Черные подковы

Они втроем сидели в парилке. Баню Насон отстроил на совесть, надо было отдать ему должное. Когда у мужика руки растут из плеч – остается только завидовать. На участке все было подготовлено для проведения «мероприятий» в любое время года, скоро уже и двухэтажный дом будет окончательно доведен до ума, и там можно будет уже ночевать. А пока хватало и бани с достаточно большим предбанником. Приехали без жен, на Степкиной машине, который ломанулся в «родные края» сразу после ночной смены.

– Я, наверно, не все еще понимаю, – подал голос Насонов. Он, хоть и не работал пока, очень серьезно вникал во все нюансы будущей профессии. – А какая разница, что человек багаж забирает в день, что в ночь? Да хоть в 5 утра! Выследить могут в любое время, захотят задержать для проверки – что помешает? То, что еще не задерживали никого – это же просто стечение обстоятельств, неужели никто не понимает?

– Вова, смотри, – как всегда, поучительно начал Степа. – Если челнок вынес товар, и его «приняли», накажут в первую очередь челнока. Как? Вернут товар назад в сектор, пересчитают содержимое чувалов, возьмут пошлину. В декларации он ничего не указал – значит, еще и штраф, это по логике. Что предъявят таможеннику? Сначала надо понять, кому предъявлять. Тот, кто на хискане, не оформляет, отправляет на стойки, так? Так. На стойках люди заняты, смотрят других пассажиров, досматривают багаж, оформляют документы. Следовательно, челнок мог взять и выйти сам со всеми этими товарами. Негодяй? Факт. Начальник смены недосмотрел, согласен, но он мог быть в это время занят, напишет – выдавал документы или оформлял что-то на СВХ. В общем, максимум, что могут предъявить таможенникам, – недосмотр, отсутствие внимательности, то есть – халатность, да и то надо доказать. А что-то хуже – это еще сложнее.

– Разве что челнок начнет трепать языком, – вставил Виктор.

– Вот именно, – продолжил Степа. – Дураков нет. Представляешь, что тогда будет? «Красный террор» по всей Турции, и они потом найдут этого идиота, который пожалеет, что родился на свет. Ему никто не поможет, если всем из-за него бизнес перекроют.

– Да это я понимаю! – махнул рукой Насон. – Пошли, пива холодного попьем.

Они вышли в предбанник, где их ждало пиво с воблой. Разговор продолжился.

– Я же о другом… – начал Вова.

– Ты дослушай, – перебил Плаксин. – Если товар забирают во время рейса – нам отмазаться легче. Если после рейса, когда никого нет – проблемнее, так?

– Так.

– А если увезут на грузовой склад, то там могут оформить как груз. И тогда точно пошлина. Сделают инструкцию, обяжут увозить сразу после рейса – и похрен все эти багажные бирки. Понял теперь?

– Теперь понял, – Вова уткнулся в гору рыбьих пузырей – свое любимое лакомство.

– По второй теме что? – спросил Гордеев.

– Насчет Замышляя? Вот тут у нас согласия не вышло. Гера тебе свое мнение расскажет, конечно. Он категорически против этого. Объясняет так – нет резона, плюсов не принесет, не та «крыша». Буянкин за то, чтобы иногда что-то посылать Замышляю, не всегда, но периодически. Гришу понять можно – он с Замышляем почти каждую ночь вынужден пить, тот уже к нему как к себе домой ходит. Бородюк в целом согласен с Большим, но мне кажется, что он темнит.

– А ты?

– Не знаю.

– Да вы там шизанулись, что ли? – Насон был явно не в себе. – Приходит алкаш, просит бабосы, его еще поят. Он, может, от цирроза сдохнет через месяц, а вы про бабло говорите! И ты еще думаешь? Прав этот ваш Гера! Был бы реальный руководитель, который от всего отмазывал – тогда был бы смысл, а так… Пошел я париться!

Степа проводил Насона взглядом.

– Замышляй сейчас с Валей будут свое дело делать, – сказал он, когда дверь закрылась. – И ругаться с ними нельзя. Я тут Валю пару раз домой подвозил, пообщались. Нормальная она баба, одинокая просто…

«Вот откуда ветер дует!» – подумал Виктор.

– Наверно, ты прав.

– Конь на тебя обижается, кстати, – сменил тему Плаксин. – Говорит, ты с Большим постоянно, на него вообще забил.

– Да мы вроде никогда корешами и не были! – Гордееву было это неприятно слышать.

– Он к себе на родину переводиться собрался, сейчас узнает там, есть ли ставки. Если есть – сразу уйдет. Не нравится ему здесь.

– И наплевать!

