Черкес. Дебют двойного агента в Стамбуле
Шрифт:
Признаюсь, я испытывал некую мстительную радость в предвкушении реакции Спенсера. И дождался. Спенсер посмотрел на меня с ужасом.
— Как до последней капли?!
— Улыбайтесь! – приказал я ему, поскольку грех было не воспользоваться таким моментом, когда можно было переступить за черту сложившихся отношений, в которых я не имел права на подобные указания, да еще в приказном тоне.
Спенсер послушно улыбнулся.
— Это не так страшно, как кажется на первый взгляд. Вино легкое. Поверьте мне, вы справитесь.
— Но... – Спенсер все равно не мог поверить.
— Послушайте меня! – я наслаждался своим новым статусом, пусть и обретенным
Спенсер кивнул.
— Вы хотите узнать про эту страну и про ее жителей как можно больше, по максимуму?
Спенсер кивнул.
— Так вот, чтобы это получилось, вам придется не раз и не два сидеть за накрытым в вашу честь столом, выслушивать тосты в вашу честь и пить. Много пить. Иначе вы не узнаете эту страну и не сблизитесь с ее народом. Так что давайте считать, что сегодня – ваша первая тренировка.
Спенсер посмотрел на меня. Я был серьезен. Спенсер кивнул.
— Хорошо! – улыбнулся, поддерживая его. – Теперь говорят про вас!
Я начал переводить, не забывая указывать Спенсеру, когда нужно просто благодарно кивнуть головой, а когда приложить руку к сердцу. Спенсер все исполнял. И при этом все равно был растерян. Только теперь его растерянность была связана не с тем, что ему придется опрокинуть в себя почти литр вина. Он никак не мог поверить, слушая мой перевод, что о нем, о человеке, которого видят в первый раз и которого вовсе не знают, говорят настолько проникновенные слова и так восхваляют.
Георгий закончил. Все выпили. И все теперь смотрели на нас. Я вежливо попросил Спенсера дать мне высказаться первому. Сделал небольшой шаг вперед. Тост мой намеренно был коротким. Я понимал, как весь дворик с нетерпением ожидает ответной речи англичанина! Поэтому: поблагодарил – пожелал – выпил. Все одобрительно зашумели, когда я перевернул рог, демонстрируя, что выпито все до последней капли. После этого все разом посмотрели на Спенсера. Установилась абсолютная тишина. И взгляды десятков глаз, и такая тишина, конечно, смутили Спенсера. Он откашлялся. Посмотрел на меня. Я подбодрил его. Спенсер сделал шаг вперед, приподнял рог.
Переводя, я вынужден был признать, что Спенсер, все-таки, крепкий мужик. Он справился с волнением. Он понял, что нужно говорить, чтобы покорить публику. И еще я был вынужден признать, что сделал он это без моей помощи. Мне не пришлось ничего добавлять от себя, настолько его тост соответствовал правилам грузинского застолья. А уж закончил он его и вовсе чистейшим туше!
— Я очень хотел посетить Грузию. И если до этой минуты это была мечта, то теперь для меня это стало делом чести. Потому что теперь я обязательно должен посетить Грузию! Я должен увидеть ту благословенную землю, которая являет миру таких прекрасных людей, как вы! Людей с такими большими и добрыми сердцами! Спасибо!
Под одобрительные восклицания, под взгляды десятков глаз, во многих из которых уже блестели слезы, Спенсер справился и с рогом. Выпил все до последней капли, перевернул. Это была абсолютно заслуженная победа! И это я тоже признал.
Спенсера и меня тут же подхватили, усадили за стол. Шум уже стоял невообразимый. Но я все-таки успел попросить Георгия не наливать Спенсеру такими дозами. Георгий кивнул. Перед Спенсером поставили стакан.
— Вы блестяще справились! – я наклонился к Спенсеру.
— Не ожидали? – улыбнулся англичанин.
