Черные бароны или мы служили при Чепичке

— Вы, идиоты, — кричал Сайдль, — Он правда здесь! Мамой клянусь, честное слово, чтоб мне провалиться на этом месте!

Кефалин поднялся с кровати и выглянул через окно во двор. В этот миг он едва удержался, чтобы не потерять сознание. Великий Таперича не только находился посреди неохраняемого объекта, но и длинными шагами направлялся прямо в караулку.

— Господа, — охнул Кефалин, — это разгром, это катастрофа, это конец спокойной жизни!

В эту секунду распахнулись двери, и в караулку ураганом влетел майор Галушка. Оглядевшись, он открыл от удивления рот.

— Смирно! — скомандовал Кефалин, и восемь полуголых бойцов встало в указанную стойку. Кефалин повесил на голую грудь автомат и доложил:

— Товарищ майор, за время дежурства происшествий не было!

Таперича погрустнел.

— Было, было, — произнёс он почти плаксиво. — Одеты не по форме, часовые не выставлены, было, было. Он снова оглядел разгром в караулке, и строго спросил:

— Где командир?

Кефалин честно ответил, что оба офицера уехали отмечать Рождество домой, и майор яростно завращал глазами.

Его категорический приказ гласил, чтобы один из лейтенантов поехал домой на Рождество, а другой — на Новый год. Он не мог поверить Кефалину, что его приказ был так проигнорирован, и бросился к бараку, в котором жили офицеры. Но едва открыв дверь, он зашатался, потому что наткнулся на рядового Рокеша и его девушку.

— Бога душу! — охнул майор, — Они тут ебутся!

И вернулся в караулку.

— Где сержанты? Где старшина? — наседал он на Кефалина, который лишь пожимал плечами.

— Я старый офицер, — произнёс Галушка, — служил ещё при царе! А вы будете рыть лопатами земной шар, как ссаные мыши! А таперича покажьте мне гауптвахту.

Кефалин обречённо вздохнул и провёл майора на гауптвахту, где как раз развлекался Вонявка со своей девушкой.

— Дежурный! — сказал на это Кефалину Таперича, который был явно потрясён, — Если бы это видел товарищ министр Чепичка, мы все были бы в жопе!

Глава девятая. КУЛЬТУРА В БОЕВЫХ УСЛОВИЯХ

Настали январские будни. Лейтенант Гамачек опять завёл жёсткий военный режим, а лейтенант Троник систематически повышал моральное состояние личного состава с помощью прогрессивной литературы. Впрочем, нельзя сказать, что событий совсем не было.

Всеобщее волнение вызвали рядовые Шикль и Налезенец. Шикль, в гражданской жизни взломщик, самовольно покинул часть и почти две недели провел у одной вдовы в Клатовах. Эта сорокапятилетняя дама ухаживала за ним с трогательной заботой, и очевидно, укрывала бы его у себя ещё очень долго, не начни он приставать к её пятнадцатилетней дочери. Дошло до драки, во время которой солдат отделал вдову таким образом, что её пришлось отвезти в больницу. Он сам ещё успел доехать до Праги, но там в конечном итоге был задержан и передан компетентным органам.

Налезенец был субтильным пареньком, уже несколько раз отсидевшим за тунеядство. Кроме того, он был известен тем, что до прохождения действительной воинской службы совершил семь попыток самоубийства. Его призвали в танкисты, но он уже на второй тень выскочил из окна и поломал себе рёбра. После доставки в лазарет он усиленно продолжил свои самоубийственные устремления и порезал себе вены бритвой. В тот момент, когда его вели к военному прокурору, он вырвался из рук конвоиров и прыгнул под автобус. Таким образом, визит к прокурору был отложен. Когда он всё же состоялся, Налезенец сказал прокурору:«Отправьте меня в каменоломни в Бохов. Мне ещё не представлялась возможность сброситься со скалы на камни!»

На основании этих случаев самоубийца–рецидивист был переведён во вспомогательный технический батальон. Начальник штаба после зрелого размышления направил его в Яновицы, поскольку там было относительно мало возможностей избавиться от собственной жизни. Постройки были низкие, река неглубокая, дорожное движение редкое. Налезенца не допускали в караул, чтобы он не застрелился и всё время был под присмотром. В один субботний вечер он вломился в медпункт, где употребил внутрь огромное множество лекарств, и к тому же проглотил бинт, несколько пластырей и два пинцета. Пришлось его немедленно перевезти в военный госпиталь в Пльзене.

Эти два чрезвычайных происшествия крайне разозлили лейтенанта Гамачека уже тем, что повлияли на его премию.

— Товарищи! — объявил он роте, — Я вами совершенно не доволен! За месяц у нас уже два чрезвычайных просшествия! Если я, товарищи, говорю»солдат», то подразумеваю целого человека! Героя! Разве геройство то, что устроил рядовой Налезенец? Ведь он, товарищи, в медпункте сожрал всё, кроме разве что простыней! Мне, как командиру, от таких солдат охота блевать! Вы должны понять, что трудитесь на важном участке нашей жизни, и действуйте соответственно! Иначе я буду объявлять что? Иначе я буду объявлять ночную тревогу с полной выкладкой!

Тут к речи присоединился лейтенант Троник:

— То, что произошло, товарищи, не говорит о здоровом и сплочённом коллективе! Особенно печален случай рядового Налезенца, который хотел покончить с жизнью. Что сделал коллектив? Что сделала комсомольская организация? Почему никто не протянул ему руку помощи? Тут, товарищи, надо мыслить политически…

— И меньше квасить! — снова накинулся на роту лейтенант Гамачек.«Если кто-нибудь идёт вдоль ручья, он там повсюду видит что? Повсюду видит бутылки! Тут войсковая часть, а не распивочная! Так, товарищи, чтобы было ясно: никаких девок, никаких пьянок, никаких самоубийств! И работать по крайней мере на сто тридцать процентов! Тогда будем что? Тогда будем друзьями!

К Кефалину подошёл младший сержант Фишер.

— У меня идея, — сказал он без предисловий, — Ты режиссёр. Черник актёр. Покорный собирается после армии пойти работать в театр. Я сам играл Яна Гуса в самодеятельности. Догадываешься, о чём я?

Кефалин завертел головой.

— Ну ты сам подумай! — посоветовал Фишер, — С такой командой можно было бы подумать о театральном представлении. Некоторые парни к нам бы наверняка присоединились. Мы могли бы репетировать вечером после ужина, а с Троником и Гамачеком можно было бы договориться.

— У меня и мыслей нет о театре, — махнул рукой Кефалин, — Я теперь возчик и выполняю план на сто шестьдесят процентов. И мне совершенно не хочется после ужина изображать театр в политкомнате!

Фишер засмеялся.

— Я совсем не о том, — сказал он, — когда я сказал»театр», я имел в виду театр со всеми делами. И с девчонками. А на репетиции мы ходили бы в Яновицы. Как я выяснил, там в здании общества»Сокол»вполне приличная сцена.

— В Яновицы? — насторожился Кефалин, — Каждый вечер? С девчонками? Да это никто не разрешит!