Чёрная кровь
Шрифт:
Таши сразу понял, кто перед ним. Уж слишком густо увешана была отшельница оберегами, амулетами, всякими фигурками, в которых без труда угадывались лики предков, недобрых богов и странных существ, с которыми и до сего дня знающие старухи ведут разговоры. Уника тоже живо смекнула, с кем дело имеет. Её ажно затрясло при виде навешанных на старухе сокровищ.
А сама хозяйка и бровью в сторону молодых людей не повела. Взгляд её был прикован к Ромару.
– Ну, ясно, – произнесла она глухо. – Кто ещё мог сюда пролезть? Здравствуй, Ромар. Видно правду болтают про тебя, будто ты вместе с руками смерть свою под дубом закопал.
– Здравствуй и ты, Нешанка, – произнёс Ромар. – Давно не виделись.
– Какая я тебе Нешанка! – старуха
– Как же нам звать тебя, бабушка? – спросила Уника.
Хозяйка повернулась так резко, что все колдовские помощники на её платье разом взбрякнули, только треск пошёл. Казалось, старуха готова прыгнуть на Унику, Таши даже шагнул вперёд, собираясь в случае чего, отшвырнуть её прочь, не дав прикоснуться к Унике. Но ведьма замерла неподвижно, впившись взглядом в лицо гостьи.
– Ишь, – произнесла она наконец, – додумался, девчонку приволок. Похвастаться хочешь, что не пропали без нас? И без того знаю, что не пропали. Славная девочка, я когда-то не хуже была. Это она из чьих?
– Моткина внучка, – сказал Ромар.
– А... Могла бы и сама догадаться. Девка чернявая, в пришлую родню. Что смотришь, красавица? Знаешь, кто я такая?
– Знаю. Ты мудрая йога. Только как звать тебя я теперь не знаю. Ромар говорит – Нешанка, ты твердишь другое.
Правильно сказала, милушка. Йога я, последняя в роду. Потому и имени у меня нет. Так и зови Йогой, не ошибёшься. Ну что стоите истуканами? Раз уж пришли – заходите в дом.
Внутри изба Йоги оказалась ещё удивительней, чем снаружи. Кажется, в простоте там не было ни единого предмета, всё заговорённое, нашёптанное, чудесное. Всё, что за многие годы накопило женское ведовство, сошлось в лесной избушке.
Старуха кивком указала на угол, где на полу громоздилась расхристанная постель. Путники уселись, ожидая, пока хозяйка управится с делами и начнёт разговор. Постель у Йоги была мягкая, Таши прежде таких видывать не доводилось. Шкуры пушного зверя лежали здесь в двунадесять слоёв. И какие были звери! Медведь, седой волк, росомаха, лютый зверь леопард. В головах ворохом брошены зимние шкурки лисы-огнёвки и ее чернобурой сестрицы. Немыслимые богатства свалены в углу, чтобы хозяйке было теплее спать. Прежде Таши и видеть не приходилось такого количества мехов разом. Хотя, если вдуматься, то ничего удивительного нет. Старуха – последняя из мудрых йог, все богатства, накопленные предшественницами, достались ей. В сказках и сейчас поётся, что коли пришёл ворожить, так кланяйся мехами. Куницу – на девицу, бобра – для добра, волк – чтоб в речах был толк, а белку – на всякую безделку. Интересно, за какую ворожбу кланялись росомахой? В ближних краях она не водится, страшно и подумать, в какую даль надо переться, чтобы заполучить такого зверя!
Таши распушил пальцами мех и с удивлением обнаружил, что шкура совсем свежая. Хорошие меха хранятся десятками лет, но знающий человек на ощупь определит, как давно зверь отдал свою шкуру добытчику. Этой коже не было и двух лет. А Ромар говорил, что последний раз дети зубра видели обиженных ими йог чуть не двадцать лет назад. Кто же тогда преподнёс старухе редкостную шкуру?