— Если честно – нет! – признался я.
— И переводили слово в слово, ничего не добавляя и не приукрашивая?
— В этом не было необходимости!
Лучше и не скажешь!Спенсер не мог скрыть своего восторга.
— Кстати, не думал, что так легко справлюсь с рогом и сейчас справляюсь с вином, – Спенсер сказал это, выпив уже второй стакан менее чем за минуту. – Очень легкое. Практически компот!
Я кивнул. Подумал, было, его предупредить, но решил, что раз тренировка, то пусть уже пройдет ее до конца и сам на своей шкуре испытает коварство такого вина. Действительно, кажется компотом. Пьешь легко и много. И совсем не понимаешь, почему в какой-то момент происходит неожиданный щелчок – и вот ты уже не можешь стоять на ногах, и уже вихри в голове, и язык уже подчиняется тебе с трудом. Как по мне, легкое вино – самый опасный напиток из всех, потому что от него не ожидаешь подвоха. Так что теперь моей заботой было еще и не пропустить этот щелчок у Спенсера. А то мало ли... В таком состоянии любой шаловливый, пусть и мимолетный женский взгляд мог призвать его на подвиги, из которых мы без потерь уже точно не выйдем. Горячая грузинская кровь не позволит...
За себя я был спокоен. Я весь целиком, с ног до головы, как непрошибаемой броней, был все еще защищен Маликой – ее запахом, моими чувствами, моей тоской.
Но Спенсер держался молодцом, поневоле вызывая во мне все большее и большее к нему уважение. Он охотно общался со всеми, проявлял радующее всех любопытство, спрашивая обо всем подряд. Буквально, как акын: что вижу, то пою!
Я переводил без остановок и пауз и уже порядком стал уставать. Но отмечал про себя некоторые факты, о которых не имел представления. Так, например, когда Спенсер выразил свое восхищение двориком и окружающими его каменными домами с балкончиками, нам сообщили, что построить каменный дом здесь было большой проблемой. Турки не любили этого, считая, что строится не дом, а крепость, брать которую при необходимости – потратить много сил и положить много людей. Другое дело – деревянный! Поджог его – и вся недолга!
На мое счастье, после перерыва вновь заиграли музыканты. Народ бросился плясать. Можно было передохнуть немного. Спенсер тут же обернулся и наблюдал за танцами, уже хлопал в такт со всеми. Моя помощь ему сейчас не требовалась. Подсел Георгий.
— А в Имерети заедете? – разговаривая, мы тоже не переставали хлопать.
— На все воля Божья! – не стал я давать клятвенные заверения. – Но должны.
— Тогда вы обязаны заехать в Вани! Там живет мой старший брат, Вано Саралидзе. Легко запомнить: Вани – Вано.
Я кивнул.
— Скажешь, что от меня! Дальше можешь не беспокоиться!
Я поблагодарил Георгия. Мы вернулись к танцам. Выпитое немалое количество вина уже действовало и на меня. Я уже не только хлопал в такт. Мое тело, уже не слушаясь меня, реагировало на музыку и практически ходило ходуном. Очень хотелось вскочить, войти в общий круг, раскинуть руки, заорать, оскалив зубы, и броситься по кругу, как я делал это много и много раз на свадьбах и праздниках.
Георгий заметил мое нетерпение.
— Что сидишь? Давай, иди, потанцуй! Умеешь по-нашему? – уже на слабо брал.
Я хмыкнул, изобразив вселенского знатока.
— А «Шалахо» вы умеете? – мой рот раскрылся прежде, чем мозг успел его остановить.
Георгий уже выражал крайнее удивление незнакомому названию. Я костерил себя.
«Идиот! Какое «Шалахо»! Оно же еще не появилось. Насколько помню, первые ноты только в конце этого века появятся. Давай, выкручивайся теперь!»
— Шалахо?! – уже переспрашивал Георгий.