Черное перо серой вороны

Напряжение последних дней постепенно отпускало его, сменяясь безразличием. Все эти прелести он проходил уже много раз. Когда-то ему мечталось о таком рае, куда он будет входить, как какой-нибудь падишах входил когда-то в собственный дворец с гаремом из самых красивых девушек, каких только можно себе вообразить. И обязательно разных национальностей. И вот мечта стала былью. Но как эта быль быстро ему приелась! Все одно и то же, все одни и те же. Что ж, видимо, это неизбежно. Зато отсюда идут хорошие деньги. Очень хорошие деньги. И лишь на четверть облагаемые налогом. Потому что другая четверть оседает в карманах тех, кто должен блюсти интересы государства, но предпочитает блюсти свои. И Нескин ничего об этом источнике не знает. И в нем нет, что особенно важно, ни его доли, ни доли братьев Блюменталь.

В комнате для массажа Осевкина уже ждала Катерина. Она встала, едва хозяин прикрыл за собой дверь. Катерине около тридцати, крашеная брюнетка, стройна, хороша собой, но лицо ее, если присмотреться, мертво, на нем не заметно никаких эмоций – маска, а не лицо. Лет десять назад, когда Осевкин только разворачивался, она попалась ему на глаза, он затащил ее в постель, она не брыкалась, в постели вела себя хоть и неумело, зато с достоинством. В ней было что-то таинственно притягательное, и он не поступил с нею, как с другими: попользовался и забыл, а оставил при себе, некоторое время приглядывался: не по-женски умна и цинична. Это она подала ему идею организовать что-то вроде клуба избранных с широким набором развлечений, пояснив: наворованные деньги им ведь надо куда-то девать, а легально девать некуда: можно попасться. Он, приняв предложение Катерины, послал ее на курсы массажа и всяких любовных штучек. Теперь она здесь заведует девочками, вербует новых, обучает их, натаскивает на манекенах, чтобы посетители за свои деньги получали максимум удовольствий. Она же предложила Осевкину устроить то же самое, но для женщин: не одним же мужикам наслаждаться жизнью, есть и бабы, готовые выложить деньги, чтобы получить недостающее с молодым и сильным партнером. Для таких существует отдельный день. Раз в неделю.

Увы, шила в мешке не утаишь: через какое-то время сюда стали набиваться всякие гомики и педики, которым надоело прятаться по подворотням или в каких-нибудь грязных шалманах с малолетними беспризорниками и беспризорницами и не нести за это никакой ответственности. Но Осевкин не то чтобы побаивался переступить запретную черту, а просто брезговал подобными клиентами. Да и завсегдатаи клуба избранных, узнай они об этом, могут объявить заведению Осевкина бойкот. А то и спалят его к чертовой матери. На всех не угодишь, всех денег не заработаешь.

Катерина массировала его тело своими чуткими пальцами и в то же время докладывала обо всем, что происходило за минувшую неделю, когда Осевкину было не до развлечений: кто бывал в заведении, когда, о чем говорили. А посещали заведение практически все более-менее значимые фигуры городского и районного масштаба. Исключения были редки. Из доклада следовало, что ничего интересного никто не говорил. То ли Катерина утаивает важную информацию, то ли завсегдатаи умеют держать язык за зубами.

– На днях был Щупляков, – приберегла под конец доклада эту новость Катерина.

– И что?

– Побывал в сауне, взял девочку, заказал ужин в номер, провел с ней два часа, расплатился по тарифу и ушел. – И добавила после небольшой паузы, оправдывая начальника охраны комбината: – У него жена болеет.

– Знаю. О чем говорил?

– Ни о чем.

– Так-таки ни о чем? – не поверил Осевкин.

– Так-таки ни о чем.

– Сфотографировала?

– Как всегда.

– В следующий раз дай ему Ольгу: она разговорит кого угодно.

– Ольга была занята, а он не предупредил о своем приходе.

