Черные банкиры

– Наталья Максимовна, примите мои соболезнования и позвольте вас попросить, пожалуйста, согласитесь на присутствие охраны в вашем доме хотя бы на ближайшую неделю.

– Зачем мне жить? Пусть меня убьют. Вместе с Андреем похоронят. Я уже ничего не хочу в этой жизни.

– Наталья Максимовна, грешно так говорить. Вы должны жить за себя и за Андрея. Жизнь совсем не кончена, поверьте мне. Я часто имею дело со смертью и знаю, что говорю. Пусть придет один человек. Он будет везде с вами, поможет, чем сможет. Тем более что вам предстоят хлопоты. С больной душой их, пожалуй, не потянуть.

Она помолчала, но наконец приняла решение, сказав:

– Пусть приходит, буду ждать.

– Наталья Максимовна, держитесь, голубушка. Жизнь – штука тяжелая, но надо нести свой крест.

Наталья встретила Вячеслава Ивановича и оперативника, приехавшего с ним, печальным взором заплаканных глаз, лицо ее словно потускнело, утратило сияние.

– Входите и чувствуйте себя, как дома. Я постараюсь вам не мешать, – сказала она.

– Что вы, Наталья Максимовна, это он будет сидеть, как мышь под метлой. Или сопровождать вас, куда прикажете.

– Спасибо. Вот газеты и свежие журналы, может, почитаете? Или телевизор посмотрите…

– Не беспокойтесь. У вас есть параллельный телефон? – спросил Грязнов.

– Да. А что?

– Ему, извините за навязчивость, нужно слушать всех людей, которые звонят вам. Иначе нам очень сложно будет вычислить дальнейшие действия преступников.

– Хорошо. Параллельный телефон в спальне. Можете слушать все разговоры. Но мне сказал следователь Турецкий, что мой телефон и без того прослушивается.

– Он будет тоже слушать, чтобы обеспечить большую оперативность. По крайней мере, у нас всегда будет возможность своевременно принять то или иное решение.

– Поступайте, как считаете нужным. Мне надо собрать мужу одежду.

Она прошла в спальню, оставив распахнутой дверь, так что Грязнов мог видеть ее. Открыла дверцу встроенного в стену шкафа, окинула взглядом одежду мужа, висевшую там, и вдруг разрыдалась.

– Полно вам, Наталья Максимовна, – подбежал к ней Грязнов. – Слезами горю не поможешь. Что уж теперь делать?

Он обнял женщину за плечи, усадил на стул, поддерживая, а она плакала, не вытирая слез и не отстраняя его рук.

В спальне зазвонил телефон. Наталья поднялась, подошла к аппарату, сняла трубку. Грязнов выбежал в прихожую. Он услышал мужской голос, но не сразу узнал его.

– Что вам угодно? – спросила Наталья слабым голосом.

– Предупреждаю вас, женщина. Мы с вами не воюем. Но имейте в виду, мы не шутим больше. Поэтому не приходите на похороны мужа. Это может очень плохо для вас кончиться, – сказал мужчина.

Грязнов не поверил собственным ушам. Это был голос Рустама Такоева. Он едва сдержался, чтобы не закричать в трубку: «Рустам, мерзавец, я тебя слышу!»

– Что вам еще нужно?! Вы и так уже все у меня отняли! Кто вы такие? Зачем звоните? – выкрикивала Наталья, рыдая.

Но мужчина уже отключился. Наталья беспомощно опустилась на кровать, уставилась в пол неподвижным взглядом.

– Наталья Максимовна, прошу вас, не отчаивайтесь. Мы постоянно будем с вами и постараемся предупредить все неприятности, – попытался успокоить Грязнов, но женщина молчала и словно не слышала его.

Он растерянно посмотрел на нее, не зная, что предпринять, затем подошел к телефону и позвонил Турецкому:

– Александр Борисович, тебе сообщили о последнем звонке?

– Только что. Как ты думаешь, что там затевают? Может быть, опять теракт?

– Не исключено. Ты знаешь, это был голос Рустама Такоева. Это он выступает в роли, так сказать, ангела-хранителя. Мне хотелось закричать ему, что я его узнал. Едва сдержался.

– И правильно сделал. Но нам надо быть готовыми ко всему. Котляковское помнишь? Что-то в последнее время разборки стали перемещаться в места вечного успокоения. А Галич еще писал, что на кладбище все спокойненько…

В день похорон Геранина руководство московской милиции распорядилось поставить охрану у могилы, которую начали копать рабочие. Двое милиционеров наблюдали, как землекопы долбят землю ломами, и она, твердая как камень, отваливается глыбами. Охристый суглинок и песок, скованные морозом, являли собой монолит, который с большим трудом поддавался не таким уж и слабым человеческим рукам.

Несмотря на морозный день, на кладбище появлялись посетители, проходили мимо, равнодушно посматривая на свежую яму. У каждого было собственное горе, своя печаль, от которой трудно было излечить душу.

Турецкий приехал, чтобы изучить местность, подходы к могиле и пути эвакуации людей, если возникнет такая необходимость. Вчера вечером было принято решение копать яму в другом месте, но утром это решение изменили и перенесли могилу на сорок метров влево по той же дорожке. Подготовить взрыв заранее террористы никак не могли, но можно было предположить, что они принесут взрывчатку с собой в кейсе или сумке, незаметно оставят в толпе и взорвут, использовав радиопередающее дистанционное устройство. Поэтому «важняк» договорился с руководством московской милиции прислать сюда оперативных работников, чтобы они следили за появлением подозрительных лиц. Особенно беспокоила Наталья Геранина. Ничего не случается просто так. Не зря ж ее предупредили. А может, просто пробовали запугать несчастную женщину?

Следователь прошелся по дорожке, чувствуя, как мороз пробирается к спине через пальто. Напряг мышцы, защищая тело от холода. На надгробьях были фотографии и имена усопших.

В последнее время Александр Борисович стал ловить себя на склонности к мистическим обобщениям. Это удивляло его и радовало, ибо он понимал, что это душа совершенствуется, более открыто и глубоко воспринимает мир. В такие минуты он задумывался о собственной жизни и смерти, ему казалось, что он не может умереть просто так, а будет какое-то предупреждение во сне или наяву, которое ему подскажет, что он дошел до черты, за которой начинается небытие.

Похороны Геранина были назначены на два часа дня. Сейчас только десять. Полтора часа рабочие долбят мерзлый грунт, а вырыли сантиметров пятьдесят, не более.

«Господи, до чего же мы отсталый народ, – грустно подумал Турецкий. – У нас нет техники даже для того, чтобы толком вырыть могилу. Можем ракету смастерить и буравить небо, а о могиле подумать некогда…»

Мимо прошел слишком смуглый человек. Турецкий проводил его внимательным взглядом. Неизвестный свернул с дорожки и быстро стал углубляться в глубь кладбища.