Чёрные сердца

Даже зная, что я не могла пробиться, я всё равно искала Блэка.

По большей части я кричала и звала Блэка.

Я пыталась дотянуться до него всеми возможными способами.

Он ни разу не ответил.

Я знала, что дело в ошейнике, и проблема с моей стороны, не с его… но я не могла контролировать тот ужас, который накатывал от того, что я не могла до него дотянуться. Какая-то часть моего света и разума была убеждена, что с ним что-то не так, что он мёртв или как-то пострадал.

Эта реакция была чистой воды иррациональным инстинктом.

Я это знала. Я практикующий врач, и временами даже помнила, как надо мыслить.

К сожалению, ничего из этого не было достаточно, чтобы убедить меня, что с ним всё в порядке.

Всё вокруг меня казалось омертвевшим.

Я ни черта не слышала.

Я ни черта не видела.

Не думаю, что когда-нибудь в своей жизни чувствовала себя настолько абсолютно одинокой.

Боль становилась все хуже.

Она становилась настолько сильной, что я понимала — я не могу мыслить связно.

Я знала, что становлюсь всё более и более нестабильной.

Я видела это логически, своим мозгом врача, но это тоже не помогало.

Я никогда прежде не испытывала такой боли. Я знала, что это. Блэк называл это «болью разделения», которая возникает из-за отрезанности от света других видящих… в частности его света.

Его света в первую очередь.

Я была отрезана от него.

Они отрезали меня от него, и всё сильнее и сильнее казалось, что это убьёт меня, если будет продолжаться в таком же духе.

Я ходила туда-сюда.

Я считала.

Я стискивала зубы, подавляя ярость, пылавшую в моей груди.

Я пыталась решить, есть ли у меня варианты, шанс выбраться отсюда.

Они просовывали подносы еды под дверь.

Я ни с кем не говорила. Никто не заговаривал со мной в ответ.

Они приносили еду, просовывали её под дверь, уходили. Иногда я видела глаза через прорези выше в двери — они смотрели на меня. Вначале они время от времени проверяли меня тщательнее, открывая дверь и заглядывая внутрь, когда я кричала — думали, что со мной что-то не так, что я могла заболеть, испытывать боль, умирать.

Теперь они просто меня игнорировали.

Они открывали нижнюю прорезь, просовывали поднос, закрывали прорезь.

Я пыталась определить свои варианты, возможные стратегии, планы… но если таковые и существовали, я недостаточно умна, чтобы их найти. Пока что у меня ничего не было. Я ни черта не нашла. У меня не было выхода, рычагов давления, влияния, и убеждать тоже некого.

У меня ничего не было.

Так что я ждала.

***

Замок открылся с протяжным металлическим скрипом.

Я вскочила на ноги.

Я оказалась в движении прежде, чем мой разум поспел за моими ушами.

Я лежала на койке, глядя в потолок — как минимум, моими глазами. На самом деле, я искала лазейки в свете, пытаясь найти выход через свой свет видящей, поскольку фактически оставила надежду выбраться из физических границ своей клетки.

Конечно, периодически я терпела удары током.

Меня не раз вырубало полностью, но я продолжала пытаться.

Я также более методично перебирала всё в этой сфере. Я перепробовала каждый фокус и технику, которым меня научили за годы — мой отец, Блэк, дядя Чарльз, Даледжем, Мика, Ярли, даже некоторые новые видящие в команде разведчиков Блэка — и теперь я пыталась выйти за эти границы, попробовать вещи, которым меня никто не учил.

Некоторые из них активировали ошейник.

Другие — нет.

Я попыталась использовать те структуры, которые могли прыгать между измерениями.

Это вызвало такой сильный удар током, что меня вырубило как минимум на час. Конечно же, у меня не было часов или возможности посмотреть на солнце, так что я опиралась на свои ощущения и на то, как сильно раскалывалась моя голова, когда я наконец-то пришла в себя.

Я пыталась логически определить, кто меня похитил.

Это не мой дядя Чарльз.

Клетка из металла и цемента — не в стиле моего дяди.

Если бы Чарльз меня похитил, я бы проснулась в вашингтонском пентхаусе, окружённая человеческими слугами, а он бы рассыпался в извинениях из-за высокотехнологичного ошейника на моей шее. Ошейник был бы меньше массивной громоздкой штуки, которая надета на мне сейчас, и, наверное, он не причинял бы столько боли, но в то же время наверняка был бы замысловатее.

Он бы клялся всем на свете, что ошейник — для моей защиты.

Он умасливал бы меня разговорами о том, как он по мне соскучился.

Как минимум, в самом крайнем случае он уже пришёл бы повидаться со мной.

Подозреваю, что он приходил бы сюда ежедневно, пытаясь убедить меня, что он лишь желает того, что лучше для меня. Он бы обещал, что я увижусь с Блэком сразу же, как прислушаюсь к голосу рассудка.

И самое главное, он выпытывал бы у меня про межпространственные прыжки.

Я его знала. Он захотел бы знать всё.

Чёрт, да он, наверное, захотел бы понаблюдать за тем, как я пытаюсь сделать это — может, применив другой блокирующий механизм.

Он определённо попытался бы заключить сделку.

Он бы тонко и различными путями угрожал Блэку, намекая, что держит его где-то в другой комнате, намекая, что он навредит ему, если я не буду сотрудничать.

Но здесь не было никакого заключения сделок.

Не было никакого умасливания, оправданий, пентхаусов, подобострастных людей.

Нет… это не мой дядя.

Проблема в том, что все на моей стороне, включая Блэка, скорее всего, подумают, что это сделал мой дядя. Они отправятся к моему дяде, пытаясь найти меня и предполагая, что это Чарльз удерживает меня в плену.

Они будут искать не в том месте.

Мой муж в этот самый момент, скорее всего, делает что-то невообразимо рискованное и глупое, пытаясь меня вернуть. Тут он не станет прислушиваться к голосу рассудка. Он не станет слушать Ковбоя, Энджел или даже Мэнни. Он придёт за мной, забив на всякую осторожность и логику… и неважно, какими дерьмовыми будут шансы на успех.

Я знала это потому, что сама сделала бы то же самое, чёрт подери, если бы ситуация была обратной.

Значит, Блэк, скорее всего, в Вашингтоне.