Черная кровь

– Он рядом, – на беззвучном языке охотников прошептал Ромар. – Я его чувствую. Он все время шел по нашим следам.

– И что теперь делать? – задал вопрос Таши.

Внутренне он был готов к тому, что Ромар прикажет избавиться от нежелательного попутчика. Уж если ты идешь с людьми, так иди с ними вместе. А тропить их, как дикого зверя по первому снегу – не дело. И коли начал путников выслеживать, то не обижайся, если напорешься на нечаянную стрелу. Но Ромар ответил спокойно:

– Ничего не делай. Он обещал нас проводить – вот и провожает. Просто на свой манер. Не обращай внимания.

Легко сказать – не обращай внимания! Каково знать, что за каждым твоим шагом следят, что ты на виду и беззащитен, а тот, кто наблюдает за тобой, остается невидим. Это тебе на в жмурки на лугу играть – тут все взаправду.

Таши на пену изошел, стараясь обнаружить хотя бы один признак, что парень где-то поблизости, но в занятии своем не преуспел; лес оставался нем и неподвижен.

Лиственное неудобье, заплетенное ракитой и бузиной, со стеной перезревшей сныти, осыпающей одежду колючками цеплючих семян, осталось позади. На холмы выбрался чистый сосновый бор, приветливый и нарядный.

Землю устилала хвоя, редкий вереск перемежался кустичками толокнянки.

Здесь и решено было заночевать.

Уника ободрала на лапник случившуюся елочку, приготовила место для сна, Таши натаскал гору валежника: наломанных ветром сосновых вершинок и ветвей, которых всегда довольно в бору. Разложил костер, сбоку сухой травы подсунул, достал из кисета на поясе два, из родных мест принесенных, кремня и замер, не успев извлечь искры.

К лагерю приближался сын Йоги.

Как и в прошлый раз он возник неожиданно и теперь шел бездельной походочкой скучающего танцора. И как в прошлый раз, не было у него с собой ничегошеньки, будто и не умотал он от родимого дома на немалый кусок пути.

И наряжен он был в ту же кацавейку и те же штаны, в которых и в полдень ходить не жарко, а под вечер, когда воздух заметно посвежел, и вовсе несподобно.

Первым побуждением Таши было вскочить навстречу приближающемуся парню и схватить что-нибудь из оружия, предусмотрительно разложенного неподалеку. Пришлось сделать заметное усилие, чтобы убедить себя самого, что ничего особенного не происходит. В конце концов, это родич, хоть он никогда и не видел берегов Великой реки. А что душа возмущается при одном взгляде на его сонное словно предутренняя луна лицо, так неизвестно еще, что думает сын Йоги, глядя на лица новоявленной родни. Уж ему-то их любить не за что, и уж тем более – помогать. И все же, он помогает, хотя от этой помощи хочется почему-то оказаться как можно дальше.

Таши опустил голову, не желая выдавать взглядом истинных своих чувств, старательно застучал кремнем, принялся громко дуть на упавшие в траву огненные точки. Но то ли трава успела заволгнуть, то ли просто Таши перестарался и дул слишком сильно, но спалив пару тонких стебельков, огоньки исчезли, так и не превратившись в пламя. Таши вскинул голову, проверяя, не смеется ли над его неудачей сын Йоги. Тот не смеялся. Он вообще не смотрел на Таши, а стоял, повернувшись к набранным дровам и знакомым плавным движением подымал руку. Между растопыренными пальцами родился свет, непривычный, какого в жизни не бывает, блестящий, ярко-голубой словно первые фиалки, возвещающие победу весны. Свет не усиливался, а как бы уплотнялся, обретая вещественность, и через мгновение огненный клубок упал с протянутой ладони в груду собранного хвороста, и тут же куча заполыхала, вся, сверху донизу.

О подобном волшебстве Таши и слыхать не доводилось. Огонь это суть магии, он всякому колдовству способствует, недаром шаман камлает у костра.

Но подчинить себе огненную стихию и просто между делом вызывать огонь?.. это казалось невозможным. Неудивительно тогда, что сын Йоги запросто разгуливает по глухому недоброму к людям лесу. И холод ему нипочем, какой может быть холод, если огонь в себе носишь? Хороший, однако, сынок вырос у старой колдуньи!

