любая другая энергия, мы лишь меняем форму, размер, начинаем иначе проявлять себя.(Джон Грин. В поисках Аляски)