Чёрная кровь

– Таши... – позвала Уника.

Она перевернула так и не разжавших объятия врагов, чтобы Таши было легче встать. Ведь он, наверное ранен, или рёбра сломаны... Вон, как страшно впились в спину пальцы мангаса...

– Таши, тебе помочь?

Глаза Таши были закрыты и тот же покой озарял лицо, так что даже кровь, выступившая на губах, казалась чем-то совершенно посторонним. Таким бывает лицо человека, который сделал всё, что надо и теперь может отдыхать.

– Таши... – Уника попыталась разжать руки мангаса, но не сумела сдвинуть даже пальца. Два тела не просто сцепились в бесконечной схватке, они проросли друг в друга, руки переплелись, белесая нежить мангаса плавно переходила в смуглую, покрытую волосками кожу Таши.

Кто знает, что творилось под покровом догорающего колдовского пламени? Ни человек, ни мангас не могли этого выдержать. Выдержала лишь ненависть, не позволившая отпустить врага даже после смерти.

– Таши, Таши... – твердила Уника, не переставая гладить запрокинутое лицо любимого. На время она ослепла и оглохла, так что один лишь Ромар видел как старая Йога подползла к телам с другой стороны, обхватила голову мангаса и тихо безутешно завыла:

– Сыночек, сынок... кровиночка моя... да что ж они, сквернавцы с тобой сделали?..

Глава 10

Возле большого, вросшего в землю камня Уника вырыла могилу. Лосиным рогом рыхлила серую лесную почву, ладонями сгребала рыхлое в корзину, а потом сама же вытаскивала наверх. Помочь было некому, а дело не сделать – тоже нельзя, а то не будет Таши покоя, начнёт непохороненный блуждать одиноким демоном, бессмысленным убийцей, которого боятся и звери, и тайные существа, и ночные карлики, но пуще всего – нерадивые соплеменники умершего. А уж мангаса проклятого тем более надо зарыть: от человеческих глаз, от света, от мира живого.

Хочешь – не хочешь, а придётся хоронить их в одной могиле. Даже со смертью не кончилась для Таши битва со злобным мангасом. Тела бойцов сплелись и вросли друг в друга, как врастают два дерева, сражающиеся за глоток дождя и солнечный луч. Вовек теперь не разнять смертельной хватки, умноженной на любовь и ненависть, мощь одинокого волшебства и силу предков. Не желают враги отпускать друг друга и, значит, отныне им лежать вместе. А вот помочь Таши в потусторонней битве – надо.

На самое дно опустила Уника лубяную верёвку, чтобы было чем связать мангаса. Возле правой руки пристроила наборный меч, чтобы не остался Таши безоружным в будущих боях. В ногах свернула готовое к броску боло. Теперь, даже если вырвется мангас, то не сможет убежать. Никто не сравнится с Таши в метании боло; запутаются ноги людоеда в мягком ремне, треснут рёбра, расколотые каменными желваками. Никогда не выберется в живой мир злобный ублюдок. В головах Уника уложила полтуши косули, убитой накануне ещё живым Таши. А мангасу обвязала башку корой горького волчьего лыка, чтобы не вздумал жрать чужой запас. Камешки сурика, что собирал Таши для своих рисунков, Уника истолкла в старухиной ступе, припорошила красным порошком тело, чтобы не иссякла в нём кровь, и не ослаб любимый в битве. Всё справила как надо, Ромар лишь головой кивал одобрительно соглашаясь. А колдунья ничком лежала в избе, зарывшись в старые облысевшие шкуры, и даже не выла уже, а песню тянула на тоскливом зверином языке.

Когда яма была почти засыпана, Ромар остановил Унику и велел достать из заветного мешка исчерченную тайными знаками дощечку на тонком ременном шнурке. Амулет Уника повесила старику на шею, дощечкой к спине. Ромар подошёл к камню, упёрся в него спиной и одним усилием накрыл могилу гранитной шапкой, сдвинув скалу, которую не сумел бы покачнуть и мамонт. Обломки треснувшей дощечки упали на землю.

Уника испуганно смотрела на чудо, о каком лишь рассказывали соплеменники. Так вот какие вещи умел делать Ромар, когда был здоров! И кто бы мог подумать, что в потёртом мешке сохранились стародавние, но не потерявшие силу талисманы!