– Знаешь, Витя, – Степа повернулся к нему лицом, – ты извини за пьяную прямоту, но и мы с тобой офигенными друзьями тоже никогда не были. Но я всегда старался помочь тебе, чем мог. И очень не хотел бы, чтобы в наши личные и профессиональные отношения когда-нибудь вклинился какой-нибудь Гера Большой, которого ты знаешь без году неделя, но уже доверяешь больше, чем другим. Без обид. Давай выпьем.

Эти слова колоколом звучали в голове Виктора следующие несколько дней. Он не понимал, чем так насолил Коневу, что тот пошел жаловаться на него Степе. Если нет дружбы, просто вместе работаем, что теперь? Обязательно в десны должны лупиться? Тем более непонятна реакция Плаксина. Что это – обида за Игорька, желание опекать Виктора, напоминание о некоей «помощи», или Гера его где-то унизил? Непонятно.

Большой в целом рассказал о встрече то же самое, и объяснил – товар должен быть разобран в смену, иначе может пойти по-всякому. В остальном – работаем дальше. Но встреча прошла явно вовремя – через два дня Замышляевым был принесен специальный журнал регистрации задержанного багажа, в котором должны были отмечаться те самые «забытые» баулы.

С начала месяца состав смены немного поменялся. Паша Угольков вернулся в Городскую таможню, Костя Прыгунов ушел в открывшийся юридический отдел, а Дима Мосин перешел в первую смену к Степе. По поводу «перетрубаций» в ночную смену была организована большая пьянка. Уходящим желались всякие блага, высказывались надежды, что они никогда не забудут вторую смену и славно проведенные времена. В ответ уходящие высказывались соответственно.

Столы накрыли на шестом секторе, так как прилетов в ночь больше не ожидалось, и места хватало. Виктор сидел между Герой и Машей Бревенниковой. Выпили уже немало, все расслабились. Симпатичные Машины коленки постоянно попадались на глаза, при этом Виктор постоянно ловил себя на мысли, что Маша к нему немного прижимается. В принципе, это было даже приятно. За время работы они неоднократно вместе обедали, просто ходили в свободное время по портовскому залу. Маша была приятной женщиной и внешне, и в общении. Как-то зашел разговор про Замышляева, и Маша, смеясь, рассказала, как красномордый водил ее на самолеты и показывал там всякие люки и нычки, а сам терся сзади. Постепенно отношения у Виктора с Марией стали вполне приятельскими. Иногда мысли Вити даже переходили на нечто сексуальное, но никаких активных действий он не предпринимал. Да и как, и где? Но тема занятная, думал Гордеев, глядя на Машину коленку. Отвлек его Большой, зашептав на ухо:

– О чем задумался?

– Да так, ни о чем.

– Ну, так если ни о чем, бери Маню и веди ее в досмотровую на пятый сектор. Ключ в столе. Диван там широкий…

Он что, мысли читает? Витя уставился на Геру. Тот беззвучно смеялся.

– Иди, иди…

Виктор автоматически встал. Мария схватила его за руку:

– Ты далеко?

– Пройтись хочу, на пятый, что ли, ноги что-то затекли.

– Пошли, я тоже пройдусь.

Одно к одному!

На них никто не обращал внимания. Гера уже о чем-то ожесточенно спорил с Михалычем, остальные тоже были заняты своими делами. Они вышли из-за стола, прошли через проходную комнату и вышли на пятый сектор. По сравнению с шестым тут стояла почти полная тишина и царила темнота. «Как бы дальше все провернуть…» – успел подумать Виктор, когда Маша снова взяла его за руку. Он повернулся к ней, и… От внезапности поцелуй был еще более приятным. Потом они одновременно медленно двинулись к двери досмотровой. Маша, не отпуская его руку, зашла и потянула за собой Виктора. Она сама нашла и стол, и лежащий там ключ. Не зажигая свет, они закрыли дверь. Одежду бросали по памяти – вроде бы на стол, на стул, на диван, но очертания тел им были видны даже в темноте. Все происходило безо всяких слов – только поцелуи, шорох снимаемой одежды и звуки от движений рук. Когда Маша повернулась к нему спиной и стала нагибаться, Виктор понял, что диван не пригодится.

Потом, после всего, они нащупали диван.

– Включи свет, – попросила Маша.

Лампочка зажглась уж очень ярко. Витя смотрел на голую Марию.

– Ты очень красивая, – не погрешил против истины он.

– Я не громко кричала? – улыбнулась Маша.

– Вроде нет, – смутился Виктор.

– Плевать. Мне было очень хорошо. Спасибо тебе.

– Мне тоже.

– Ты не думай, я не такая. У меня хороший муж, добрый сын. Просто… ты мне понравился, сразу.

– Ты мне тоже.