Черчилль. Биография

В первый день 1944 г. Черчилль вошел в комнату жены в более жизнерадостном настроении. «Я просто счастлив, – сказал он. – Чувствую себя намного лучше». В этот день он с Монтгомери отправился в двухчасовую поездку. Они устроили пикник, потом поднялись на машине в гору, в живописное место, которое Черчилль запомнил с 1936 г., когда был в отпуске в этих местах. «Он был в прекрасном настроении, – позже написал Монтгомери. – Прыгал по скалам, как антилопа, и у меня появилась полная уверенность, что все будет хорошо».

4 января Черчилль отправил телеграмму Сталину, чьи войска, тесня немцев, вышли к русско-польской границе 1939 г., поздравил его с успехом и сообщил, что подготовка к операции идет полным ходом. «Монтгомери, – добавил он, – рвется в бой и не сомневается в результате». В этот же день Черчилль узнал, что после высадки первого отряда в Анцио две трети десантных судов сразу же будут отправлены в Британию, а оставшихся может не хватить для отражения неизбежной контратаки противника. Он немедленно решил слетать на Мальту, чтобы переговорить с Александером, но тому удалось убедить его принять в Марракеше американских генералов Смита и Гейла, которые были в курсе всех подробностей.

Командующие войсками в Анцио со своими штабными офицерами прилетели в Марракеш 7 января на два дня. Они заверили Черчилля, что передислокация судов будет проводиться поэтапно, чтобы избежать опасности. «Все в бодром настроении, – сообщил Черчилль Рузвельту, когда совещание закончилось. – Похоже, ресурсов достаточно».

Каждое утро Черчилль работал. Днем, если позволяла погода, уезжал на пикник. 12 января его гостем был генерал де Голль. Черчилль призывал его избегать конфронтации с бывшими сторонниками режима Виши. «Это может привести к такому расколу во Франции, – говорил он, – что любые трения на какой-либо освобожденной территории могут помешать нашим военным операциям и создадут дополнительные проблемы». В какой-то момент, когда де Голль заупрямился, Черчилль сказал ему: «Послушайте! Я – лидер сильной, непобедимой нации. Но каждое утро, просыпаясь, я сначала думаю о том, как удовлетворить президента Рузвельта, а потом – как умиротворить маршала Сталина. У вас совершенно иная ситуация. Так почему вы каждое утро думаете только о том, каким образом еще наплевать на британцев и американцев?»

Друг Черчилля Луис Спирс еще раньше говорил, что самый тяжелый крест, который вынуждена нести Британия, – Лотарингский [50] . Но в тот день все прошло благополучно. Де Голль пригласил Черчилля посетить расположение войск Марракешского гарнизона, и утром они стояли рядом на трибуне, принимая парад. После парада Черчилль отправился на очередной пикник. «Уинстон в превосходном настроении, – записал один из присутствовавших. – Очень веселый и очень довольный».

На следующий день Черчилль улетел из Марракеша в Гибралтар, где поднялся на борт линкора «Кинг Джордж V». Во время плавания он зашел в кают-компанию младших офицеров и больше часа отвечал на вопросы. Один из офицеров написал родителям: «Он очень хорошо выглядел и прямо-таки излучал необыкновенную внутреннюю силу». В тот день Черчилль признался Колвиллу, своему соученику по Харроу, что строчка одного школьного гимна – «Бог нам дает ворота, чтобы защищать и осаждать» – всегда вдохновляла его, несмотря на то что терпеть не может футбол.

50

Лотарингский крест – символ Жанны д’Арк. Во Вторую мировую войну стал символом войск Свободной Франции под командованием генерала де Голля.

Вскоре после полуночи линкор пришел в Плимут. Король прислал за Черчиллем свой личный поезд. «В отличие от предыдущих возвращений на родину, – вспоминал секретарь Черчилля Джон Пек, – не было никаких политических, стратегических или дипломатических драм. Ощущалась атмосфера огромного облегчения оттого, что ПМ вернулся живой и здоровый и полностью контролирует ситуацию».

В расписании Черчилля не было времени для отдыха. Приехав в Лондон утром 18 января, он через два часа отправился в палату общин – традиционное время вопросов премьер-министру. Затем, в полдень, в своем кабинете в здании палаты отчитался перед военным кабинетом о поездке и, как записал Колвилл, «в 1:28 ушел оттуда на обед с королем, назначенный на 1:30».

В надежде на скорый успех операции в Анцио 19 января Черчилль предложил начальникам штабов провести следующие операции: одна – высадить 2000 десантников на далматинское побережье с тем, чтобы «очистить все острова, занимаемые немцами, уничтожить или взять в плен местные гарнизоны». Другая – наступление в Северной Италии, с целью выдавить немцев на другую сторону Альп, чтобы затем иметь возможность «повернуть налево, во Францию, или преследовать немцев до Вены, или повернуть направо, на Балканы».

