Черное кружево, алый закат
Шрифт:
Сволочь, он все знает об Александре! Демонстрирует свое могущество, свои связи, дает понять, что видит ситуацию на несколько ходов вперед!
Детективу страшно захотелось его прибить.
– Вы мне угрожаете?! – грозно зыркнул он на Дранковского.
– Да что вы так напрягаетесь, Алексей Андреевич! Какие тут угрозы? Неужто супруга ваша вновь собирается о моих делах писать? – Он окинул детектива пронзительно-зорким глазом. – Поскольку я сомневаюсь в том, что Александра Кирилловна собирается разрабатывать эту тему впредь, то мои слова никак нельзя воспринимать в качестве угрозы! Это чисто дружеский совет!
– Надеетесь завести прирученную журналистку с авторитетным именем? Чтобы ее руками конкурентов и неугодных убирать? – ехидно проговорил Алексей.
Дранковский стрельнул в него хитрыми глазками, усмехнулся.
– Вы ей все же передайте. Грамотная журналистка не пройдет мимо такой оказии, уверяю вас!
Он сдержанно кивнул в качестве прощания и покинул кабинет, а Алексей так и остался стоять, вертя в руках визитку… Очень умен, очень в себе уверен, очень хорошо осведомлен – нет, не Дранковский «заказал» Костика! Детектив уже не сомневался в этом.
Что же до девушек, Киры и незнакомки, то для того, чтобы строить дальнейшие гипотезы вокруг убийства директора, нужно сначала убедиться в том, что это убийство!
Завтра он вытряхнет душу из судмедэксперта!
Алексей сунул визитку в карман – пусть Саша сама решает, пригодится она ей или нет, – и вышел из пустого кабинета.
В этот вечер он почему-то вдруг остро ощутил одиночество. Он с ним давно сроднился, давно… Но с тех пор, как в его жизни появилась Александра, оно почти исчезло – или, точнее, исчез привкус горечи. А когда они стали жить семьей, с рождением близняшек, Лизаньки и Кирюши, он и вовсе забыл, каково оно на вкус. Сказать по правде, Алексею его даже иногда не хватало, одиночества. И он знал, что Саше тоже.
Но сегодня отчего-то оно оказалось почти болезненным. Оно уместилось где-то в солнечном сплетении и ныло, и саднило…
Он поехал к Сашиной маме, навестил малышей и тещу с тестем. Вечер провел в семейном кругу, долго говорил с Сашей по телефону и вернулся домой почти умиротворенный.
И вдруг, неожиданно для самого себя, набрал номер Романа. У мальчишки ведь никого, кроме отца, нет… И если он иногда испытывает такое вот злое одиночество, то и пойти ему не к кому – и даже мыслью уцепиться не за кого!
Алексею вдруг стало неимоверно стыдно. Что он делает?! Воспитывает парня своей холодностью, нарочито удерживаемой в их отношениях дистанцией?! Да, Роман виноват, он очень виноват, но… Любви учат любовью, и только ею!
– Ты не занят? – произнес он в трубку. – Приезжай, посидим.
– С детьми надо посидеть? – не понял Роман.
– Со мной. С отцом надо посидеть, – усмехнулся Алексей…
Душу из судебно-медицинского эксперта вытряхивать не пришлось. Он позвонил сам.
– Алексей… Забыл, как вас по батюшке?
– Можно без отчества.
– Нехорошо это, без отчества! – возразил СМЭ. – Мы же русские люди! Нам по отчеству положено!
– Андреевич, – ответил детектив, припоминая, что Саша называла традицию отчеств «азиатчиной». Лично ему было все равно, хоть с отчеством,
хоть без.– Так вот, Алексей Андреевич, у меня для вас есть интересные новости. Провел я вскрытие, провел! Не подъедете ли ко мне через, скажем, пару часиков?
Детектив был готов подлететь и через полчасика – так не терпелось ему узнать «интересные новости», – но спорить не стал.
– В одиннадцать? – уточнил он, посмотрев на часы.
– Вот-вот, в одиннадцать. Жду вас.
Алексей страшно не выспался – они с Романом просидели до четырех утра, разговаривая о… Бог его знает, о чем они говорили. Ни о чем. И о важном. Такой вот парадокс: иногда разговоры ни о чем бывают очень важными.
Он оставил сына ночевать у себя, постелив ему на диване в гостиной, а сам еще долго не спал, думал. Оказывается, он до сих пор даже не подозревал, до какой степени его самого мучила установленная с сыном дистанция, до какой степени несформированность, невыстроенность их отношений разъедала его самого изнутри, как тайная тяжкая болезнь!
…Он видел, как счастлив был Роман этим вечером, их сближением, единением. Наверное, он этого ждал, об этом мечтал, а может, и не верил, что отец однажды простит его… Надо отдать мальчику должное: все это время, в которое Алексей удерживал с ним холодноватую дистанцию, он вел себя достойно. Не навязывался, ничего не добивался, словно принял холодность как заслуженную им кару.
Когда перед сном он обнял мальчишку, когда Роман робко, почти незаметно потерся щекой об его щетинистую к концу дня скулу, когда он ощутил легкую дрожь в его теле, у него слезы выступили на глазах. Воспитатель хренов! – снова мысленно обругал себя Алексей.
– Иди в ванную первый, – сказал он, отворачиваясь: прятал слезы.
– Мне завтра не надо рано вставать, идите вы…
– ТЫ.
Роман отвернулся. Алексею показалось, что теперь его сын прячет навернувшиеся слезы.
– Хорошо… – ответил Роман глуховато. – Ну, я тогда пойду первым, если… ты… не против.
И он направился в ванную чуть ли не бегом.
В общем, было от чего не выспаться.
Алексей принял душ, стараясь не разбудить Ромку, наскоро позавтракал и ровно в одиннадцать был уже в морге.
СМЭ пригласил его в свой кабинет, где вложил в его руки листки. У детектива зарябило в глазах от латинской терминологии.
– На русский перевести можно?
Лицо судмедэксперта отразило разочарование: читатель ему попался безграмотный, оценить весь блеск заключения по результатам аутопсии не сумел.
– Умер он от потери крови. Как я и предполагал! – в голосе прозектора послышалось легкое торжество.
– А как же… Ран ведь нет?
– Нет, – кивнул прозектор. – Есть только след укола.
– Надо ли понимать это так, что…
– Именно так и надо понимать: кровь у вашей жертвы выкачали. Более двух литров! Такая кровопотеря, если не принять срочные меры в пределах часа, максимум двух, приводит к смерти. Первым погибает мозг, от недостатка кислорода, а затем останавливается сердце, потому что крови недост…
– Петр Евгеньевич, но как такое могло случиться?! – перебил его детектив. – Вы же сказали: следов борьбы нет! Как мог здоровый, молодой мужчина дать выкачать у себя кровь?!