Черные боги, красные сны

Вдруг из темноты появилась неопрятная девица в драной юбке, неуклюже, на цыпочках подбежала к Дамаре и зашептала той что-то на ухо. Джирел почувствовала некоторое облегчение: Дамара слегка наклонилась, слушая ее, и, слава богу, на одну пару глаз, жадно уставившихся на нее в упор, стало меньше. Джирел насмешливо смотрела на неряху. Ну и служанки у них тут, двор называется — слуги похожи на скотов, служанки настоящие свиньи, у них чистой одежды нет, что ли? В замке Джори даже кухарки одевались куда опрятнее.

Дамара снова повернулась к огню.

— Может быть, пора обедать? — спросила она.

Лица вокруг камина вдруг, словно по волшебству, просветлели, и Джирел ощутила, что напряжение, сковавшее все ее существо, несколько ослабело. Ага, все-таки мысль о еде им тоже приятна, значит, не столь уж ненормальны эти люди, как может показаться на первый взгляд. И все-таки — она ясно увидела это буквально через мгновение — даже пробудившийся аппетит на их лицах играл неестественными красками. Глаза светились неприятным светом, было что-то отталкивающее в том, как чувство голода отразилось на их лицах. Но главное, что на какое-то время их интерес сместился на еду, и эта ужасная настороженность и жадность, с какой они прежде смотрели на нее, пропала, и она могла немного успокоиться. Ух, словно тяжелая ноша спала с ее плеч. Она глубоко вздохнула.

Замызганные поварята и парочка неизвестно когда умывавшихся девиц уже вносили доски для столешницы и козлы и принялись сооружать стол прямо напротив огня.

— Обычно мы обедаем одни,— проговорил Аларик, в то время как остальные двигали свои сиденья, чтобы освободить место.

Джирел это показалось непонятной брезгливостью, тем более что они позволяли обслуживать себя столь бесстыдно неряшливым служанкам. В других домах всегда обедали все вместе, от господина до последнего конюха; все сидели за Т-образным столом, где знать отделяла от простолюдинов только соль. Но возможно, Аларик просто не позволял себе подобной близости и фамильярности с этими людьми, больше похожими на диких зверей, чем на человеческие существа. Ее даже охватила какая-то досада: эти люди со странными лицами и немигающими взглядами не имели ничего общего со своими слугами, и грубая животная сила последних не оказывала на них совершенно никакого воздействия. Простые солдаты вообще едва походили на людей, но по крайней мере их грубость была открытой и нормальной, это было нечто такое, что она еще могла понять.

Когда стол был накрыт, Аларик усадил ее рядом с собой по правую руку; с другой стороны от нее уселись двое мальчишек с порочными лицами. Вели они себя неестественно тихо. В обществе, которое она знала, молодые люди их возраста обычно бывают непоседливы и озорничают за столом. А эти вообще едва двигались, разве только затем, чтобы взять кусок, и это также вызывало необъяснимый страх.

Кто они? — мучительно думала она. Сыновья Аларика? Пажи или отпрыски благородных семейств? Она оглядывала сидящих за столом со все возрастающим замешательством, ища признаки родства в их мрачных лицах и ничего не находя, кроме некоего странного уродства, которое делало их неуловимо похожими друг на друга. Аларик даже и не пытался представить их ей, и она не могла понять, какие отношения связывают их вместе в эту тесную и непостижимую общность. Она встретилась взглядом с карликом, который сидел по другую сторону от Аларика, и, рассердившись на его откровенную ухмылку, быстро отвела взгляд. Он, несомненно, наблюдал за ней и не собирался скрывать это.

Принесли мясо, и разговоры, если они и были вообще, смолкли. Вся компания набросилась на еду с такой жадностью, что можно было подумать, будто они неделю сидели на хлебе и воде. Джирел попробовала кусочек — мясо на вкус показалось ей каким-то необычным, такого она еще не пробовала.

Выглядело оно свежим, но в нем чувствовались странные приправы с таким сильным вкусом, что от неожиданности Джирел чуть не подавилась. Она положила свой нож обратно на стол: мясо было как будто слегка с гнильцой, протухшее, в нем ощущалась жгучая горечь — ей не удалось подыскать нужное слово,— горечь, которая еще долго оставалась на языке после того, как пища была проглочена. Причем не только мясо — все, что стояло на столе, оказалось насквозь пропитанным этой странной горечью: и мясо, и хлеб, и овощи, и даже вино.