Реализация этих планов зависела от быстрого успеха в Анцио. Высадка десанта началась в первые часы 22 января. Когда Александер доложил, что непосредственно после высадки он направил вперед мощные мобильные патрули, которые должны были вступить в бой с немецкими войсками, Черчилль ответил: «Очень рад, что вы сразу обозначили наши намерения, а не закопались на берегу». Но через четыре дня стало ясно, что немцы в состоянии удерживать десант на побережье и не будет ни быстрого прорыва, ни быстрого соединения с мощными силами союзников на юге Италии. «Немцы сражаются великолепно, – говорил Черчилль одному другу за ужином 27 января. – Они даже не помышляют о поражении. Их штабисты работают очень грамотно. Они импровизируют, создают подразделения из остатков старых, которые сражаются так же хорошо, как новые».

К 28 января стало ясно, что цель операции в Анцио не достигнута. «Ситуация на данный момент, – телеграфировал Черчилль сэру Джону Каннингему, – не имеет никакого отношения к молниеносному натиску, который виделся в Марракеше». 29 января он сказал начальникам штабов: «Мы надеялись высадить дикого кота, который выпустит кишки из бошей, а вместо этого вытащили на берег кита, чей хвост еще плещется в море». Через два дня, когда американские генералы Кларк и Лукас смогли овладеть ситуацией в месте высадки, Черчилль сказал в военном кабинете, что Анцио стал «американской операцией без драки». Помимо этого, него не было возможности влиять на американский Объединенный комитет начальников штабов, который 3 февраля решил перебазировать свои истребители из Средиземноморья в Китай исключительно на основании предположения, что союзные войска в Италии отныне будут играть лишь оборонительную роль.

Черчилль был глубоко разочарован этим. «Предположение об оборонительных действиях в Италии – это катастрофа, – сказал он своим начальникам штабов 3 февраля. – Даже представить себе не мог, что Александер не будет иметь возможности продвинуться на север и войти в долину По. Остановка в Италии, – предупредил он, – крайне недальновидное решение, которое позволит противнику быстро перебросить дивизии с севера Италии, чтобы противодействовать операции «Оверлорд».

Для помощи в проведении этой крупнейшей десантной операции всех времен – высадке через Ла-Манш в Нормандии – Черчилль возглавил в военном кабинете комитет под тем же кодовым названием, что и сама операция – «Оверлорд». В задачу комитета входило следить, чтобы не были упущены никакие мелочи и чтобы не происходило никаких задержек. «Его бьющая через край энергия и неоспоримый авторитет определяли стиль работы, – позже вспоминал Исмей. – Инертность или непродуктивность категорически пресекались, непримиримые противоречия улаживались, определялись приоритеты, трудности, которые поначалу казались непреодолимыми, преодолевались, и решения немедленно претворялись в действия».

В Польшу должно было быть заброшено британское оружие. 3 февраля на совете обороны Черчилль говорил, что по мере приближения Красной армии к ее границам в интересах Британии укрепить ее. «Если слабую Польшу захватят наступающие советские армии, в результате может возникнуть огромная опасность для будущего англоязычных народов».

Сталин был великим обманщиком. 5 февраля он заверил Черчилля, что «Польша, разумеется, станет свободной и независимой и что он не будет пытаться влиять на то, какое правительство она изберет после войны». На следующий день Черчилль призывал польское правительство в Лондоне принять эти заверения и уступить Восточную Польшу России в обмен на немецкие территории Восточной Пруссии, Силезию и Балтийское побережье Померании. Через десять дней, 16 февраля, на встрече с лидерами польского правительства он сказал: «Поляки должны радоваться наступлению русских армий, каким бы опасным это им ни казалось. Это их единственная надежда освободиться от немцев. Нет оснований полагать, что Россия вслед за Германией захочет установить господство в Европе. После войны Великобритания и Соединенные Штаты Америки будут иметь достаточно сил, чтобы на Земле на ближайшие тридцать-сорок лет, а может, и дольше воцарился мир. Но если Польша не согласится с предлагаемыми границами и выступит против России, сомнительно, чтобы Соединенные Штаты еще несколько лет продолжали войну в Европе ради освобождения Варшавы. Нет смысла ожидать от нас больше, чем мы можем».

Аргументы Черчилля не помогли. Польское правительство в Лондоне было готово рассматривать вопрос об уступке территорий России только в случае гарантии того, что сразу же после освобождения в стране будет создано многопартийное правительство. Но Сталин не собирался давать такие гарантии. У него уже были собственные кандидаты – поляки, готовые сформировать коммунистическое правительство в первом же городе, освобожденном от нацистов.

22 февраля в палате общин Черчилль сделал обзор общего хода войны. В ответ на упреки в бомбардировке немецких городов он объяснил, что англо-американские бомбардировки Германии являются «нашим главным оборонительным оружием в настоящее время». С начала войны погибло 38 300 британских военных летчиков и членов экипажей; потеряно более 10 000 самолетов. Но за предыдущие сорок восемь часов на Германию сброшено 9000 тонн бомб. «Воздушная мощь – оружие, которое страны-агрессоры избрали главным инструментом завоевания, – сказал он парламентариям. – В этой области они надеялись одержать победу. Именно таким способом они завоевывали страны. Не морализируя долго, скажу, что есть странная и жестокая справедливость в таком повороте событий».