Черная кровь

Срок подошел, а он так ничего и не решил. Знал твердо: так – не будет. А что «так» – неведомо.

На рассвете решительного дня Матхи показался у выхода из своего жилища. На нем красовалась страшная личина и большой колдовской наряд.

Слепец уверенно шел давно знакомой дорогой, притопывая на каждом шаге, так что погремушки на шапке, полах кожана и вычурном вересовом посохе дружно взбрякивали. Кроме этого звука ничто не нарушало тишины: весь поселок спал. То есть, на самом деле не спал никто, но полагалось спать, и люди добросовестно притворялись, лежа в постелях: сопели, похрапывали и ждали урочной минуты.

– Хур! Хур! – уже не Матхи, а злой Хурак – пожиратель трусов подкрадывался к городьбе, за которой мирно спали юноши. Еще мгновение – и кости захрустят на острых зубах демона. Но на пути Хурака вырос Бойша, вернее – не Бойша, а сам древний Лар. Он был наряжен в лохматые шкуры, на голове красовалась шапка с парой изогнутых рогов.

– Что нужно тебе здесь? – загремел Лар, гневно подымая к небесам нефритовую дубинку. Оружие это было очень знакомо чудовищу, ведь демон возник из печени убитого этой дубиной повелителя тьмы и холода предвечного Хадда. И все же, Хурак не отступил.

– Это моя еда! – пролаял он.

– Это мои воины! – возразил Лар.

– Это не воины – они спят и не слышат, как идет враг!

– Они не спят! – воскликнул лар, и тут же юноши с боевым кличем вскочили на ноги, а изо всех домов высыпали ждущие сигнала люди.

– Я голодный дух! – запел шаман. – Я сожру всех, кого смогу, я съем всех, кого сумею, я проглочу всякого, кто трус, я изгрызу любого, кто робок! Я Хурак, я желаю жрать! Я иду за вами, слабые сердцем, хлипкие душой! Трусы – вы моя пища!

– Здесь нет трусов! – раздался общий крик. – Здесь воины, воины, воины!

Злой дух сопротивлялся, но его уже почти не было, а снова был Матхи – слепой шаман.

Матхи склонился над заранее подготовленным костром, застучал кремнем.

Тертый огонь нужен для урожая, для домашнего очага, для изобилия во всяком хозяйском деле, а тут потребен огонь воинов, что добывают из камня. Тонкий хворост сразу заполыхал и быстро прогорел, рассыпавшись кучей мелких угольков. С долгим воплем шаман зачерпнул полную чашу жара. Над угольями колыхался голубой огонек.

Юноши уже стояли в ряд, вытянув перед собой левые руки.

Таши был в ряду третьим. Шаман подошел к нему; уродливая харя кривилась выпирающими клыками. Воистину, это был Хурак, алчущий свежей крови и пришедший мучить людей, чтобы выбрать слабых для своей кровавой трапезы. Толстыми пальцами он порылся в чаше, спокойно, словно не огонь держал, а перебирал гладкие морские окатыши, выбрал уголек и на ощупь положил его на протянутое предплечье. Запахло паленым волосом – рука у Таши была мохната, в неведомого отца. Таши не дрогнул, он продолжал стоять, безразлично глядя вдаль. Один за другим шаман разложил на подставленной руке семь угольков и пошел дальше.

Никто из парней не вскрикнул, когда огонь касался их, ни у кого не исказилось лицо, но Таши краем глаза видел, что прежде ровная линия вытянутых рук надломилась: кое у кого руки дрожат. Сам Таши терпел боль спокойно – собственно говоря, ему было даже не слишком больно. Он знал, что ожоги будут сильно болеть потом; как и многие мальчишки Таши заранее испытывал себя, прижигая тело углем. Гораздо хуже, что рука вскоре распухнет, а впереди стрельба из лука, потом придется метать боло и копье, хотя это уже легче, тут левая рука не так важна, как в стрельбе из лука.

Таши умудрился до того задуматься, что даже удивился, когда к нему приблизился Бойша и, шлепнув ладонью по сжатому кулаку, сбросил потухшие угли. Тогда Таши вспомнил, что это не самое тяжкое испытание из тех, что предстоят ему.