– Что еще?

– Напрашивается поп из твоей церкви. Говорил Шахиншаху… они живут в одном подъезде, – пояснила Катерина, – что прихожане будто бы на исповеди жаловались ему на разврат в нашем заведении, что туда заманивают несовершеннолетних, что ему скучно и он был бы тоже не против развлечься.

– Шантажирует, – произнес Осевкин, раздумывая над тем, разрешать или нет попу посещать заведение. Решил, что не имеет смысла. Даже если он будет докладывать ему обо всем, что говорят на исповедях. Тем более что церковь – это такое место, где должны угасать все противоречия. Рано или поздно про его посещения станет известно в городе, и прихожане перестанут быть прихожанами. Если поп этого не понимает, надо гнать его в три шеи к чертовой матери.

– А последние три? – спросил Осевкин, чувствуя ожидание Катерины.

Та молча подсунула ему три фото обнаженных девиц. Ткнула пальцем в одну из них.

– Вот этой нет еще восемнадцати, остальные недавно вошли в пору. – Спросила: – Как они тебе?

– Бывают и лучше, – ответил Осевкин равнодушно. Велел: – Придержи малолетку, пока не созреет. Пошли ее на кухню или в ресторан.

– Придержать для тебя?

– Но не для тебя же. Или ты сменила ориентацию? – Спросил: – А как прошел женский день?

– Болтали разное: и про надписи на гаражах, и что ребята из «Поиска» обнаружили в болоте немецкую самоходку и наш самолет, что будто бы областное начальство косится на нашего мэра, что на комбинате будто бы была проверка из области и что-то там такое нашли…

– А про то, кто писал на гаражах и кто заводила, не говорили?

– Нет. Да и откуда им знать? Курицы.

Осевкин встал с топчана, чувствуя блаженную легкость во всем теле. Потянулся, глянул, щуря змеиные глаза, на женщину, все одеяние которой состояло из набедренной повязки, но Катерина спокойно выдержала его взгляд, даже усмехнулась краешком губ, и Осевкин, нахмурившись, сам отвел глаза будто в поисках чего-то нужного.

Катерина набросила на его голое тело шелковый халат, будто невзначай дотронулась рукой до его напряженного достоинства, спросила:

– Хочешь со мной?

– Тебе что, своего мужика мало?

– А тебе твоей жены?

– Я – мужик, совсем другое дело.

– А я – третье. Хочется разнообразия.

– Как-нибудь в другой раз. Хочу проверить, как ты воспитала новеньких. Кстати, есть интересное видео?

– Есть. Хочешь глянуть?

– А почему бы и нет? Возбуждает.

– Ты, по-моему, и так возбужден, – усмехнулась Катерина. – Да и лет тебе еще не так уж и много, чтобы принимать допинги.

– Нынче год за три считается – как на войне.

– Шахиншах сказал, что ты потребовал двоих.

– А мне больше и не нужно. Так что там у тебя?

Катерина включила телевизор. На экране возникли две слившиеся обнаженные женские фигуры. Они извивались одна вокруг другой, их руки и ноги не знали покоя, сновали все быстрее и быстрее, слышалось запаленное дыхание, всхлипы и стоны; точно змеи, метались длинные пряди волос.

– Так это ж геи! – удивился Осевкин. – Ты пускаешь сюда геек?

– Ну и что? По-моему, очень даже красиво, – пожала плечами Катерина. – И стоит неплохих денег. Не педики же. Тем более что ты хотел возбудиться… – И, глянув на Осевкина с насмешкой: – А вот эта баба, что сейчас сверху, никого тебе не напоминает?

Осевкин пожал плечами.

– Это мать того пацана, который обозвал тебя бандитом, – объявила Катерина. – Как они, а? Ты такого еще небось не видывал.

Осевкин не выдержал, обхватил Катерину поперек тела, бросил на топчан…

– Сумасшедший, – простонала она, принимая его в свои объятья.