Неслышный шорох заставил Унику оглянуться. От избы, слепо спотыкаясь, двигалась колдунья. Пегие волосы были растрёпаны, глаза остекленели, обломанные когти целили в лицо Ромару.

– Поздно, Йога, – спокойно произнёс старик. – Могила запечатана. Он никогда не вернётся: ни человеком, ни прозрачным духом, ни таинственным существом. Поверь, так будет лучше всем, и тебе тоже.

– Проклятый!.. – захрипела ведунья. – Пусть с тобой случится то же, что со мной! Пусть с тобой будет ещё хуже, чтобы ты и сдохнуть не мог!

– Пусть, – согласился Ромар. – Я знаю, что так будет, и согласен с твоим проклятием. Но сначала ты должна помочь нам.

– Что-о!?. – колдунья задохнулась криком. – Ты ещё хочешь помощи?! Да я своими руками задавлю тебя вместе с твоей паршивкой!

– Ты нам поможешь. Мы пошли в путь не ради себя. Верней всего, что ни я, ни она не вернёмся назад, и твоё горе будет оплачено сполна. Но прежде мы должны отыскать и убить Кюлькаса.

– Убить Кюлькаса?.. – старуха потёрла лоб, испытующе вглядываясь в спокойное лицо калеки. – Это ты собрался убить предвечного властелина?

– Да, – твёрдо ответил Ромар. – Не усыпить, не успокоить, не умилостивить. Убить. Если этого не сделать – погибнет весь род. У нас просто нет иного выхода. И ни моя, ни её, ни твоя жизнь, Йога, не значат перед этим ничего.

– Как ты надеешься сделать это?

– У нас есть нож из священного камня. Когда племя было разбито, и зелёный жезл сломан, Стакн, знающий душу камня, изготовил из обломка этот нож. Если и он не сможет пронзить повелителя вод, значит на земле нет такой вещи, и нам останется только уйти с земли.

– Покажи! – потребовала колдунья.

Подчиняясь знаку Ромара, Уника неохотно достала клинок, протянула его старухе.

– Да, это он, – голос Йоги поднялся на высокую ноту. – Я помню этот камень и вижу его силу. Мы всегда не любили друг друга. Это он изгнал прежних колдуний на окраины земли. Из-за него я живу здесь, а сын мой стал не человеком, а чудовищем, не слыхавшем слова «род». Здравствуй, дубинка вождя и шамана, зелёный камень мужчин – не думала я, что буду держать твой обломок. Значит, судьба рода вновь, как и должно быть, в женских руках. В твоих руках!.. – прокричала она Унике,

– слышишь, девчонка?! Ведь у твоего учителя нет рук, а камень без твёрдой руки не значит ничего. Хотя, сила в нём большая... – голос ведуньи упал. – В этом камне мощь всех ушедших поколений. Ты прав, старик, это остриё сможет пронзить даже предвечного.

– Но мы не знаем, где он прячется, – сказал Ромар.

– Камень знает, – глаза колдуньи блеснули мстительным торжеством.

– Достаточно положить его на ладонь, и острый конец укажет, где скрывается враг племени. – Ведьма вытянула морщинистые руки, и отполированный клинок сам собой повернулся, указав на юг. – Видишь? Он не лжёт, потому что Кюлькас лежит в этот миг на дне горького лимана. Тебе эти места должны быть знакомы, старик, ведь ты лечил там свои обрубки. Я даже это знаю, хотя в ту пору ещё не родилась на свет.

– Как достать его, если он скрыт под водой? – спросил Ромар.

– В горьком лимане больше нет воды. Кюлькас налил новое море, но зато выпил старое. А мог бы и не пить. Он предвечный властелин и творит, не думая.

– Спасибо тебе, Йога, – проговорил Ромар. – Я знал, что ты поможешь. Я помню тебя девчонкой, ты была очень похожа вот на неё, – седая голова качнулась в сторону Уники. – Спасибо.

– Погоди! – костлявые пальцы сжались на зелёной рукояти. – Это ещё не всё. Твой нож силён, он помнит много рук и испил немало чужеплеменной крови. Но он ещё не пробовал крови родича, а без этого мощь его несовершенна. Я уже сделала для вас куда больше, чем род может требовать от человека, и, значит, должна сделать и всё остальное. Знал бы ты, как я вас всех ненавижу!