Черные рейдеры

– И чего ты хочешь? – спросила Рита.

– Все того же, Ритуля, – документы и деньги Ашота. Вот и все. И еще имеется один вопрос, куда твои холуи могли Славку спрятать. Из Москвы они не выезжали. А если так, то, значит, на квартире какой-нибудь сидят. Ты, Ритуля, наверняка это знаешь?

В этот момент она вспомнила, как Олег еще на заре их отношений пытался выведать у нее адрес квартиры. А она как-то смогла перевести разговор в другое русло. И сейчас она была чрезвычайно рада этому обстоятельству. Радовало Риту и то, что люди Аганесяна не добрались до сына. Наверняка охранники упредили бандитский ход и вывезли Славку на другую квартиру, а возможно, и из Москвы.

Рита поняла, что в этот момент ей выгодно потянуть время, и она решила пустить «братков» по ложному следу:

– А ты гарантируешь сыну и мне жизнь?

– О чем речь! Артур Артурович мне прямо и сказал, что безопасность Риты зависит от нее самой. И я смотрю, девочка, ты делаешь успехи. Если все скажешь, вполне возможно, что переведем тебя в нормальные условия. Только не тяни время.

– Улица Введенского, 305, квартира 17, – ответила Рита, смотря в глаза Олегу.– Отлично! Осталось только уладить первую часть нашего вопроса.

– Думаю, что бумаги там.

– А деньги?

– Про деньги не знаю ничего.

– Ритуля, ты меня немного расстраиваешь! Если ты, Риточка, не врешь, у тебя есть прекрасный шанс реабилитироваться.

Рита промолчала. Это была игра с огнем. Она соврала и знала, что последствия могут быть печальными. Но она выиграла время. Сколько? Одному Богу известно. Может быть два-три часа. «Братки», конечно, ей этого не простят. Когда двери закрылись, Рита заплакала и, выплакав оставшиеся слезы, почувствовала, что сегодня она совершенно обессилела.

* * *

Перед металлической дверью № 13, почему-то покрытой толстым слоем грязи, вертухай, заглянув в карточку, весело сообщил: «блатные». И пока Филатов стоял перед входом навытяжку, со сплетенными сзади руками, добавил:

– Ну, не завидую тебе, мужик, – заходи!

Филатов услышал звук лязгающей двери и голоса, доносившиеся за нею. Кто-то истошно закричал: «Тормоза!» и из-за тяжко открывающейся двери повалил пар, как из бани.

В камере было темно и душно. На скрип железных дверей никто не отреагировал. Было уже поздно, и все обитатели спали. Однако для непосвященного человека это впечатление было обманчивым. Как только двери закрылись, за спиной у Филатова в темном накуренном помещении со слабым мерцающим светом наметилось движение.

Правило для новичков: при входе в камеру, когда тебя только что подняли со «сборки», надо остановиться у «тормозов» на пятачке, сложить матрас и всю «казенку» и ждать, когда подойдет кто-то из старших. Они примут, объяснят все и покажут место. Филатов знал об этом и ждал, когда этот самый старший проявит к нему интерес.

Филатов внимательно вслушивался в разговор. Тюремный жаргон ему был знаком лишь отчасти, но он знал, что в сравнении, например, с феней существует много отличий. Тюремные термины – это язык, которым начинаешь пользоваться через три-четыре месяца и который, прямо в соответствии с утверждением Бодуэна де Куртене, «очерчивает круг». Круг твоего маленького мирка, в котором пропадают звуки и события мира большого, а всякая доступная мелочь приобретает огромное значение. Так, входную дверь в своей квартире, «тормозами» не назовешь, а вот в камере – да. Потому что это тормоз перед выходом на волю. Ворота на въезде в тюрьму – это тоже «тормоза». А вот в комнату следственной части, где тебя дожидается адвокат, – ведет дверь. В этом и разница.

Вот он самый знаменитый изолятор – Бутырка. Филатов вспомнил как на воле, на остановке в городе какая-то женщина спросила одного худощавого, совсем не приметного человека улицу или дом, ориентиром для чего служила тюрьма. Тогда встретившийся ей мужчина на этот вопрос грустно отозвался: «А я ее снаружи-то и не видел!» Женщина тогда была поражена ответом и, наверное, спрашивая кого-нибудь другого, уже иначе ставила вопрос.

Кроме своих размеров – а здесь сидят тысячи человек, Бутырка поразила Филатова разветвленной системой подземных переходов, соединяющих все корпуса. В них с ловкостью опытного диггера ориентируются гремящие связками ключей «дежуры», или «вертухаи».

– Ну что, дежур ушел, – хриплым голосом произнес кто-то вверху.

– Не задавай лишних вопросов, – послышался голос снизу.

Постепенно глаза Филатова стали привыкать к полумраку камеры. И он увидел, что невысокая, грузная фигура медленно приближается к нему. Автоматически Филатов отвел правую ногу назад, держа в руках матрац и белье.

– Не бойся, – произнес незнакомец и неожиданно закашлялся, да так сильно, что это продолжалось добрую минуту. Однако за это время никто не произнес ни слова.

– Проклятая астма, – с облегчением произнес незнакомый человек, лицо которого Филатов уже смог разглядеть. Это был полноватый, грузный человек. Не старый, но лицо его выглядело изможденным. Взгляд незнакомца Филатову показался совсем не злым, а подвижные и хитроватые глаза говорили о том, что кажущаяся вальяжность и спокойствие – это скорее маска на лице этого человека.

– Давай знакомиться, – продолжил зек. – Ты чей будешь?

– Моя фамилия Филатов, – четко и довольно громко ответил новый арестант.

– Филатов, говоришь? – еще раз прокашлявшись, отметил старший. – Имя-то у тебя есть?

– Юрий, – коротко ответил Филатов.

– Чем занимаешься, или какой масти, если таковая имеется? – спросил собеседник и неожиданно протянул сигарету. А потом, видя, что у Филатова в руках спальное барахло, – сказал: – да ты не стесняйся, матрац положи вот сюда. А пока давай побалакаем немножко.

– Я работал шофером в коммерческой организации «Фармацея», занимающейся производством лекарств.

– По какой статье сюда попал?

– Пока по 210 УК РФ.

– Да вроде ты на организатора-то не похож.

– Это скорее уловка.

– И что, сразу сюда попал?

– Нет, пять дней в «Петрах» сидел.

– Ну, ясно, о подвигах твоих мы тебя позже поспрашиваем. А сейчас ложись вон туда – там есть свободное место.

В этот момент Филатов смог разглядеть в полумраке лицо собеседника. На вид ему было под пятьдесят. Хотя, возможно, и меньше, подумал Филатов, просто тюремная жизнь наложила свой отпечаток. Глаза выдавали в нем по-своему мудрого человека, – пронзительные и одновременно спокойные.

Собеседник всем видом показывал, что собирается отходить ко сну, но потом неожиданно развернулся и представился:

– Я – смотрящий за камерой – Копченый.

* * *

Утро наступило с лязгом замков в коридоре и грохотом сапог и ботинок охранников. Филатов, хоть и не спал всю ночь, но ощутил, что такое тишина в тюрьме – совершенно не зловещая, а благостная. Как в армии, здесь была важна каждая минута сна, однако привычный ритм мог нарушить обычный шмон.