Черное перо серой вороны

– Ну ты чего там застрял? Уснул, что ли? – прикрикнула на него Нина Петровна. – Слава богу, что она тебе ничего не всучила, – засмеялась она, намекая на то, как какая-то аферистка года три тому назад всучила ему за десять тысяч какой-то электрический аппарат, который будто бы лечит от всех болезней, стоит более сорока тысяч, но ему, как бывшему десантнику, воевавшему в Чечне, она сделает скидку. Короче говоря, задурила мужику голову, и теперь этот аппарат, не способный выполнить ни одну из многочисленных разрекламированных функций, валяется в столе у Сережки, разобранный на составные части. – Так чего она тебе напела? – спросила Нина Петровна, с насмешливым сочувствием глядя на своего мужа.

– Да вот, – замялся Артем Александрович, – хочет создать у нас профсоюз.

– И ты поверил?

– А почему бы нет? Нельзя же не верить никому, – обиделся Артем Александрович.

– Ох, Артюша, не забывай, где ты живешь и в какое время. Мало тебя в Чечне дурили твои командиры, посылая на убой? Мало тебя дурят сейчас? А ты все веришь и веришь. Как малое дите, право.

– Ну как же так, Петровна? Ведь она кругом права – вот в чем дело.

– Ну и что? Я тебе тоже могу такое напеть, что только слушай… Кстати, как ее зовут?

– Не знаю, – смущенно пожал плечами Артем Александрович. – Я не спрашивал.

– А документы какие-нибудь она тебе показывала?

– Да, но… я не успел разглядеть.

– Господи, учат тебя, учат, а все не впрок.

Нина Петровна помолчала, тоже что-то соображая, затем выпалила:

– А ты знаешь, Артюша, я эту бабу, кажется, видела на этой неделе. Правда, она была в очках и с мужиком, тоже в огромных очках. Морды, скажу тебе, не приведи бог присниться. И волосы вроде бы потемнее у нее были, а все остальное сходится.

– Где ты ее видела? – насторожился Артем Александрович, вспоминая, говорила профсоюзница или нет, когда приехала из Москвы.

– Из ресторана они выходили, – ответила Нина Петровна. – А я возле универсама стояла, Ритку ждала. В том-то все и дело, что очень похожа на ту бабу. Ох, Артюша, чует мое сердце, не к добру это. Ох, не к добру!

– С чего бы это нам опасаться, – проворчал Артем Александрович, пряча глаза: его благоверная еще не знает, что всю эту бучу они учудили с Сережкой, а то бы… Лучше ей и не знать: все-таки она работает «наверху», встречается с мэром и прочими городскими чиновниками. И зарплата у нее хорошая, и не задерживают ее, а то бы они давно пошли по миру. Но профсоюзнице этой он кажется себя выдал. И тут он вспомнил ее торжествующий взгляд, кривую усмешку на узких губах, и внутри у него все как бы заледенело. И не из страха за себя, а за жену, за детей… Будто сквозь вату он услыхал голос Петровны:

– Ужинать-то будешь? А то у меня все готово.

Минут десять назад он зверски хотел есть, но сейчас это желание куда-то исчезло, остался лишь страх – и ничего больше. Да такой страх, какого он не испытывал даже в Чечне.

– Не хочется, – произнес он хрипло. И добавил: – Я потом, попозже. – И побрел к картофельным грядкам, мучительно пытаясь отыскать выход из создавшегося положения, борясь с противоречивыми впечатлениями, оставшимися от посещения профсоюзницы. Но выход не находился. И тогда он, махнув рукой на колорадских жуков, решительно развернулся и чуть ли ни бегом бросился через свой огород, затем через соседский к бывшему подполковнику Улыбышеву.

* * *

Алексей Дмитриевич Улыбышев, выслушав сбивчивый рассказ Сорокина, поднялся, подошел к буфету, взял графин с прозрачной бурой жидкостью и две рюмки, налил одну до краев и пододвинул к Сорокину, другую до половины, и, не произнеся ни слова, выпил, глядя, как гость нерешительно вертит рюмку на столе большим и указательным пальцем.

– Пей, Артем, мозги прочищает.

Сорокин покривился, затем одним духом влил содержимое в рот.

– Боюсь я, Алексей Дмитриевич. Никогда так не боялся, а сейчас аж поджилки трясутся. Главное, не знаешь, с какой стороны ждать удара.

– Ничего удивительного, – произнес бывший подполковник. – Мерзкое время, скажу я тебе. Но отчаиваться не надо. Ты вот что… Ты сегодня работаешь?

