Чёрное сердце: Ненависти вопреки

Проваливаюсь в звенящую тишину. Выныриваю…

— …Ты что, опыты ставил: стоит помогать или нет? — беснуется муж.

Вновь проваливаюсь — меня покачивает будто по волнам. Подкатывает тошнота. Опять прихожу в себя.

— …Спорить некогда, — выхватываю реплику Зепара, — нужен врач!.. — последнее, что слышу, прежде чем неумолимо затягивает в сумрак.

Глава 10

Глава 10

— Не спать! — жужжит назойливый мерзкий голос. Меня несильно трясут. Морщусь и нехотя открываю глаза. Муж! Я у него на руках, голова покоится на крепком плече — Вадим поддерживает за шею так крепко, словно что-то к ней прижимает. Нас слегка качает, гудит двигатель, изредка сигналят проносящиеся мимо авто, мелькает свет — точно катаюсь на карусели. Вероятно, мы в машине. Несмотря на это муж, нет-нет, да и тормошит меня: — Любимая, спать нельзя.

Фокусируюсь с трудом — встречаюсь с взволнованным, немного безумным взглядом Вадима.

Ответить не получается — вновь мычу. В горле будто шипы и от каждого звука они вонзаются глубоко в плоть, раздирая гортань. Ивакин дрожит, неумело убирает с моего лица прядь, неловко заправляет за ухо, гладит по щеке:

— Не смей меня бросать, — нашёптывает грубо, но с мольбой. — У нас путешествие, венчание, долгая счастливая жизнь…

Толчок — машину чуть заносит, колеса явственно здороваются с ямой.

— Можно осторожнее! — взрывоопасно эмоционален Вадим, злобно уставляется на шофёра. Прижимаюсь к мужу сильнее, через силу гляжу на водителя. Андрей! Сурово смотрит на дорогу, мощные руки стискивают руль, губы так плотно сжаты в полосу, что линия подбородка точно высечена из камня.

Усталость берёт верх, крепиться не получается — веки вновь закрываются, утягивает в черноту. Лечу в пустоту, замираю в невесомости и тишине. Мне здесь даже нравится: легко, свободно, безмятежно…

— Подъём! — злобное рычание вырывает из небытия. Распахиваю глаза так резко, будто током ударяет. Меня уже несёт Андрей. — Спать будешь потом! — приказным тоном рокочет над ухом Зепар, так ни разу не взглянув на меня.

В его руках спокойно, удобно, тепло. Крепость объятий не пугает, наоборот — льну ближе и даже ощущаю незначительное улучшение. Боль притупляется, отступает. Словно чувствуя изменение во мне, Андрей усиливает объятия, но прижимает, как нечто ценное, вернее… бесценное… настолько хрупкое и требующее защиты, что ослабь хватку — могу сломаться от мощного порыва ветра, а передави — хрустну от изящности. Не успеваю развить мысль, отвлекаюсь на голос мужа:

— Кто-нибудь помогите! — Вадим недалеко. Спешит, захлебывается словами: — Моя жена! В неё стреляли… Спасите! Если нужна кровь… Хоть всю мою забирайте…

— Стоп! Стоп! Стоп! — тормозит словесный поток женщина спокойно командирским тоном. — Такие крайности не нужны! Успокойтесь, — рассуждает строго и решительно. — Вы тараторите. Мало, что понятно.

— А этот мужчина почему в крови? — раздается другой женский голос с противоположной стороны.

— В него тоже стреляли, — нервничает Вадим. — Им обоим нужна помощь… — уже бубнит обречённо, словно не видит выхода.

Волнение нагнетается, помещение заполняется множеством голосов.

— Парень, держись, — подбадривает мужчина рядом. — Три пулевых, — раздаётся ещё один мужской голос. — Одна в области сердца…Вторая… — голоса сливаются, гудят. Теряюсь в прострации, сознание опять подводит. Точно окунаюсь под воду — звуки тянутся, булькают…

— Несите её сюда! — выделяется один. Женский, встревоженный. — Кладите на каталку.