Старуха тем временем в полминуты развела огонь, споро, по-мужски, выбив искру из кремня, придвинула к огню ладно вылепленный горшок, хранящий на обожжённом боку отпечатки ладоней мастера. Таши внимательно следил, как хозяйничает Йога. Всё как у обычных женщин, вот только живёт бабка не по-сиротски, пространно живёт. В горшок отправилась целая оленья лопатка и не копчёная, а свежатина, это Таши с полувзгляда определил, да и запах от супа говорил сам за себя. Густой суп, с кореньями и травами. Никак и мучицей похлёбка сдобрена?.. Таши потянул носом, принюхиваясь. Нет, это не мука, что-то лесное, может лещина тёртая... Но всё
равно, густая похлёбка, такой только в праздник лакомиться.Покуда варево томилось на очаге, Йога выставила перед хозяевами деревянные кругляши – дискосы, разложила по ним всякие заедки: копчёные гусиные грудки, квашенную рыбу, черемшу, закисшую в своём же соку; рядом встала дежка с пареной брусникой и горшочек бортного мёда. По мере того, как перед сидящими появлялись новые и новые яства, Таши приходил всё в большее изумление, а когда перед ним была поставлена корчага полная пенистого, недавно сваренного пива, так и вовсе вытаращил глаза. Пиво, правда, оказалось не ячменное, а из мучнистого солодкового корня, но всё же это было настоящее пиво, какого и дома не всякий день попробуешь. Откуда у дряхлой старухи такое изобилие? Неужто добыла своими руками и ворожбой? Тогда предки поступили неумно, оставив род без этаких помощников. А Таши-то, увидав бабульку, ещё подумал, что придётся делиться с ней небогатым дорожным запасом.
Покуда гости насыщались, Йога вежливо молчала, лишь иногда спрашивала, всё ли в достатке, не принести ли чего ещё... Потом, когда гости отвалились от еды, и Уника вытерла Ромару жирные губы, началась неспешная беседа о погоде, о том, какая ожидается зима и успешно ли прошло путешествие. Таши изнылся, слушая кружные речи и проклиная обычай, не позволяющий сразу перейти к делу. Что значит: «Удобно ли добрались?» Сама же в глухомани схоронилась, закрылась хитрыми заклинаниями, всё сделала, чтобы неудобно было добираться. А мы, вот, добрались.
Потом последовали расспросы о здоровье, о судьбе общих знакомых, и тут плавное течение беседы было нарушено.
– Да никого, почитай, и не осталось из тех, кто тебя может помнить, – сказал Ромар. – Крага была, так померла недавно. Трёх недель не прошло. Она в роду старшей из матерей была, так на её место покуда никого не выбрали.
– Крага? – переспросила старуха. – Как же, помню. Она ведь меня постарше года на три, что ли. Гонористая девка была. Мнила о себе много, к старухам льнула. Очень ей хотелось йогой стать. А в самой – силы чуток, с воробьиный нос. То-то, думаю, злилась она, когда ведуньи прочь отошли. Её, красавицу да умелицу бросили, а меня – девчоночку несмышлёную, с собой взяли.
Таши выпятил губу, пытаясь представить Крагу красавицей. Никак подобное в голову не входило. Да и нынешняя хозяйка тоже – ведьма-ведьмой; не бывают такие девчонками. Однако, Ромар слушал, кивая головой.
– А из парней кто жив? – спросила Йога. – Роско, помню, красивый был парень.
– Роско уж сколько лет, как умер, – склонив голову ответил Ромар.
– Набег тогда был. Знаешь, западные племена, у них воины ещё косы заплетают... Отбились мы от них, а Роско не уцелел.
Йога вздохнула. Таши с Уникой тоже поникли головами, поминая неведомого им Роско. Хороший человек был, честно умер, защищая родное селение.
– Из стариков Лат дольше всех продержался, – продолжил рассказ Ромар. – Старейшиной был в семье зубрихи Асны, – Ромар кивнул было в сторону Таши, хотел сказать, что вот, мол, парень из той семьи, да вовремя язык прикусил. Про Унику-то уже сказано, что она Моткина внучка, и, значит, из Асниной семьи, всё остальное и слепой поймёт... Йоги – народ строгий, зачем лишнего недруга наживать? И Ромар поспешил вернуться к рассказу о Лате: – Он в старейшинах пять лет ходил, до сегодняшнего дня не дожил совсем немного, на день раньше Краги погиб.
– Лат? – удивилась старуха. – Что-то запямятовала... Это длинный такой, нескладёха, волосы светлые?.. – Йога вдруг замолчала, а потом, подавшись вперёд, переспросила: – Постой... Что ты сказал? Погиб?.. И Крага тоже?.. Да кто посмел на стариков руку поднять?! Куда родовичи смотрели? Где люди были?!
– Беда у нас, Нешанка, – отбросив все приличия, тихо сказал Ромар.
Йога молча слушала неторопливый рассказ колдуна, лицо её застыло и казалось одним из тех черепов, что охраняли избушку.