Чернолесье

— Ты кто? — спросил я, подавив зевок и сев на лавку. Голова была тяжелой, словно горшок с кашей.

— Винсом меня звать, — охотно ответил парень. — Я сын Густава, старосты здешнего. Он меня просил вас к дальнему полю проводить. Ну, я сидел в сенях, ждал, будить-то вас не хотел. Но сейчас-то уж дело к вечеру, думаю: вам же, поди, подготовиться надо.

Я чуть расправил измявшуюся грязную рубашку и выглянул в окно сквозь мутный пузырь. Солнце, в самом деле, уже почти село: верхушки леса на горизонте полыхали алым.

— Спасибо, что разбудил, Винс, — сказал я, потянувшись за ружьем и мешком с зарядами, который мне Олег также любезно оставил. — Когда они обычно появляются?

— Мученики их знают, — пожал плечами Винс. — Наши-то после заката давно на улицу не выходят — на всякий случай. Може, и сразу, как стемнеет. Сейчас уж почитай что у всех двери на замок.

— Ну, тогда давай готовиться, — сказал я, прочищая ружье шомполом. — Топор поострее есть у вас?

— Найдем, — кивнул Винс. — Там это, мать куру, значит, сготовила…

Я сглотнул, но понял, что есть мне совсем не хочется. Дело было не только в давешнем горшке каши, но еще и в волнении, заставлявшем мерный стаканчик с порохом в моих руках дрожать и со звоном стучать о дуло ружья. Мне предстоял бой. Первый бой, в котором я смогу рассчитывать только на себя

Только сейчас я окончательно осознал, что совершенно не знаю, что буду делать с этими квакенами, что я ввязался в какую-то совершенно дурацкую авантюру, достойную премии Дарвина, и пропаду не за грош. Слабым утешением мне служило лишь то, что, погибнув, я, возможно, очнусь в заброшке напротив офиса «Норски» и отправлюсь обсуждать с Грановским условия контракта. Вот только уверенности в этом не было совершенно никакой. Пожалуй, лучше было бы на это не надеяться, и, как сказал Олег, исходить из того, что это реальная жизнь.

Пока я готовился: заряжал ружье, распределял заряды по мешочкам, выбирал топор поухватистей и припоминал все, что вложила в мою голову неведомая программа относительно квакенов, Винс, обосновавшийся здесь же, практически непрерывно болтал.

Оказалось, что он целый год провел в Брукмере в услужении у маркграфа. Потом, правда, выяснилось, что не у самого маркграфа, а у лейтенанта маркграфской гвардии… ну, ладно, не лейтенанта, а рядового мушкетера, но все-таки. А теперь вот по просьбе отца явился он в деревню помогать с хозяйством. Собственно, главным образом, отец просил его с другими парнями разобраться с нашествием нежити. Те и впрямь попытались прогнать тварей дрекольем, но ничего путного из этого не вышло: одного квакен ужалил, еще двоих сильно ранил, прочие еле ноги унесли.

Более или менее разобравшись со снаряжением, я, чтобы скоротать оставшееся время, попросил Винса рассказать про Брукмер. Уже через полчаса я знал о городе сильно больше, чем хотел. Так, я узнал, что лучший бордель в городе «У рыжей Мэл», что трактирщик в «Черном дубе» безбожно разбавляет пиво, что у графских гвардейцев вечная вражда с городской стражей, и что на местной ярмарке можно попробовать лучшие колбасы, какие только встретишь от Чернолесья до Изумрудного залива.

Ничего из этого, кроме разве что колбас, меня не заинтересовало. Однако про себя я отметил, что Винс, пожалуй, может быть очень полезен для того, чтобы начать хоть немного ориентироваться в этом мире. И решил, что нужно будет обязательно поболтать с ним потом, если только я останусь жив.

