Чёрное солнце

Северный ветер рвёт ваши тени – Че Гевара, Вальтер, Гарри Поттер и Ленин,

Контрреволюция добра и гуманна, но очень туманна и непостоянна,

Есть в демократии что-то такое, до чего не приятно касаться рукою,

Хрипит перестройка в отвоёванных кухнях, ждёт когда эта стабильность рухнет… – вымолвил он и переступив через мутную рытвину лужи, безбоязненно зашагал по чащобе разбойничьих задворок.

И только, и только, осенний дождь в окно!

О сколько, ты знаешь, сколько, мне без тебя дано? – еле слышно пропел Сердобов, вкушая премудрую горечь водки и всего себя отдавая дождю.

Утонул наш Титаник, в шампуне и водке,

Тусуясь на майках дешёвой рекламы,

Попса носит модные косоворотки,

Пробитые кровью погибшей Нирваны,

Поглупевшее время, заела икота,

Я тоже буржуй и у меня есть холодильник,

Пятнадцать гитар, осень, ночь и будильник,

Но мне не до сна, изо рта лезут ноты, – изрёк Маркел, рассматривая перед собой мрачные обличья воспоминаний и скитавшуюся вместе с ним ночь.

Дураки называют нас совестью рока,

Циники видят хитроумный пиар,

А я не желаю дохнуть до срока,

У меня в глотке рвёт связки дар,

Всё возвращается на круги своя,

Рок-н-ролл это когда-то ты, да я!

Но контрреволюция вечно с тобой,

Лежит в постели третьей ногой,

Сексуальной ногой, виртуальной ногой, да уж… – разочарованно вздохнул он, глотая просветляющий хмель алкоголя и теряясь в поэзии дождя и кривых зеркалах пропащего захолустья.

И только, и только осенний дождь в окно…

О сколько, ты знаешь, сколько мне без тебя дано!

И только, и только осенний дождь в окно…

О сколько, ты знаешь, сколько мне без тебя дано!

И только, и только осенний дождь в окно,

О сколько, ты знаешь, сколько мне без тебя дано… – вторил Маркел, касаясь дождя, сливаясь с его отшельнической душой и пропадая, растворяясь бесследно в этом несчастном дожде.

Глава 9. Никакого убийства на сегодня

Океан ослепительной белости размывал чёрные берега потёмок. Растерянно перебирая босыми ногами Семён Эдуардович Жуляк шёл к белейшему чуду и, оно ласково объяло розовое, изнеженное дорогими маслами, шёлковыми халатами и восхитительной пеной джакузи, тело набожного работника торговли. Разомлелый он блаженно полоскался в этой сказочной неге, но внезапно, по какой-то чудовищной издёвке, исполинской башней, выгромоздилась из-под земли отрезанная голова Феди Грязного. Ощерившись отвратительной улыбкой посинелых губ, она злорадно прокричала ошеломлённому свояку: «Просыпайся Сёма, ты не в сказке, ты в аду!!!»

– А-а-а-а-а-а-а-а… – завопил Семён Эдуардович захлёбываясь неописуемым ужасом, под дьявольский хохот мертвеца. Тогда несчастный праведник низвергся в кромешную яму и проснулся в тёмной, грязной, холодной темнице. Беспомощно забившись в ошмётках тьмы он жёстко треснулся затылком, брякнулся на спину и умер. Но перевалившись на четвереньки, с мучительным стоном, гражданин Жуляк в изумлении обнаружил, что, ещё жив и темень не сожрала его. Завертевшись неуклюжей жабой, воскресший принялся озираться, вдруг за частоколом решётки узрев незнакомца. Красавец, лет тридцати, по происхождению очевидно цыган, беззаботно сидел на голом полу привалившись спиной к прутьям соседней камеры. Одетый в простецкие джинсы и поношенную, светлую рубашку он безмятежно курил сигарету, незлобливо посматривая на богобоязненного торговца. В этот миг, ужас превратил Семёна Эдуардовича в мерзкую лужу слякоти и, побелев, как пагубная дорожка кокаина, набожный завсегдатай церкви попятился в сторону, задрожав драной тряпкой.

– К-кто? К-кто здесь?.. Кто вы? – трясущимися губами пролепетал Жуляк, испуганно глазея на статного парня, совершенно не представляя, кто он таков и что зовут его необыкновенным именем Кало.

– Я благотворитель, предлагаю таким замечательным людям как ты приятное, товарищеское общение, – миролюбиво отозвался неизвестный, стряхивая иней сигаретного пепла, но Семён Эдуардович почему-то не поверил ему, заволновавшись больше прежнего. Однако же пытаясь не обделаться со страха, узник всё-таки вскарабкался на ноги.

– Что происходит? Где я? – проблеял Жуляк, потея дрожащим хребтом.

– Это моя любимая загородная вилла, мрачновато конечно, но мне нравятся приглушённые оттенки, – беззаботно ответил парень, выпустив в потолок гривастую струю дыма. – Да не волнуйся ты так, дружище, я просто пригласил тебя в гости, убивать мне совершенно не хочется, – поспешил успокоить собеседника Кало, вытащив из-за пояса грозный клык охотничьего ножа и рухнувший на колени торговец мигом превратился в бесплотную кучу, дрожащей мордой уткнувшись в пол.

– Прошу не… не… не убивайте меня! Умоляю пощадите… – надорванным, плачущим голоском проскулил Семён Эдуардович.

– Да не бойся ты, сегодня я уже зарезал троих отвратных выродков, поэтому убивать мне больше не хочется. Так что расслабься и вообще у нас дружеская беседа, не так ли? – вновь миролюбиво уведомил благотворитель, однако Семён Эдуардович отчего-то забеспокоился ещё сильнее, с мычанием поползя к дальнему углу.

– За что… за что вы меня сюда посадили? – проскулил он, обливаясь слезами. – По какому праву? – с тщедушным негодованием возглашал узник, не осмеливаясь даже оторвать дрожащую шкуру от сумрака.

– За чудеса, – поведал цыган, остриём ножа коснувшись горошины брильянтовой серьги в своём ухе. – Наркотики чудесная штука, не так ли? – проронил он, загадочно улыбнувшись.

– Наркотики? Какие наркотики, вы о чём? – пролепетал торговец, вздрагивая рыхлыми, розовыми щеками.

– Те самые, что приносят много волшебных моментов, – одобрительно заметил Кало, нерадиво отбросив прочь выкуренную сигарету и Семён Эдуардович даже перестал дрожать, поражённый тем, что этому жуткому незнакомцу известно его тайное занятие.