Руки Андрея подрагивают — он идёт на голос. Останавливается и бережно укладывает меня на что-то жёсткое. Чуть замешкавшись, наконец, смотрит в мои глаза. В его — читаю сожаление и переживание. Замечаю, что чёрный пиджак одет на голый торс. Куда сорочку белоснежную подевал? Мысль вновь испаряется, меня по-свойски ворочают, причиняя боль.

— Дайте посмотреть… — отпихивает Зепара миловидная женщина в белом халате, склоняется ко мне, дотошно выискивая ещё раны или повреждения.

Так и не говоря ни слова, Андрей отступает шаг за шагом, пока не скрывается из вида. Слёзы подступают, но не позволяю им пролиться — не имею на это права.

— Огнестрел в предплечье, — бормочет женщина-врач. — Пуля прошла навылет. Задеты только мягкие ткани, кости целы. Если так можно сказать, — смотрит через плечо, явственно обращаясь к мужу, тот рядом переминается с ноги на ногу, — хорошая рана. На шее, — выдерживает секундную паузу, — царапина, хоть и неприятная: длинная, широкая. Ваша жена — везунчик. Крови потеряла немного, хорошо, что раны перевязали и приложили ткань…

Далее следует вереница мигающих ламп, волнение в коридорах. Мелькают белые стены, рядом суетятся медсёстры, врачи. Руку крепко сжимают — Вадим недалёко. Губы синеватые, в глаза блестит твёрдая решимость — удерживает мою ладонь, торопливо поспевая за каталкой, на которой везут меня:

— Всё будет хорошо! — бормочет как заведённый.

***

Просыпаюсь от желания пить. Кривлюсь. В теле тяжесть, во рту сухость. На шее, будто нацеплен тугой и широкий ошейник. В палате очень светло. Голубые как летнее небо стены. Большое окно с синими жалюзи. Стол, пара стульев. На напротив койки, кресло. Вадим спит сидя. Отворачиваюсь — прикроватная тумбочка. Графин с водой и гранёный стакан. Тянусь в надежде попить, рука непослушно дрожит. В горле резь — прокашливаюсь.

— Вит, — передо мной тотчас появляется муж, словно и не спал только что. Хлопочет как сиделка. Взбивает подушку, поправляет одеяло. Услужливо наливает в стакан воды и помогает пригубить.

— Спасибо, — охрипло шепчу, откидываясь на подушку. Мне чуть лучше. Голова хоть и болит, но уже чётче понимаю, что случилось. Воспоминания накатывают, появляется стыд. Из-за меня пострадал человек. — Как Стас? — смотрю в упор на мужа. Вадим на секунду теряется. Хмурится, мотает головой:

— Жить будет, — отзывается лаконично и присаживается на край: — Лучше скажи, как ты?

Не верю своим ушам. Почему Вадим так безразличен к другим? Стас рисковал собой, разве нельзя к нему относиться с большей теплотой и вниманием? По крайней мере, как к человеку, который не дал убить любимую? Если бы не больничная койка и слабость — обязательно бы высказала своё негодование. Сейчас же… не до ругани, споров. У Вадима последнее время большая нагрузка на сердце. Не хочу усугублять дело.

— Жить буду, — выдавливаю обессилено. Стыд вгрызается глубже. Единственное, что спасает от самоуничижения за случившееся со Стасом — он не умер.

Пару раз допрашивают полицейские. Рассказываю одно и тоже, а точнее, что знаю и помню. Они составляют протоколы, заставляют перечитывать показания, расписываться. Вновь уточняют, что-то сверяют. Бумажная волокита изматывает сильнее, лечебных процедур. Разбитый телефон, подобранный в туалете Вадимом, изымают как улику для изучения. Двоих покушавшихся упекают за решетку, если так, можно сказать. Потому что они на больничных койках под охраной. Но все уверены, что нападавшие — мелкие сошки — исполнители. Кто заказчик, до сих пор, неизвестно. На допросах обвиняемые молчат, будто языки проглотили. Угрозы на них не действуют. На контакт и сотрудничество даже с подкупом, — урежем срок, — не идут.