Череп Шерлока Холмса
Шрифт:
— Вот видите, Холмс!
— Пустое, — но видно было, что Холмс доволен.
— Так мы отправляемся, Холмс?
— Ватсон! Я не решался вас просить. Россия далековата, это не Ливерпуль.
— Пустое, — вернул я словцо Холмсу. — Если едете вы, еду и я.
— Тогда собирайте чемодан, Ватсон. Едем туда, где мы нужны! — хандра исчезла. Холмс вновь был заряжен бодростью, лучшим видом энергии. Он нужен! Его позвали на помощь!
Я радовался вместе с другом. Господи, если бы его пригласили на Южный полюс искать пропавшего Скотта, пришлось бы покупать шубу.
Описывать
Холмс, верный своему правилу не ставить телегу впереди лошади, не строил предположений, не имея фактов по делу, а отдыхал — спал, с аппетитом ел, опять спал, а, бодрствуя, отказывался от газет, предпочитая оттачивать дедуктивные способности на незнакомцах, гуляющих на остановках по перрону. Я скучал — газеты были одни и те же, мы везли их с собой, а континентальные, особенно после того, как нас миновала Франция, вернее, мы ее миновали, прочесть мог разве полиглот. Поэтому я немного писал, а оставшееся время пытался подражать Холмсу.
Наш Вергилий, Константин Фадеев, рассказывал о работодателе. Мы действительно направлялись к самому цвету русской аристократии. Итак, «дядя» — принц Ольденбургский Петр усердно занимается свекловодством и сахароварением в поместье матери, Евгении Максимилиановны, Великой княгини, племянницы Александра Первого, принцессы по мужу. Муж ее, отец нашего клиента, принц Александр Ольденбургский — любитель и покровитель наук, известен в ученом мире как археолог, химик и оптик. Жена «дяди», принцесса Ольга — сестра ныне царствующего Императора Николая Второго. Имение Рамонь — это семь тысяч десятин пахоты, около пятнадцати тысяч акров; лес, замок, сахарный завод, кондитерская фабрика. Ольденбургские-старшие живут в замке, Ольденбургские-младшие — неподалеку в имении Ольгино. Разумеется, помимо Рамони семья владеет огромными угодьями, дворцами и многим, многим и многим во всех уголках громадной России.
На Холмса перечисление титулов, земель и богатств впечатления не произвело — до отъезда он внимательно просмотрел Готский Альманах.
Тогда Константин перенес внимание на меня: несколько раз он робко намекал на то, что ощущает непреодолимую тягу к сочинительству, пробует себя в литературе, не мог бы я дать какой-нибудь совет начинающему автору. Я не люблю давать советы, даже медицинские, и отговорился тем, что русская литература мне, как иностранцу, недоступна. Пусть Константин обратится к своим великим соотечественникам.
— Великие умерли, — вздохнул студент, но более мне не докучал.
На четвертые сутки мы добрались до места. Почти добрались. На небольшой станции мы покинули экспресс.
— До имения десять миль, — Константин огляделся. К нам спешили двое. — Это за нами.
Встречающие подхватили наш багаж.
— Как же мы будем добираться? — от долгой езды мне казалось, что все вокруг так и норовит сорваться с места — вокзальчик, деревья, сомнительное строение, пахнущее лизолом.
Холмс поддержал меня за локоть.
— Кружится голова?
— Спасибо, Холмс. Проходит.
Мы шли вслед за Константином.
— Надеюсь, идти не десять миль?
— Что вы. Уже
пришли, — он подвел нас к небольшому составу, паровозик и вагон. — Дядя построил ветку до Рамони.Вагон оказался роскошным салоном — специально для встреч дорогих гостей, пояснил Константин. Его одного бы так не встречали.
— Как-то будут провожать? — рассмеялся Холмс.
Лес подступал прямо к полотну, еще немного, и ветви деревьев заколотят по вагону.
В салон вошел слуга.
— Он спрашивает, не угодно ли чего господам, — перевел Константин.
— В каком смысле — не угодно? — поинтересовался я.
— Чаю, водки, закуски.
— Но ведь имение рядом.
— Точно так-с.
— Мы, пожалуй, обойдемся.
Лес отступил, посветлело.
— Еще минут пятнадцать, — Константин глянул в окно.
Потянуло дымом, гарью.
— Никак, пожар, — я тоже выглянул наружу. Невдалеке горел подлесок — трава, кустарник, а несколько мужиков пытались сбить огонь ветками.
Константин поговорил со слугой.
— Засуха. С Мокия нет дождя.
— С Мокия?
— Наш православный святой. Другими словами — с середины мая. Если в скором времени не приударит дождик, плакала свеколка. Сухие грозы землю жгут, говорят мужики.
Пожар казался невелик, я предположил, что с ним управятся.
— Потушат, барин, не впервой, — переводом своим Константин доказывал, что литература так просто от него не отделается.
Поезд замедлил ход.
— Вот и приехали.
Экипаж стоял напротив вагона. Нам не пришлось даже касаться багажа: все сделали слуги.
— Где же завод, замок? — я сел рядом с Холмсом, Константин — напротив.
— На правом берегу реки. Туда идет узкоколейка, уголь, серу, известь возят, свеклу, а обратно — сахарок, конфеты.
Кучер тряхнул вожжами, и мы тронулись. Меж деревьев голубела река.
— Это наша речка, Воронеж. Проблемы с мостом — надо строить каменный, под тяжелый состав.
Мост и вправду был неказист: деревянный, на сваях, выкрашенный в темно-зеленый цвет, он напоминал замшелого дракона, притворявшегося спящим, в надежде на рассеянного путника, который примет его за настоящий добропорядочный мост.
А дальше, дальше и выше, стоял замок детских снов — с кокетливыми зубчатыми башенками, стрельчатыми окошками и всеми прочими финтифлюшками времен Короля Артура.
— Замок Ольденбургских, — сообщил Константин деланно равнодушно, даже не поворачиваясь к замку лицом. У нас-де этих замков — девать некуда.
Нам удалось миновать непроснувшийся мост. Деревья правого берега быстро надвинулись, заслоняя собой добрую старую Англию, на смену видению пришел аромат — тоже из детства, аромат сластей, рождественских даров, счастья.
— Конфетная фабрика. Видите, между ветлами, трехэтажная. А дальше — завод. Завод осенью заработает, а фабрике круглый год нет роздыху. Золотые медали Парижской и Лондонской выставок имеет.
Мы с Холмсом переглянулись, улыбаясь — столько чувствовалось в этой небрежной фразе затаенного хвастовства.
У развилки экипаж повернул налево, в гору. Направо — это к фабрике, к сластям. Увы, нам не туда.
Лошади с рыси перешли на шаг, кучер для вида покрикивал на них, легонько стегал, но путь был крут, а лошади — мудры.