Стараясь отвлечься от его болтовни, я постарался сконцентрироваться на том, что теперь знал о нежити. Это не было похоже на обращение компьютера к базе данных — скорее ощущалось так, словно я когда-то прочитал об этой нежити книгу. И половину прочитанного, конечно, забыл. Но мог восстановить в памяти, если постараться.

Крутилась у меня в голове какая-то идея. Совсем простая, но из-за сонной одури я никак не мог ее хорошенько сформулировать.

— Слушай, ты вот про куру говорил, — сказал я. — Придется вам, ради избавления от нежити, еще с одной расстаться.

* * *

Когда за узким, похожим на бойницу окошком совсем стемнело, я решил, что тянуть больше нечего, и пора уже отрабатывать не съеденную пока еще курицу. Взяв ружье наизготовку, я осторожно, стараясь не скрипнуть, приоткрыл дверь и выглянул на улицу. Плащ я оставил в хижине на лавке — не хотелось, чтобы он стеснял движения.

Ночь была промозглой, и я, стоя в одной рубашке, невольно поежился. В просвете между комковатыми тучами сияла луна — кажется, я увидел ее впервые с момента, как здесь оказался.

Тишина на единственной деревенской улице стояла полная. Кажется, можно было услышать стук собственного сердца. Курица, которую я попросил выпустить, суетливо бегала по двору и жалась к стене птичника, словно умоляя впустить ее внутрь.

В узком окне хозяйского дома теплился тусклый огонек — похоже, жгли лучину. Больше разглядеть было ничего нельзя, но я подумал, что староста наверняка сейчас следит за мной — интересно узнать, что будет делать один из знаменитых егерей. А что он, собственно, будет делать?

Я знал, что квакен всегда нападает сверху: летает над облюбованным местом и ждет жертву. Ему не нужно непременно кормиться каждый день, как живому хищнику. Он может ждать. Наверное, если где-то добычи совсем нет — он уйдет, но про эту деревню он точно знает, что добыча есть. Значит, и сегодня появится. Возможно, уже появился.

Невольно я глядел на небо, стараясь различить на его фоне черную тень. Тщетно. Может быть, если бы туч совсем не было, и горели звезды…

Я осторожно спустился по скрипучему крыльцу, прижавшись к стене дома. Нужно было ни в коем случае себя не выдать. Эта тварь мертва, но отнюдь не глупа.

В который уже раз горячим гвоздем в моей голове вспыхнула мысль о том, насколько все это реально. Не может ли быть так, что игра просто нарочно ставит меня в пугающие ситуации? В конце концов, разве не об этом говорил Грановский?

Сначала, там, в заброшке, она изучала меня. И что-то обо мне поняла. Что? Что я боюсь темноты и летающих ядовитых тварей? Или что-то более сложное?

Было бы очень приятно думать, что все это именно так, что ситуация под контролем — пусть даже ее контролирую не я. Что это просто игра. Мне подумалось, что что-то подобное, наверное, чувствуют глубоко верующие люди: если твердо знаешь, что все вокруг — воля божья, то жить не так страшно.

— Куа… — раздался вдруг где-то за частоколом гортанный крик, отдаленно похожий на кваканье лягушки. Я тут же отбросил в сторону размышления об иллюзорности мира. Это было оно. И, похоже, оно звало собратьев.

Очень нехорошее дело. Мне стоило бы убраться в дом. Я завертел головой по сторонам. Вот сейчас все решится.

— Куа… — теперь кричали уже ближе. Кажется, где-то позади дома, над соседним. Это та же тварь или уже другая?

Додумать я не успел, потому что секунду спустя продолговатая черная фигура упала с неба на жалобно пискнувшую курицу и принялась остервенело рвать ее, разбрасывая в стороны окровавленные перья. Не раздумывая, я тут же навел на плохо различимый в темноте черный силуэт ружье. Стараясь целиться одной правой рукой, я сжал левую в кулак и вызвал огненное лезвие, ярко вспыхнувшее в темноте. Не дожидаясь, когда противник переключится с курицы на меня, я приложил голубое пламя к полочке с порохом.