Чернокнижник. Три принципа тьмы

Аркано, Ашет и Фредо, с примкнувшей к ним Кариной, красноречиво переглянулись и предпочли не отвечать. Что сделает Донат с несчастной деревенской простушкой, было понятно им всем, но озвучивать этого не хотел никто. Даже шаманка, которая где-то глубоко внутри была рада избавлению от соперницы. Впрочем, никаких видов на поклонника она по-прежнему не имела, и получать его полное внимание, не отвлеченное ни на каких деревенских девиц, хотела исключительно из эгоистических соображений — девушке просто льстила горячая влюбленность в нее неопытного юнца. Делить его она ни с кем не планировала, хотя и к себе пока подпускать желанием не горела.

— Искать ее бесполезно, — мрачный Анатолий, принимая на себя тяжкое бремя ответа, опустил голову и тяжело вздохнул, — Мы даже приблизительно не знаем, где обретается этот мерзкий колдун! Даже представить не можем, в какую сторону держать путь и что делать…

— Путь держать в столицу, — негромко отозвался князь Фредо д’Ардженто и, легонько тронув поводья Вихря, повернул его головой вперед, — Осталось недолго. К вечеру сегодняшнего дня мы уже будем в королевском дворце, а там… решим, что делать.

***

Король дель'Оры, Тревор Четвертый, сидел в тронном зале, развалившись на твердом позолоченном троне, как в уютном кресле. Рука подпирала щеку, голова, увенчанная опостылевшей короной, постепенно клонилась на бок — Его Величество засыпал сидя, утомленный постоянной необходимостью носить золотой венец. Из-за короны он не мог толком выспаться, потому что в ней было неудобно, не мог спокойно расслабиться в ванной, потому что боялся, что корона соскользнет по мокрым волосам, да и голова под венцом непрестанно чесалась, доставляя на редкость неприятные ощущения.

Тревор сидел и, пребывая в полудремотном состоянии, тоскливо смотрел на большие, кованные двери залы, мечтая увидеть, как в них входит его названный сын.

На Фредо король возлагал поистине слишком большие надежды, причем прекрасно понимал это и сам. Он знал, что князь Финоры не способен снять с него проклятие мерзкого колдуна — он уже пробовал сделать это, и результата его действия не принесли. Знал, что Фредо сейчас обеспокоен не меньше, чем сам король, что его тревожит судьба друга, которого он тщетно пытается разыскать. Как же это его друга звали… Какое-то удивительно простое, можно даже сказать — просторечное имя, но вспомнить никак не удается. Да и не важно это.

Может быть, чувства короля были эгоистичны. Может быть ему, как властителю государства, следовало для начала позаботиться о спасении своих подданных от вероятного возвращения Бога разврата, от козней его жреца и лучшего друга, может быть, для начала надо было спасти того самого пресловутого друга его названного сына… Но, с другой стороны, все это ему было бы куда как сподручнее выполнять, не рискуя ежесекундно обратиться монстром.

Если бы проклятие исчезло — одна проблема решилась бы сама собой, та самая проблема, что иногда принималась закидывать камнями стены и окна его дворца.

Стража отгоняла бунтовщиков, кое-кого сажали в темницу, но недовольство народа от этого не становилось меньше, даже наоборот. Да и не мог Тревор сполна винить этих людей в их злости — если он сам не доверял себе, почему должны были доверять ему они?

Если бы не корона, спасающая его от обращения в чудовище, он бы, наверное, сложил полномочия. Передал бы символ власти преемнику (Фредо, непременно Фредо! Вот уж кто был бы отличным королем, даром, что чернокнижник!), и удалился бы куда-нибудь далеко-далеко… да хоть на Дальние холмы, там, говорят, есть очень уютные пещеры. И вот там, вдали от людей, он бы мог позволить себе остаться, навсегда запереть себя в вечной борьбе с самим собой…

Но корона по-прежнему венчала его чело. А еще Облачные боги наказали когда-то — чье чело увенчано созданной ими короной, тот и должен править королевством дель’Ора.

Кабинет министров, с некоторыми из которых Тревор поговорил в строжайшей тайне, и объяснил им свое плачевное положение, пребывал в непрестанном затруднении — короля-монстра видеть на троне было бы нежелательно, но при этом его боялись лишний раз гневить, и речи о том, чтобы забрать корону или заменить монарха регентом завести не смели. Терпели, сцепив зубы, и бросая исподтишка на монарха ненавидящие взгляды…

Тревор слабо усмехнулся сквозь дрему. Он знал причину этой ненависти, и знал, что она много глубже, чем казалось на первый взгляд. Своим возвращением он лишил кабинет министров беспредельной власти, до того мига находившейся у них в руках и, конечно, министрам это пришлось не по нраву…

Ах, дьявол, где же Фредо? Добрался ли Антон до него, передал ли королевскую просьбу? Еще было бы хорошо, если бы князь Финоры прибыл не один, а со своим родным братом — Стальным Ашем. Тогда за защиту королевской персоны вообще можно было бы не беспокоиться…

Да, еще бы хорошо было увидеть Аркано. Медвежонок, Медведь — этот человек одним своим видом отпугнул бы изрядную долю бунтовщиков, и навел бы страху на неверных слуг короны во дворце…

Тяжелые, кованные двери неожиданно распахнулись, заставляя короля встряхнуться, сбрасывая с себя сон, и недовольно почесать немного придавленный короной висок.

Вошел глашатай, картинно выпятил грудь, развернул перед собою свиток — все, как полагается по этикету, — и, не прочищая горло, звучным, глубоким голосом провозгласил:

— Его сиятельство князь Финоры Фредо д’Ардженто!

Тревор вздрогнул, и немного подался вперед, жадно ловя знакомые легкие, быстрые шаги. Вот уже показалась в дверях знакомая невысокая фигура в длинном плаще, со шпагой на боку (атрибут княжеского снаряжения) и посохом мага в руках, вот заблестели при виде Его Величества зеленые глаза.

Глашатай кашлянул и, подняв свиток повыше, продолжил:

— Главнокомандующий княжеской стражей Его сиятельства Фредо д’Ардженто, Аркано Брутто!

На сей раз шаги были тяжелыми, да и приближающийся человек выглядел очень внушительно. Плечи его на миг почти полностью перегородили дверной проем, широкая улыбка озарила не очень приятное лицо, а белый шрам, пересекающий глаз, в свете люстр выделился как-то особенно ярко. Король с сожалением вздохнул. То, что он не может помочь одному из своих воспитанников (ибо в воспитании Аркано он некогда тоже принимал непосредственное участие), не в силах восстановить его кожный покров, убрать с его лица этот шрам, гнело его благородное сердце. Впрочем, в том же сердце жила и робкая надежда, что новый его воспитанник, Антон, однажды, при помощи своей скрипки, сумеет совершить это.