Тем временем, все юноши были освобождены от углей, и начались состязания в силе, ловкости, выносливости. Люди вышли за пределы городьбы, туда же вынесли сосновый щит, обшитый кожей, на которой охрой нарисованы животные: олень, лошадь, тур, сайгак. Только зубра не было здесь, ибо даже в нарисованного предка нельзя стрелять.

В стрельбе из лука у Таши не было соперников, и хотя обожженная рука изрядно мешала целиться, Таши легко выиграл состязание. Он ждал, что ему, как то обычно бывало, поднесут шапочку с беличьим хвостиком, но вождь возгласил: «Призы мы будем давать в конце состязаний!» – и шапочка осталась в руках у старух.

Затем метали боло. Задача состояла не только в том, чтобы кинуть каменную гроздь как можно дальше, но и захлестнуть ремнем, на котором висят камни, вбитый в землю столб. Новенькое, недавно законченное боло не подвело Таши: самый дальний столб, до которого никто и докинуть-то не мог, был с первого раза обвит ремнем и от резкого рывка не выдернулся из земли, а попросту переломился с сухим треском. И вновь награда – украшенный самоцветными камешками пояс – не была вручена.

Разжигали костры. Здесь первым управился незнакомый парень из верхнего селения. Таши внутренне сжался, ожидая, дадут ли победителю олений кисет для кремней и трута, но Бойша, как и в прошлые разы, лишь показал подарок зрителям, а потом вернул его мастерице. Таши слегка успокоился. Конечно, он понимал, чем вызвано изменение обычая, и слышал, как хлопали по плечу коренастого Малона, который лишь немногим хуже Таши метнул боло, но все равно, знать, что награждение отсрочено не только для него, было приятно. Хотя, еще немного, и наступит та минута, о которой Таши так старательно пытался не думать. По здравому размышлению, ему все должно быть безразлично, но тем не менее Таши выбивался из сил, соревнуясь с одногодками, словно пытался доказать собравшимся, что он хороший.

Таши лучше всех послал в цель копье, а когда юноши взапуски поплыли в холодной осенней воде, он уступил лишь одному сопернику – Шуке. Шука был младшим сыном рыбака Мухи, так что никого его победа не удивила.

Пловцы не успели обсохнуть, как Бойша выкрикнул начало бега. Это было последнее состязание. Лучше или хуже, но все юноши выдерживали испытание и, вернувшись на площадь у столпа предков, могли считать себя мужчинами.

Все, кроме Таши.

Бежать надо было через поля на ближнее пастбище и принести оттуда живую овцу. Таши любил и умел бегать, хотя не смог бы сравниться в скорости с Тейко, который умудрялся загонять до смерти зайца. Но и среди тех, кто испытывал судьбу в этом году, было немало быстроногих парней. Все они бежали густой толпой, и сколько Таши не старался, ему не удавалось вырваться вперед. А вот юркий Лихор из низового поселка с легкостью оставил всех позади. Хотя, путь туда – это даже не полдороги, ведь обратно придется бежать с овцой на руках, а на такое у Лихора вряд ли хватит прыти.

До пастбища оставалось еще изрядно, когда Лихор показался навстречу.

Теперь он ступал не так споро, но отрыв был очень велик. С победным криком Лихор пробежал мимо, торопясь за праздничными постолами, которые дарят самому быстроногому из юношей. Остальная толпа разразилась воплями, пытаясь ускорить бег. На лугу произошло замешательство, каждый старался выбрать животное полегче, овцы шарахались и не давались в руки. Таши, не выбирая, схватил ближайшую овцу и сразу оторвавшись от основной массы преследователей, помчался в обратный путь. Животина оказалась тяжеловата, но Таши не сбавлял скорости, словно от его победы зависело останется он жить или нет. И он догнал изнемогающего Лихора почти у самой городьбы и на последних шагах обошел его. Остановился, отпустил полузадушенную ярку и тут, впервые за весь день увидел Унику. Прежде ее среди толпы не было, Таши напрасно выискивал ее взглядом, а теперь заметил сразу. Уника стояла, держа двумя руками поцарапанную долбленую баклажку. Встретив взгляд Таши, Уника подошла, протянула свою ношу.