Чему не бывать, тому не бывать
Шрифт:
Вдруг она замерла.
Раз. сантехработы PStark фарфор Арм. и др. Раб. Се ок 03 Итого 342 293 НДС 82 150,32 К вып. 424 443,32
Из всех безнадежных и ровным счетом ничего не говорящих чеков, которые она просмотрела за последние пять часов, этот был самым непонятным. Только слова «фарфор» и «сантехработы» ей что-то говорили, но через некоторое время она поняла, что «арм.» значит «арматура» и что между «ок» и «03» — большой пробел. Кто-то проверял работу и решил, что все о'кей в 2003 году? Что такое «PStark»? Постскриптум тарк? И почему PS стоит почти в самой верхней строчке чека?
Налоги были учтены и заплачены.
Счет был одобрен.
«Се ок 03».
«Се ок», размышляла Кари Мундаль.
Сентябрь—октябрь 2003, может? Какие странные сокращения.
Она
Туалеты были готовы уже в июне.
«PStark» — «Philippe Stark».
Когда они сами делали ремонт в своем большом доме в Снарёя, младшая дочь засыпала ее журналами по интерьерам. «Не будь такой консервативной, мама!» — говорила она, указывая на ванну, которая не нравилась Кари, или унитаз, похожий на яйцо. Она осадила дочь, сказав, что у нее нет ни малейшего желания чувствовать себя курицей каждый раз, когда она идет в туалет.
Большой дом в Квадратурен реставрировали осторожно и почтительно. Туалеты были старомодными, с подвесными бачками и фарфоровыми ручками на позолоченных цепочках.
Зато ремонт в ванной комнате Рудольфа Фьорда был сделан в духе времени. Фирма «Philippe Stark». Она была там, она это видела, и от осознания того, что она только что узнала, у нее вспотели ладони. Она решительно допила остывший чай.
Потом она вытащила счет из папки и вышла, чтобы найти ключ от комнаты с копировальной техникой. В коридоре стеной стояла тишина. Она помолчала, прислушиваясь. Кажется, она одна.
Мог ли Рудольф убить Вибекке?
Не за мошенничество же со счетом на 424 443,32 кроны. Он не мог этого сделать. Или мог?
Знал ли он, что ей было об этом известно? Угрожала ли она ему? Поэтому ли перед самыми выборами все пошло так легко, и Рудольф неожиданно снял свою кандидатуру и призвал всех своих сторонников голосовать за Вибекке?
Рудольф Фьорд не мог убить Вибекке. Или мог?
Кари Мундаль сунула копию чека в маленькую коричневую сумку, поставила все папки на место и тихо заперла за собой дверь величественного здания в Квадратурен.
Женщина, которая провела зиму на Ривьере, возвращалась в Норвегию. В каком-то смысле она этому радовалась. Поначалу она никак не могла узнать это чувство. Оно напоминало что-то забытое, смутное, из детства, она не была уверена даже, что находила его приятным. Она чувствовала себя неуютно, беспокойно, как будто время шло слишком медленно. Только когда самолет круто взмыл в небо и она проследила, как широко раскинувшийся залив исчезает за стальными облаками, она улыбнулась и поняла, что это чувство — ожидание.
Была пятница, двадцать седьмое февраля, самолет был заполнен только наполовину. Она сидела одна в своем ряду и согласилась выпить вина, которое предложила стюардесса. Оно было слишком холодным. Она обхватила бокал ладонями и откинулась назад на сиденье. Закрыла глаза.
Дороги назад нет.
Сейчас все станет напряженнее и ярче. Опаснее и лучше.
Ульрик Гёмселюнд сходил с ума от страха. Тот сумасшедший здоровяк, который задержал его вот уже почти неделю назад, сам заехал за ним в тюрьму. Ульрик пробовал протестовать. Лучше он будет сидеть в камере, пока не сгниет, чем отправится куда-то с этим громадным, совершенно лысым мужиком, который плевал на все и всех. Особенно на Ульрика Гёмселюнда и те права, которые он, несмотря ни на что, имел в правовом государстве.
