Через костры и пытки

В Амстердаме действительно можно было без боязни заявить о своей принадлежности к любой религии. Это, в сущности, никого не интересовало.

Жители этой страны были в тот период заняты торговлей, частным предпринимательством. Здесь царил культ накопления, культ наживы. Это было главное. Люди мало думали о высоких материях, их прежде всего влекли чисто земные заботы.

Примерно в те самые годы, когда Уриэль Дакоста обосновался в Амстердаме, французский философ Ренэ Декарт, живший здесь же, писал одному из своих друзей: «В этом большом городе я единственный человек, не занимающийся торговлей…».

Жизнь страны накладывает отпечаток на каждого ее жителя. И Уриэль Дакоста, никогда не имевший тяги к коммерции, в Амстердаме занялся коммерческими делами. Он участвовал в финансовых сделках, в торговых операциях и довольно преуспел в них.

Вскоре его дом стал одним из самых знатных в еврейском квартале города. Он женился, приобрел репутацию добропорядочного семьянина. Он снискал себе уважение соседей как удачливый делец. Это ценилось превыше всего, и с ним почтительно раскланивались самые именитые жители еврейского квартала.

Казалось, он имел все, о чем может мечтать человек. Но его опять стали терзать сомнения. Приняв иудаизм, он попытался разобраться в принципах этой веры, что привело его к неожиданным открытиям.

Первое открытие, которое поразило его, было то, что укоренившиеся в практике иудейской общины правила и обычаи не соответствовали тому, о чем утверждалось в «священной» книге иудаизма — Торе.

Тора, как учили раввины, содержит в себе все заповеди, которые бог дал еврейскому народу через величайшего пророка Моисея. Но обычаи, существовавшие в общинах, основывались на указаниях другой «священной» книги — Талмуда, истолковывающего «Моисеев закон». И вот оказалось, что в Талмуде божественные установления искажаются, подчищаются, подновляются.

Это было действительно неожиданностью для него и не поддавалось никакой логике. Как же так? Значит, действуя по букве Талмуда, раввины отступают от законов божьих? Но тогда Талмуд, который раввины объявляют божественной книгой, вовсе не является таковой. Он — творение людей, причем людей, отступивших от божьих установлений.

Снова мучительные сомнения, колебания, снова размышления о вере, которые когда-то привели Уриэля Дакосту к разрыву с христианством.

Он попробовал очень осторожно поделиться своими мыслями с некоторыми раввинами, с которыми, как полагал, можно выяснить неясные вопросы. Он поставил вопросы в такой форме, что раввины, к которым обратился, внимательно и терпеливо выслушали его, а затем столь же терпеливо постарались внушить ему впредь не стремиться понять то, что непонятно, а верить, как повелевает долг иудея, ибо подобное стремление ни к чему хорошему не приведет. Дакоста должен знать, как любая церковь относится к вольнодумцам.

Вольнодумец! Он в ту пору не был им. Он не помышлял о разрыве с иудейской религией. Он просто хотел разобраться, действительно ли в еврейских общинах последовательно соблюдаются законы божьи, или люди нарушают их. Не против своей веры, а, наоборот, за чистоту веры выступал Уриэль Дакоста.

Естественно, самое простое было не докапываться до истины, а махнуть на все рукой и беспрекословно выполнять то, что требуют раввины. Но Уриэль Дакоста стремился осмыслить все, с чем ему довелось встречаться в жизни. И он не успокоился до тех пор, пока не высказал своих соображений относительно искажений древних традиций в иудейских общинах Амстердама.

Свои мысли он изложил в «Тезисах против традиции», которые отправил в иудейские общины Гамбурга и Венеции. Он слышал, что там раввины просвещенные люди. Пусть же они будут беспристрастными судьями, разберутся в том, прав ли Уриэль Дакоста или не прав.

Известия, которые он вскоре получил из Гамбурга и Венеции, повергли его в уныние. «Тезисы» Дакосты были объявлены крайне вредными и преданы анафеме.