После первой храброй попытки Джирел даже и притворяться не стала, будто что-то ест. Она просто сидела, положив руки на край стола, правую поближе к рукояти меча, наблюдая, как вся компания жадно поглощает испорченную пищу. Конечно, нет ничего удивительного, что они едят в одиночестве. Скорей всего, даже невзыскательный вкус их слуг не выносит этого отвратительного, тошнотворного мяса.

Аларик наконец откинулся на высокую спинку своего стула и вытер свой кинжал о кусочек хлеба.

— Вы не голодны, леди Джирел? — спросил он, подняв бровь и критически глядя на поднос с нетронутой едой перед ней.

Она бросила короткий взгляд на еду и не смогла удержаться от гримасы.

— Нет, не голодна,— ответила она, усмехнувшись.

Но Аларик опять даже не улыбнулся. Он наклонился, подцепил кинжалом толстый кусок жареного мяса, лежащий перед ней, и швырнул его к камину. Обе борзые стремительно бросились за ним из-под стола и с голодным ворчанием принялись рвать его на куски; Аларик же скользнул по Джирел косым взглядом, криво усмехнулся, еще раз вытер кинжал и засунул его в ножны.

Если он хотел дать ей понять, что его собаки — равноправные члены его узкого кружка, то у него это получилось. И не было никакого сомнения в том, что именно это он и имел в виду своей ухмылкой.

Когда стол был убран, а в высоких и узких, как щели, окнах, прорезавших стены, исчезли последние отсветы заката, в зал вошел угрюмый тип, одетый в костюм из грубой шерстяной ткани, с факелом на длинном шесте, и принялся зажигать светильники.

— Вы когда-нибудь прежде бывали в Хеллсгарде, моя леди? — поинтересовался Аларик.

И поскольку Джирел отрицательно покачала головой, он продолжил:

— Позвольте же мне тогда предложить вам маленькую экскурсию — я хочу показать вам оружие и щиты моих предков. Кто знает? Может быть, вы найдете на наших родовых гербах что-то такое, что касается и лично вас.

Сама мысль, что она может обнаружить даже самое отдаленное родство с кем-нибудь из прежних обитателей Хеллсгарда, заставила ее внутренне содрогнуться. Но она пересилила себя, положила свою руку на предложенную ей руку хозяина и позволила ему повести себя в глубину огромного парадного зала, где горящие неровным светом светильники оживляли стены и заставляли шевелиться тени по углам.

Зал, должно быть, оставался все таким же, каким двести лет назад его оставили убийцы Эндреда. Щиты и оружие, которые все еще висели на стенах, были покрыты толстым слоем ржавчины — это и неудивительно из-за столь влажного воздуха болот; ветхие лохмотья, бывшие, видимо, когда-то вымпелами и гобеленами, все уже давно приобрели один и тот же цвет — цвет разложения, иначе его никак назвать было нельзя. Но Аларик, казалось, наслаждался этим запахом сырости, гниения и распада, как обычный человек наслаждается роскошью. Он медленно вел ее по залу, и она чувствовала на себе взгляды всей остальной компании, которые снова заняли свои места у камина и смотрели на нее, не отрываясь, немигающими пустыми глазами.

Карлик снова подхватил свою лютню и принялся бряцать, беря случайные аккорды, которые в полной тишине огромного зала отзывались эхом по углам. Ничто больше не нарушало тишину, кроме этих звуков — звуков их шагов по известняковым плитам и негромкого голоса Аларика, бормочущего комментарии к былой, а ныне исчезнувшей славе Хеллсгардского замка.

Они остановились возле входа в большое помещение, расположенное дальше всего от камина, и елейным голосом, со странной настойчивостью пытаясь встретиться взглядом с Джирел, Аларик сказал:

— Вот здесь, на этом самом месте, где мы сейчас с вами стоим, моя госпожа, двести лет назад погиб Эндред Хеллсгардский.

Джирел невольно опустила глаза и посмотрела себе под ноги. И увидела, что стоит на огромном размытом пятне с неровными очертаниями, напоминающем зверя с вытянутой шеей и распростертыми в разные стороны лапами. Пятно было черного цвета, оно широко растеклось по камню. Должно быть, Эндред был очень крупным мужчиной. И вот два столетия назад именно на этом месте он истек кровью и испустил дух.