И что теперь? — думал он, когда его загнали в стерильную комнату для допросов в полиции Осло. Да, у меня было немного кокаина и проклятый косяк. Но держать неделю! Целую неделю! Когда
они собираются меня отпустить? Почему мой адвокат ничего не делает? Она обещала, что меня выпустят перед выходными. Мне нужен новый адвокат. Кто-то из больших шишек. Я хочу отсюда выйти. Сейчас.— Ты, конечно, удивлен, что мы держим тебя здесь так долго, — обескураживающе мягко сказал полицейский, указывая на стул. — Это я хорошо понимаю. Но ты же знаешь, когда нам чем-нибудь не нравятся хулиганы, которые тут сидят, мы много о чем можем договориться с дежурным судьей. Я однажды работал с одним маленьким говнюком. — Он громко рассмеялся, закрыл за собой дверь и уселся на стул, который едва выдерживал его вес. — Ничем не лучше тебя. Задержал его с тремя граммами гашиша в кармане. Тремя граммами, заметь. Он сидел здесь четырнадцать дней. На заднем дворе. Мы не могли найти ему места в обычной тюрьме. Он сидел четырнадцать дней. За три грамма! Просто потому, что он не понимал... — Он внезапно наклонился вперед и улыбнулся. Зубы были ровные и удивительно белые. — ...Что на самом деле я отличный парень.
Ульрик сглотнул.
— Просто отличный, — повторил полицейский. — Сейчас я твой лучший в мире друг. Поэтому я расстраиваюсь, когда ты не хочешь со мной говорить. — Он провел рукой по макушке с печальным выражением лица. — Не хочешь отвечать на мои вопросы и так далее.
Ульрик нащупал на рукаве свитера вытянутую нитку, намотал ее на палец и пытался затолкать обратно между двумя спущенными петлями.
— Твой адвокат наверняка наобещал тебе златые горы, — продолжал полицейский. — Они все такие, сам знаешь. Для нее ты только один из многих. Маленький кусок дерьма. У нее есть другие проблемы, кроме...
— Я хочу нового адвоката, — громко сказал Ульрик и отодвинулся от полицейского подальше к стене. — Я хочу Тора Эдвина Стаффа.
Полицейский снова засмеялся.
— Тор Эрлинг Стафф, — исправил он и широко улыбнулся. — Я боюсь, что у него есть дела поинтереснее. Но послушай, чего я скажу... — Он наклонился еще больше, он почти лежал на столе. Ульрик чувствовал его дыхание: чеснок и лежалый табак. Он прижал голову к стене и вцепился в крышку стола. — Ты, конечно, хочешь узнать, почему я тебя здесь держу. — Полицейский казался таким дружелюбным. — И я это прекрасно понимаю. Ты никого не убил. Но я должен тебе кое-что рассказать. Дело в том, что я называю... мелкой экологией преступности.
Полицейский выпрямился. Он казался удивленным, как будто сам толком не понимал, что только что сказал. Ульрик опустил передние ножки стула на пол и снова решился вдохнуть.
— Хорошее выражение, — сказал позабавленный полицейский. — Мелкая экология преступности. Это я только что придумал. Ну, знаешь, все со всем связано. В природе, я имею в виду. — Он неопределенно махнул своим огромным кулаком в сторону стены, как будто дикая природа начиналась там, за гипсокартонной перегородкой. — Если мошек много, у птиц будет достаточно еды. Если у птиц достаточно еды, они откладывают яйца. Яйца едят змеи и хорьки. Если хорьков много, это хорошо для мехового бизнеса. Если в меховом бизнесе все хорошо... ой, они же сами разводят этих самых хорьков? Или это норки?
Он задержал на Ульрике задумчивый взгляд. Голубой глаз был почти закрыт, карий немного косил. Потом он пожал плечами и покачал головой.
— Ну, ты понял мысль, — заключил он. — Все со всем связано. В криминальном мире то же самое. Самый ничтожный маленький говнюк-торчок связан с худшим грабителем банка, с самым жестоким убийцей. Или, лучше сказать... Действия связаны между собой. Это сеть, понимаешь? — Он скрючился, приподнял локти и растопырил пальцы в воздухе так, как будто играл в привидение с маленьким ребенком. — Невероятно мелкая сеть... чертовщины, — прошептал он. — Ты покупаешь наркотики. Кто-то должен их сюда привозить. Этот кто-то становится богатым. Жадным. Крадет. Убивает, если нужно. Продает наркотики. Молодые становятся зависимыми. Грабят старушек на улицах. — Он по-прежнему играл в большого краба. Пальцы шевелились у Ульрика перед глазами. Ногти были обкусаны до крови.