Черная Пасть

– Подол опустится, а... срам в глазах останется!
– крикнул старик, видимо, не решаясь передать знаками сокровенный смысл этой весьма фигуральной поговорки.
– Понял?.. Попутного ветра. Хош!..

Ковус-ага оглянулся на берег и увидел иностранца, а с ним ашхабадского гостя.

– Пап, а дяденька с парохода опять тебе машет, - дернул отца за рубаху Мурад.

– Этот разговор боцман заводит уже не к делу!

– А о чем он говорит, пап?
– полюбопытствовал Мурад.

– Старый спор.
– Отмахнулся от парнишки старик.- За бакенщика Кийко меня ругает. Зря, говорит, к нему придираюсь. Наверно, Кийко и не плохой человек, но скрытый и землистый какой-то! Не даром говорят: бойся бабу крикливую, а мужчину - молчаливого!..

– Бакенщик?
– Мурад вздрогнул и вцепился старику в плечо.

– У него рука в керосине и волосатая. Он ведь такой?..

– Чего ты испугался?
– спросил сынишку Ковус-ага, но как ни добивался, ничего больше не вытянул от побледневшего и замкнувшегося в себя Мурада.
– Ну и молчи, посапывай: хоть и сопливый нос, да свой!

Закадычный друг старика, бакинский боцман Пинхасик, с которым они дружили с юности, перестал кривляться и паясничать на корме судна: он увидел, как Ковус-ага вступил в разговор с подошедшими к нему людьми.

– Попутного ветра, - еще раз прошептал Ковус-ага.

Уменьшаясь и словно впитываясь в синюю даль, "Степан Шаумян" уходил в море. Таял он на глазах, и то, что несколько минут назад было явью, быстро становилось только памятью; и чтобы представить себе толстого боцмана с обветренным лицом, в круглой фуражке и разглаженной форменке, Мураду уже приходилось напрягать свое воображение, память... Он наморщил лоб и сжал кулачки: он был недоволен своей памятью... Ему почему-то вдруг стало жалко расставаться с добродушным, хотя и крикливым толстяком, которого на глазах поглощало расстояние и время. Рядом с ним Мураду было куда приятнее и интереснее, чем с холодно-блестящим беззаботным и пахучим иностранцем, который казался каким-то липким и ядовитым. От этого чувства Мурад никак не мог отделаться; учтивый, улыбчивый вид подошедшего иностранца сначала бросил его в дрожь, заставил побледнеть и ухватиться за руку Ковуса-ага, и хорошо, что ни отец, ни другие не заметили его внезапной ярости, и он сумел оправиться от какого-то испуга. Если Мурад и не принимал участия в разговоре, то следил за его накалом и вспышками. Вскоре разговор коснулся его, и Мурад стал как бы в центре внимания. Произошло это после того, как Виктор Пральников начал расспрашивать старика про оставшихся в живых пленников острова Кара-Ада, которых спасал партизан Ковус-ага, а потом сопровождал до Красноводска... Для иностранца упоминание о змеином ковчеге оказалось неприятным, и он отошел от старика, приблизившись к безобидному мальчугану с красным галстуком.

– О, ты настоящий агит-картинка!
– залепетал иностранец.
– Теперь я буду знать, с кем общается наш Джанни Родари. Прелестный маскарад!..
– и он протянул руку, чтобы тронуть пальчиком пылающий язычок галстука, но взглянув в лицо Мурада, вдруг, словно обжегшись, отпрянул.
– О, как можно?!..
– прошептал он достаточно громко, чтобы все услышали: - опять Кар-ра-Ада!.. Как может ходить утопленник? Это - он?.. Тот, который плыл на Кара-Ада. Кто его спас?..
– иностранец смотрел прямо в лицо Мураду и говорил ему же о нем самом, как будто об отсутствующем.
– Он... не может больше ходить... Тот синий и холодный, с крабом...

– И я помню!
– спокойно, как и полагается духам, ответил Мурад.
– И вас, и толстого ужа помню!

– О, Кар-ра-Ада!
– взмолился чужестранец, не имея смелости оторвать взгляда от говорящего утопленника.
– Как можно: и краб у вас тоже обманщик?..

Подошли Ковус-ага с Пральниковым.

– Хар-рам зада, пакость тоже рядом бывает!
– подтвердил Ковус-ага.

