Чердаклы
Шрифт:
Глава XII. 6 августа т.г
… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … голова Сальвадора Дали:
Источник земного бессмертия следует искать в нечистотах, экскрементах и нигде более… А пока высшая миссия человека на земле заключается в одухотворении всего сущего, его экскременты особенно необходимы. Поэтому мне страшно не нравятся все шутки по поводу человеческих отправлений и прочие фривольности на эту тему…
… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …
Зиновий
Его разбудила болтовня дурочки. Это невозможно, до работы еще часа два, и можно было бы вдоволь поспать, но как это сделать, если на кухне громко трещат электрические голоса…
Д-С: Мой собрался в Самару на встречу с осиротевшим Мишей Павловым. Бут скоропостижно скончался, и теперь у нас будет новый президент.
Д-Д: Думаю – Тимур Мосолапов.
Д-С: Или доктор Некрозов. Всех паралитиков и сектантов с собой в Москву заберут.
Д-Д: Мир еще не видел такого КВН…
Д-С: Театр уж полон… Наш молодой мэр пишет в твиттере: обалденно сыграл! Играют все! Возьми Галошина. Великий актер! Город кипит клубной жизнью, каждый находит себе роль по вкусу.
Д-Д: Прежние были не хуже. Здоровые люди правили, туристы-эквилибристы. Ни хламидиоза, ни педикулеза! Ходили в кругосветку, катались с высоких гор, лазали в бездонные пещеры, жарили шашлыки на берегах Усы: не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым!
Д-С: Федя Бабарыкин, как всегда, опоздал.
Д-Д: Федя Бабарыкин сидит в заточении.
Д-С: А ты знаешь, дорогая, что эта мымра – официантка из «Флинта» — продала Федю с потрохами. Вызвала роту мужиков в камуфляже и сдала с рук на руки специалисту по бесследным пропажам. Он его накачал целлюлозой так, что Бабарыкин памяти лишился. Говорят, собираются его выпотрошить и чучело сделать. В общем, эта Элита…
Д-Д: Да какая элита. Бывшая проститутка-валютчица из гостиницы «Жигули» Люся Апперкот. Известная сексотка…
Д-С: Что творится! Что за времена! Что за люди!
Д-Д: Страну потащили к Великому Хламу!
Д-С: Кто потащил? Склеротики-паралитики?
Д-Д: Фармацевты наши, русские парацельсы…
Д-С: Да, как раз свеженький электорат подрастает. Дэцэпэшники, гидроцефалы и всякие прочие аутисты, ниспосланные внеземной расой генетически-модифицированных гоминид. Надо моего сориентировать, пусть мозгами концептульно раскинет. Только ты пока никому…
Д-Д: Заметано.
Д-С: Это будет широко разлившийся плач. О внутренней деколонизации, любви к отечественным осинам и мордовским лагерям, о торжестве свободного духа и спасении гималайского медведя…
Д-Д: Есть потенциальный заказчик, фармацевт-членитель Лапшин. Бизнес у него почти легальный, утилизация и переработка бывших в употреблении органов.
Д-С: Да знаю, знаю. Кто ж не знает Лапшина…
Давыдов слушает этот бредовый диалог, и на него наваливается тупая безысходность. Нет сил даже гаркнуть как следует. О чем они брешут? Какие-то мутные потоки информации носятся в недоступных для него сферах. Кто эти люди, о которых они говорят? Понимает ли он их? Понимает
ли он себя? Может быть, реальны только эти перечипованные дурочки, а он лишь футляр для них? Фон? Отражение в иллюминаторе…Миша Павлов
Миша любит вот такие, до предела заполненные событиями дни. Еще утром в качестве и.о. президента он прощался с участниками саммита, а в конце дня уже стоит на высокой трибуне посреди стадиона, построенного в Самаре к чемпионату мира по футболу. Мундиаль. По правую руку от него – Фридрих Рюриков, по левую – очень толстый человек в инвалидной коляске, с густой бородой и золотым перстнем на пальце – будущий самарский губернатор. Так говорят. Во всяком случае, при действующем губернаторе самое влиятельное лицо. Регент. Тимур Мосолапов. Его штиблеты, изготовленные из кожи шимпанзе-бонобо, подбиты золотыми гвоздиками и покрыты алмазной крошкой. Где-то за его спиной прячется действующий губернатор, сильно старенький.
Михаил Павлов и Фридрих Рюриков прилетели сюда, чтобы напитаться народной энергетикой пред свершением исторического акта возмездия. Это наше Бородино, говорит Миша, наша Цусима. Стадион настораживается. Никто не понимает, что он имеет в виду. Запретить бы такие слова, с тоской думает Рюриков.
Миша переходит к более прозаическим вещам. Самара не понаслышке знает, что такое бедность и ветхое жилье, говорит он, и вот что характерно: лишь десятая часть обитателей нашей необъятной отчизны посещают музеи, музыкальные и художественные заведения. Так?
– Та-а-а-ак! – ревет стадион.
Миша ощущает вдохновение, перестает контролировать себя – эти настоящие человеки, кричит он, заслуживают того, чтобы мы заставили все эти музейные комплексы им служить. Пустующие комплексы – это безумно вместительные площади, неэффективно используемые! На их содержание уходят сумасшедшие деньги! А что они дают? Что они дают каждому из вас? Ничего. Каждый человек, каждый нуждающийся имеет право на достойное жилье! Не только профессога, композитогы, ваятели, кгиэйторы, мать их, всякие. Так?
– Та-а-а-ак! – ревет стадион.
Павлов смотрит на ревущий стадион и в очередной раз уверяется в собственной правоте и прозорливости. Фридрих предложил ему огласить программу капсульной застройки, реальной, между прочим: собрался на работу – отцепил капсулу от сетей, свернул и унес с собой. Никаких хлопот. Быстро. Дешево. Качественно. Дядюшка Арчибальд отдыхает! Но как-то не впечатляет. Во всяком случае, на этих людей не подействовало бы. А вот моя Революция лачуг просто всех ошеломила!
Он окончательно преодолевает волнение, долго расписывает прелести своего проекта. Перед ним голодная Безымянка, и надо быть проще. Он ссылается на исторические традиции, приводит в пример Солженицына. И вот он, их кандидат в президенты, намерен положить конец этой порочной традиции. Вместо порочной он говорит плохой, и после этого снова выкрикивает: так?
– Та-а-а-ак! – ревет стадион.
– Вот мною подготовлен указ. Он так и называется: Дворцы – народу! Подписываю? Так?