Может быть, он все-таки ошибается? Надо еще и еще проверить себя. Он вновь садится за богословскую литературу, вновь и вновь штудирует «священные» книги.

О, как бы он был счастлив, если бы узнал, что действительно ошибся. Однако этого не произошло. Чем больше углублялся Уриэль Дакоста в самые сокровенные премудрости иудейской религии, тем больше возникало у него сомнений.

Он знакомится с учением о бессмертии души, и у него начинает зарождаться сомнение в правильности этого учения. Он ищет оправдание своему сомнению в Библии и находит его. В самом деле, в Библии, оказывается, нигде не говорится о бессмертии души. А между тем и иудеи и христиане считают Библию творением божьим. Но если бог сам не упомянул нигде о бессмертии души, то, значит, это придумали позднейшие толкователи «священной» литературы? Он все отчетливее понимает, что авторство книг, которые почитаются как богодухновенные, на самом деле принадлежит не богу, а людям.

Ему и в голову не приходит, что отрицать бессмертие души равносильно тому, что подрубить опору, на которой покоится религия. Нет бессмертия души, значит, нет загробной жизни, загробного воздаяния, нет рая и ада. Но если так, то рушится и религиозное учение о необходимости смирения и терпения в этой жизни ради вечной жизни, божественного воздаяния на том свете. Рушится религиозное учение, и утверждается другое — о том, что человек рожден для счастья на земле, что именно в этом мире он должен добиваться благополучия, бороться за лучшую жизнь, а не уповать на милости с неба.

Кто знает, как бы все обернулось, если бы не совершенно неожиданные обстоятельства, не позволившие Дакосте закончить трактат «О смертности души человеческой», в котором он решил строго логично и аргументированно изложить свои взгляды, доказать свою правоту.

Однажды тетрадь, в которую он записывал свои мысли, похитили. Кто это сделал, установить не удалось. Но есть предположение, что похитил тетрадь двоюродный брат Уриэля Иоахим, люто ненавидевший Дакосту. Тетрадь Уриэля Дакосты была передана в общину.

Можно себе представить, какой ужас охватил раввинов, когда они читали рукопись. Подумать только, добропорядочный член общины вдруг высказывает мысли, которые под стать самому закоренелому еретику! Что тут делать? Только одно: вырвать эту ересь с корнем и как можно быстрее.

В мае 1623 года раввины еврейской общины в Амстердаме вызвали автора кощунственного писания на допрос в синагогу Бет-Яков. Ему предъявили тетрадь, которую он считал утерянной, и потребовали объяснений.

Ну что ж, если предстояло открыто высказаться обо всех своих сомнениях, он должен был ответить достойно. Да, он, Уриэль Дакоста, отрицает бессмертие души. Душа смертна, как и тело. Учение о бессмертии души не имеет под собой никакой почвы. Если не так, то пусть почтенные мужи, которые в этой самой синагоге проповедуют бессмертие души, опровергнут сие утверждение.

Раввины переглядываются между собой, пожимают плечами. Какая дерзость! Он требует, чтобы судьи предъявили какие-то доказательства, будто не он, а они держат перед ним ответ. Бессмертие души — принцип веры отцов, иудейской веры. Дерзкий еретик поднимает руку на этот священный принцип.

Уриэль Дакоста держится с достоинством. Да, заявляет он, в той самой тетради, которая лежит на столе почтенных судей, ведущих этот допрос, в тетради, попавшей в их руки, утверждается, что душа смертна. Но там не только утверждения, но и доказательства, логические доказательства. Чтобы доказать иное, надо опровергнуть эти аргументы. Вот один из них: как известно, никто не возвращался из царства мертвых, никто, следовательно, не может с уверенностью сказать, что оно существует. Если душа была бы бессмертной, то неужели господь, как заявил один итальянский мыслитель, не вернул бы одну из них в этот мир, чтобы доказать сомневающимся, как они неправы?