Черные начала. Том 8

Их беззаботное веселье действовало мне на нервы — им хорошо, а мне плохо, но это раздражение я засунул себе поглубже. Они были здесь ни при чём.

— Ну по крайней мере мы теперь знаем, что хранится внутри, верно?

— Золото? Проклятое золото?

— Проклятые вещи — обычное дело. Те, из-за которых страдали и гибли люди, принёсшие несчастий так много, что кровью можно было бы умыть целый город.

— Понятно… — протянул я, глядя на детвору, которая уже начала раздражать своими криками. — А знаешь, о чём я думаю?

— О том, что дети после бессонной ночи действуют тебе на нервы?

— Блин, это было близко, посмотрел я на Люнь, улыбнувшись.

Она улыбнулась в ответ, взъерошив призрачной рукой мне волосы.

— А ты как думал? Я с тобой уже столько, что многие вещи наперёд знаю.

­— Это уж точно… — пробормотал я с усмешкой. — Но я думал о другом. Взгляни на детей, на них не действует эта хрень. Они, наоборот, стали веселее и активнее, противоположность всем нам. И тот старик Ёсим. Он единственный из взрослых, кто выглядит вполне бодро.

— Может дело в интересе? — предположила Люнь.

— В смысле?

— Ну… дети, они далеки от этого. Да, они знают, что золото — это очень хорошо, но для них это всё равно что-то очень далёкое, а Ёсин… он старый, вся жизнь позади, ему это не интересно и по сути его единственная цель — служить.

— А мы все знаем ценность и заинтересованы в нём, так?

— Ага.

— Но на меня же это действует.

— Разве? Я имею ввиду, настолько сильно, как и на других? Да, тебя оно пленит, но потому что ты понимаешь всю ценность и для тебя золото остаётся золотом, однако куда слабее, чем других. В разы слабее.

— И… что предлагаешь? — спросил я.

— Ничего. Пока что просто наблюдать за ними, — предложила она.

Ужасы ужасами, а караван продолжал свой путь через пустыню. Днём все эти ужасы выглядели не столь значимыми, просто чувствовалось всеобщее раздражение, очень сильная напряжённость среди охраны, которые бросали косые взгляды на меня и детей. Собственно, я тоже недобро косился на них, всем видом показывая, кто здесь главный, чтобы не говорил мальчишка.

Зато ночью становилось совсем не по себе. То и дело, окидываешь взглядом ночью округу и видишь фигуры охранников, которые стоят и пялятся в пустыню, будто увидели там что-то интересное. Или бродят по округе, как зомби, которые потеряли всякий смысл и цель. И чем больше мы везли это золото, тем хуже становилось.

Аура в караване становилась настолько давящей, будто наполненной чем-то неизвестным и опасным, что я чувствовал себя здесь… лишним, как бы странно это не звучало. Словно всем им было что-то известно, какая-то тайна, о которой я не знал. Или как единственный ещё не сошедший с ума, когда все остальные уже давно обезумели.

И пока что без прибегания к насилию, единственный вариант, который я видел, было поговорить с тем, кто ещё достаточно адекватен и имеет хоть какое-то влияние в караване, чтобы всё изменить.

— Ёсим, на пару слов, — позвал я старого бедуина во время одного из привалов.

— Да? — он выглядел уставшим. Нет, нормальным, спокойным, но уставшим, будто ему приходилось слишком много работать. — Ты по поводу того, что происходит, да?

— Ты уже заметил это? — невесело улыбнулся я.

— Сложно не заметить, что атмосфера изменилась после того, как мы посетили то судно и забрали золото, — вздохнул он.

— Я и хотел об этом поговорить. Надо что-то делать.

— И что мы можем сделать? — спросил он как-то без особых надежд.

— Это всё из-за золота, и с ним что-то не то. Оно то ли проклято, то ли… — я хотел сказать, что его пропитало зло и ненависть, которая отравляет нас, но подумал, что это будет слишком сложно. — То ли проклято. Надо избавиться от него.

— Избавиться? — его сухие губы тронула кислая улыбка. — От нескольких сундуков золота? Кто нам сейчас позволит?

— Или мы не доедем, — ответил я и огляделся. — Кстати, мы свернули с маршрута, да?

— Да, пошли немного другим путём. Мой господин решил обойти одну область, чтобы избежать проблем.

— Но мы не сильно свернули? Караван отвернул практически на девяносто градусов, словно уходим вообще от прежнего пути.

— Да, но… — Ёсим неуверенно замялся.

Я прищурился. Так, кому-то известно, что это явно не к добру, но он нихрена ничего не сделал…

— Ты же знаешь это, не так ли? Что твой господин немного того, свихнулся, как и все остальные. Но ты его не остановил.

— Я верен своему господину.

И тут я почувствовал упрямство. Нет, хуже, я почувствовал верность, как у собаки, которая готова идти за хозяином куда угодно, даже если он будет жрать людей.

— Мы уходим глубже в пустыню, чёрт знает куда и зачем, и ты знаешь, что это верная смерть. О какой верности ты говоришь, когда видишь, что твой господин идёт на верную смерть, но не останавливаешь его?

— Я не могу перечить его слову.

— Правильно ли я понимаю. Ты видишь кружку с ядом, из которой он хочет выпить, и ты его не остановишь. Будешь смотреть, как он пьёт, умирает на твоих руках, а всё потому, что решил не перечить. Ты точно его верный слуга, Ёсим?

Кажется, его это задело.

— Я готов умереть ради своего господина.

— Так умри. Умри, если потребуется, но спаси его. Сейчас это не твой господин, не тот расчётливый юноша. Можешь считать, что он болен. А значит, ты должен спасти его и взять власть в свои руки, пока он не придёт в себя, — тихо произнёс я. — Золото убивает всех, медленно сводит с ума, значит надо от него избавиться...

В этот момент я боковым зрением поймал движение в десятке метров от нас. Там с каким-то туповатым отсутствующим видом там стоял один из охранников, пялясь на нас.

— Тебе что-то надо? — спросил я резко.

Тот не ответил, лишь покачнулся слегка в сторону и убрёл. Не ушёл, а именно убрёл своей дорогой. Мы оба проводили его взглядом, после чего переглянулись.

— Сейчас ты сам это видел, Ёсим. Поэтому или ты поговоришь с ним об этом, постараешься как-то повлиять, или я сам всё сделаю.

Старый бедуин вздохнул.

— Я поговорю с ним, — сдался он. — Сегодня вечером обсужу то, что происходит.

— Если это не поможет, я сам решу этот вопрос, — предупредил я.