Сынок тем временем уселся у огня, подставив теплу тщедушную грудь.

Сидел он очень близко, так что чудилось, что ветхая одежонка вот-вот вспыхнет. «Ну, это Ромар тоже умеет, и Матхи… – подумал Таши. – А будь у Ромара руки, он и огонь сводить мог бы…»

И лишь через несколько минут Таши сообразил, что нежданный помощник спалил запас дров, предназначенный на всю ночь, а осенние сумерки быстро сгущаются и нового валежника уже не набрать.

Пышный костер и впрямь быстро прогорел, уцелевших веток хватило ненадолго, и почти всю ночь путники промерзли на холодном биваке. Таши дежурил первую половину ночи и видел, что парень, которого Таши не знал как и называть, просидел все время неподвижно, упершись взглядом сначала в угли, а потом в остывшее кострище. Трудно сказать, было ли ему холодно в распахнутой на груди обдергайке, а вот Таши, хоть и добротно одетый, изрядно продрог, особенно, когда в ночи неожиданно пал ледяной туман, изукрасивший инеем залитый лунным светом лес.

В договоренное время проснулся Ромар, оглядел замерший черно-белый мир и молчаливым кивком велел Таши укладываться спать. Таши, не заставляя себя упрашивать, быстро забрался под шкуры, расстеленные на лапнике. Уника приоткрыла сонные глаза, произнесла: «Ой, да ты закоченел совсем!» – и обняла его теплой рукой.

Проснувшись как обычно незадолго до рассвета, Таши обнаружил, что возле горелого пятна, где с вечера сидел сын Йоги, никого нет, и даже трава в этом месте так же густо серебрится инеем, как и повсюду.

Таши вопросительно глянул на Ромара, тот молча прикрыл глаза. Значит, опасный попутчик где-то неподалеку, может услышать неловкое слово и обидеться. Теперь уже Таши понимал, что заморыш и в самом деле опасен.

Надо же было уродиться столь изощренному магу в доме у старухи Йоги! С юного возраста слышал он только ворчание и перечень обид, предки не защищали его во младенчестве. Неудивительно, что нет в парне почтения ни к роду, ни, даже к родной матери. А коли сойдется такой характер с магической силой, то от такого человека лучше держаться подальше и зря его не дразнить. Не за тем идем, чтобы лишних врагов наживать.

Быстро собрались и пошли, греясь ходьбой. Дорога заметно падала под уклон, сосны сменялись елями и изломанной черной ольхой. Но тропа шла явственно, плотно протоптанная в подлеске всяким зверем, который тоже не слишком любит ломиться через заросли. Шли бодро, отсчитывая уже не первое поприще, как вдруг Ромар остановился и кивком указал на тропу под самыми ногами.

Таши наклонился, глядя через плечо Ромару. Кто-то, проходивший по тропе прежде них обронил здесь свой помет.

Охотник, хоть что-то понимающий в своем деле, не пройдет мимо такой приметы. По погадкам можно определить не только, какой зверь побывал здесь, но и куда он ушел и даже, иногда, что собирается делать. Сильный зверь или больной, голодный или сытый – порой от этого зависит не только охотничья удача, но и жизнь охотника. А на этот раз посреди тропки валялась какашка удивительно похожая на человеческую. И еще, казалось, что она упала с большой высоты отчего и размазалась о корни дерева.

Таши вскинул голову. Прямо над тропой нависала тяжелая сосновая ветвь. Разумеется, никого на ней не было.

– Кто это? – спросил Таши, едва шевельнув губами.

– Большеглазые, – произнес Ромар опасное слово.

Таши еще раз обшарил взглядом окрестные вершины, Уника тоже озиралась по сторонам, но все было спокойно, ни одна ветка не дрогнула, ни единый доселе не облетевший лист не шелохнулся.

– Может быть, они нас еще и не заметят? – жалобно спросила Уника.

– Уже заметили, – Ромар мрачно усмехнулся. – Иначе бы не стали вот так на виду свои дела оставлять. Изгаляются, мерзавцы. Полагают, что уже подзакусили нами.