– Нет. Я уже отработал.

– А завтра?

– И завтра тоже. Я с завтрашнего дня в отпуске. Жена отпуск взяла, ну и я тоже. Чтобы вместе…

– Дети у тебя где? – продолжал расспрашивать Улыбышев, роясь у себя в столе. Наконец он нашел, что искал – белый конверт, вытряхнул из него несколько фотографий, протянул две Сорокину.

– Сережка и младшая в лагере у Круглого озера. Старшая в Москве, готовится к поступлению… – споткнулся Сорокин, вглядываясь в фотографии, затем произнес хриплым от волнения голосом, ткнув пальцем в женщину, стоящую рядом с мужчиной возле универсама: – Она, товарищ подполковник. Она и есть! Только в очках и волосы потемнее.

– Парик, – коротко пояснил Улыбышев. Затем переспросил: – Уверен?

– Уверен! И жена их там же видела. Говорит, что выходили из ресторана.

– Что ж, эта баба, судя по всему, прекрасная артистка. А может, и не только. Так вот, если что-то и должно произойти, то произойдет в ближайшие день-два. Осевкин… если, конечно, эта баба была от него, – оговорился Улыбышев, – долго рассусоливать не любит. Что касается вас с Ниной, то тут надо подумать. Кстати, Нина знает?

– Нет.

– Скажи ей. Она женщина умная, поймет. И еще: давно в лагере детей навещали?

– На прошлой неделе. На этой не собирались.

– Тогда вот что. Давай-ка завтра с утра пораньше мотнем в лагерь. И детишек проверим, и ситуацию прокачаем. Как ты, не против?

– Н-нет, не против. Только вот Петровна…

– Я и говорю: объясни ей, что и как. А я с утра за вами заеду.

Улыбышев долго смотрел вслед Сорокину, держась обеими руками за штакетины забора, смотрел и думал, что надо попытаться это дело раскрутить так, чтобы всколыхнуть весь Угорск. Тогда Осевкин не рискнет пользоваться своими бандитскими методами. Парни, вызванные им, Улыбышевым, из Москвы, два дня изучавшие обстановку в городе, сделали множество снимков различных людей, работающих на рынке, в магазинах, ремонтных мастерских, в мэрии и в полиции, выяснили, что в городе существует целая сеть, так или иначе работающая на Осевкина, с помощью которой он контролирует жизнь города, его службы, выявляет новых людей, борется с конкурентами и даже с местными и заезжими преступниками, не позволяя им укореняться в городе и нарушать установленные порядки. Конечно, это лишь беглый и весьма поверхностный взгляд, но более детально разрабатывать криминальную структуру Угорска у его парней не было возможности: их уже на следующий день засекли, установили за ними наблюдение, а это грозило непредсказуемыми последствиями. Хорошо, если осевкинцы не выяснили, ради чего появились в городе его, Улыбышева, люди. Правда, парни уверяли, что все в порядке, что они не дали повода для существенных подозрений, что они были предельно осторожны, что, во всяком случае, связи их с Улабышевым осевкинцы проследить не могли. А вдруг проследили?.. Ведь в осевкинской структуре задействованы не просто какие-то там отморозки, а бывшие милиционеры, кагэбэшники, афганцы-спецназовцы. Улыбышев и раньше предполагал нечто подобное, но не до такой степени всеохватности всех структур – нечто вроде раковой опухоли на нездоровом теле государства. Тем более надо что-то делать. И чем быстрее, тем лучше.

Глава 33

Осевкин решил встретить московского журналиста и мэра в своем кабинете. Он приказал машину мэра на территорию не пускать: пусть пройдут через вертушку проходной, пусть покажут документы охраннику, пусть охранник долго копается в списках имеющих право на вход и, не найдя их там, заставит ждать, пока созвонится со своим начальством. Он хотел унизить обоих, чтобы не чувствовали себя черт знает кем, перед которыми он, Осевкин, должен вертеть хвостом, как паршивая собака.

Он наблюдал в окно, как они выбирались из машины. Он слышал по громкой связи, как охранник переговаривался с Щупляковым, которому Осевкин приказал явиться на работу, ничего ему не объяснив. И не только ему, но и директору комбината Косолобову. И вот они сидят в своих кабинетах и ждут, не зная чего. Все это забавляло Осевкина, увеличивало вес в собственных глазах. Он не отдавал отчета, зачем это ему нужно. Ему так хотелось – и все. И никаких других объяснений не требуется. Ни ему, ни другим.