Кого ругал Ковус-ага, никто не понял. Мурад боялся, как бы отец в сердцах не наделал чего-нибудь непозволительного в присутствии приезжих. Заметив беспокойство сына, старик перестал ворчать и тихо заговорил с Виктором Степановичем, который тоже старался повлиять на старика успокоительно, отводя разговор от острых поворотов. Но если бы Пральников знал в эту минуту о переживаниях Мурада, он, пожалуй, больше бы тревожился за малыша. Мурад смотрел на торгового дельца озлобленным, но осторожным зверьком. Никто не знал, помнит ли он хотя бы смутно то, что происходило с ним в воде, на лодке, на песке с крабом в волосах? Об этом никому не дано знать, кроме него самого, да и он долго будет вспоминать обрывки кошмарного, смертного сна, в котором многое слилось и перепуталось, но что-то крепко запомнилось; вдруг он признал иностранца и как бы вновь увидел такое, чего, вероятно, и сам гость не удержал в памяти.

– У вас, господа, настоящий химический Клондайк!- иностранец, оправившись от смущения, сел на своего конька. Как не волновала и не изводила его экзотика заповедных уголков земного шара, химические богатства Кара-Богаз-Гола интересовали все же больше, чем звенящий, окостенелый на ветру саксаул. Гость осмелился опять обратиться прямо к Ковусу-ага.
– Хотя вы скорее похожи на бога пустыни, чем на химика, все же интересно мне узнать: догадываетесь ли вы об истинных сокровищах залива Кара-Богаз?

– Не только догадываюсь, я здесь хозяин!..

– О, как приятно играть в загадки!
– иностранец обрел истинное вдохновение и уже не скрывал того, чем хотел удивить Ковуса-ага.
– Вы только мечтаете, а далекие от вас, тонкие специалисты уже точный расчет имеют. Я говорю о специалистах других стран. Вы читаете их рефератории?
– Завладев разговором, гость поочередно выбирал себе оппонентов. Не получив ответа насчет рефераториев от старика, он обратился к Виктору Степановичу.- Надеюсь, вы в курсе международной научной информации? Надо полагать, недавно вы видели в американских журналах снимки... ваших родных мест. Этих самых, где мы сейчас стоим. О, как изумительно зафиксирован ваш неприкосновенный Клондайк. Запечатанный под замки залив Кара-Богаз они не только измерили по всем параметрам, но и ловко препарируют!.. Делают точные расчеты сколько и какого химического продукта можно и нужно получать из рассолов и твердого сырья. В проектах они уже настроили вокруг акватории залива заводы и даже комбинаты, перегонные установки, акведуки!.. Вся эта индустрия коллег...

– Акул!
– не стесняясь, вставил Ковус-ага.
– Мы давно знаем, какие у этих хищников вкусы и как они любят жрать чужое!

– О, бизнес можно делать, не впутываясь в политику, господа!
– заграничный делец пытался делать вид, что говорит это всерьез.
– Наша фирма готова сотрудничать на чисто коммерческой конъюнктуре. При такой ситуации можно вместе шагать, но надо очень зорко наблюдать за ногами других!

– Друг смотрит в лицо, недобрый - на ноги, - спокойно вставлял свои замечания Ковус-ага.
– Одни с неба, на спутниках, как коршуны за нами подсматривают, а другие - низом шныряют, по-шакальи!..

– О, я тоже люблю народный юмор!
– деланно засмеялся иностранец.
– Ловкий паяц - сильнее короля!

– Да, маскарад бывает очень толковым, -неторопливо говорил старик.
– А умного оценишь рядом с дураком!

– О, мы о другом сейчас говорим! Я человек деловой. Мне за службу фирма платит.
– Иностранец настойчиво возвращался к своему.
– Другие с неба к вам заглядывают. Без всякого разрешения. Мы - из рук в руки хотим!.. Симбиоз. Зачем с неба, зачем со спутника фиксация? Можно - из кармана в карман!..

Ковус-ага вел разговор спокойно и деловито, и Пральников ему не мешал, а лишь следил за всеми перипетиями диалога и подстраховывал старика на всякий случай. Но в этом не возникало необходимости. На последние слова иностранца Ковус-ага ответил:

– Пусть летают и зарятся стервятники! Для Черной пасти это не страшно. Журавль в небе, а силок - на земле. Мы знаем, по каким дорогам летают спутники. Говорят, что они у американцев только на воду могут садиться, а в Черной пасти водица ядовитая: зад разъест.

– О, это... секс!

– Найдем где стервятникам сесть!..

Волны у берега перекатывались с глухим, тяжелым плеском, и на отходе - ухали. Их ворчливый говор был как бы продолжением оборвавшейся беседы на пристани. Налетел ветер с горячей и колючей песчаной крупкой. Иностранец спрятал глаза за щитками темных очков, а рот прикрыл клетчатым платком. Старик взглянул на него и сказал как бы между прочим:

– Да, чем язык короче, тем жизнь длиннее.
– Хоп!
– торкнул тихонечко Ковус-ага локтем Виктора Степановича.
– Верблюда упрекнули за кривую шею: "А что у меня прямое?" - с обидой спросил верблюд. Понять это надо!
– Старик отнимал у ветра свою бороду, а тот дергал ее своей беспалой ручищей до боли.